16.10.2023
Рецензии на книги

Дом, который построил Бень

Вышел сборник эссе и воспоминаний известного архивиста и историка литературы

Евгений Бень. Этюды московского наблюдателя: Избранные эссе и смыслы / Издательство «Б.С.Г.-ПРЕСС»
Евгений Бень. Этюды московского наблюдателя: Избранные эссе и смыслы / Издательство «Б.С.Г.-ПРЕСС»

Текст: Владимир Радзишевский

Евгений Бень. Этюды московского наблюдателя: Избранные эссе и смыслы. М.: Б. С. Г.-пресс, 2023

Нынешнюю – итоговую – книгу Евгений Бень выстраивает и обживает как собственный дом...

Историк литературы и культуролог Мирон Петровский, киевский гость, сосвежу всматривался через окно автобуса в бегущую мимо Москву. И на Петровке, с ходу одаренный фамильным родством, зацепил глазом длинное, в шесть этажей, здание под номером 38 и с изумлением выдохнул:

– Надо же! Юлиана Семенова издáли отдельным домом.

К слову сказать, статью о популярном старом романсе «Не пробуждай воспоминаний...» эссеист, историк литературы Евгений Бень начинает отсылкой к очерку Мирона Петровского «“Езда в остров любви”, или Чтó есть русский романс». И естественно для себя выруливает на Александра Блока, которого вообще видит «атлантом, держащим на плечах материк русской культуры».

Его ранним блоковским публикациям предшествовала, а затем и сопутствовала четырехлетняя работа в штате главного архива литературы и искусства как раз над росписью трудов и дней Блока. Каждое событие из его жизни заносилось на отдельную карточку. В итоге было заполнено 13 тысяч карточек. В совокупности они обнимают жизнь поэта. Печально, что этот труд до сих пор не нашел продолжения.

Нынешнюю – итоговую – книгу Евгений Бень выстраивает и обживает как непохожий на другие собственный дом, начиная с уединенного кабинета в окружении книг и папок с архивными справками, связанными с литературой любимого Серебряного века, где безоговорочно первенствует Александр Блок. В деятельном присутствии Блока он просеивает творческое наследие и жизненные обстоятельства Владислава Ходасевича и Юлия Айхенвальда, Дмитрия Мережковского и Федора Сологуба, Константина Бальмонта и Андрея Белого. Предваряя переписку Анны Ахматовой и Георгия Чулкова, подробно прослеживает историю их встреч и взаимных откликов. 1 января 1937-го, ровно за два года до смерти, Чулков казнится тем, что не может защитить Ахматову от напастей: «И на мне вина тоже!» Какая там вина – легче бабочки! Но лучшие люди во все времена – они чужую боль чувствуют, как свою.

Из-за письменного стола ученый, на глазах преображаясь, спешит на кухню. Засучив рукава, «в упряжке с временами», с пылу с жару устремляется в публицистику. Не зная покоя (прямо по Блоку) или «вечно бодрствуя» (по Бальмонту), возглашает осанну русскому языку и подхватывает русские стихи Довида Кнута, еврея по крови и вере, «вечного жида» по скитальческой судьбе:

  • ...Особенный, еврейско-русский воздух...
  • Блажен, кто им когда-либо дышал.

При негативном отношении к Ленину настойчиво пытается понять логику его действий, ведет с ним напряженный внутренний диалог и волей-неволей едва ли не попадает в заведомую ловушку: понять значит простить. На основании исторических фактов жестко критикует Хрущева и Брежнева, многогранно оценивает Михаила Горбачева. Обдумывает уроки августа 1991-го и октября 1993-го. Перебирает сюрпризы интернета, оценивает угрозу потепления и психоз отрицания коронавируса, подсчитывает жертв политических репрессий, откликается на сериалы... Спорит, поджаривает снедь на открытом огне, обильно сдабривает перцем и солью.

Затем за поминальным столом, скорее всего, в гостиной, при свече, сгущающей тени, рассказывает о близких, завершивших свой земной путь. Тут – доктор физико-математических наук и православный священник Георгий Каменев, с которым мемуарист подружился еще во втором классе, вместе гонял мяч во дворе, дома до изнеможения рубился в настольный хоккей, а в годы тесного зрелого общения радовался совпадению мыслей, в горестях находя понимание и поддержку. Тут же и Наталья Сергеевна Соловьева – внучка фундаментального историка С. М. Соловьева, племянница глубокого философа Владимира Соловьева, дочка поэта Сергея Соловьева – троюродного брата Александра Блока; и поэтесса Римма Казакова; и прозаик Георгий Балл; и критик Лев Аннинский.

Дом Евгения Беня – это, конечно, и родовой приют, вместилище памяти о предках. Хронологию своего происхождения он прочерчивает с середины XVII века. С пронзительной теплотой пишет о маме – выпускнице истфака МГУ, литературном работнике и библиографе, с почтением и признательностью – об отце: он был строителем, но грянула война – и стал минером, прошел от Сталинграда до предместий Берлина, был дважды ранен, один раз контужен. Сын – свидетель: отец умел вести себя мужественно.

Наконец в серии интервью Евгений Бень, праправнук и сын, а теперь сам уже дважды отец и трижды дед, впрямую говорит о себе.

В прихожей – зеркало. Выходя из дому, сын осматривается: он знает, что, по крайней мере, внешне невероятно похож на отца.