Текст: Андрей Васянин
Жизнь архиепископа Русской православной церкви Луки (Войно-Ясенецкого) – сама по себе роман-эпопея, полная непредсказуемых сюжетных поворотов.
В начале 20-х, в разгаре гонений на церковь блестящий хирург стал священником, не оставляя хирургии. Сосланный на Крайний Север, писал капитальный труд «Очерки гнойной хирургии» с собственными рисунками. Ослепнув на один глаз, продолжил делать сложные операции. В 1937-м, перенеся допросы «конвейером», ничего не подписал и был снова сослан. В 1942-м написал письмо Калинину, стал консультантом всех красноярских госпиталей и в 70 лет делал по 3-4 операции в день. Не прерывая практики, возглавил в 1943 году Красноярскую епархию. В 1946-м за «разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений» получил Сталинскую премию. Окончательно ослепнув, консультировал больных и служил в церкви, зная все службы наизусть.
Историк-религиовед Михаил Одинцов переложил эту жизнь в документальное повествование, дополняя его вновь открывшимися материалами из столичных и областных архивов, редкими фото. Получилась не икона (к слову, иконы Луки Крымского, прославленного в лике святых, сегодня есть во многих храмах), а портрет личности, сделавшей для окружающих столько, сколько человеку не под силу. И оставшегося при этом человеком, а не памятником.
Одинцов М. И. «Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий): Судьба хирурга и Житие святителя»
Издательство: «Молодая гвардия», 2023.
* * *
…Тамбовская область во время войны представляла собой огромную госпитальную базу, где было развернуто около 250 госпиталей. На попечении врача Войно-Ясенецкого находилось 150 госпиталей, от пятисот до тысячи коек в каждом. Консультировал он также хирургическое отделение большой городской больницы.
Хирург Войно-Ясенецкий по-прежнему был готов работать сутками, несмотря на то, что скоро ему должно было исполниться семьдесят лет. «Работа в госпитале идет отлично, — писал он сыну и его семье. — Читаю лекции врачам о гнойных артритах... Свободных дней почти нет. По субботам два часа принимаю в поликлинике. Дома не принимаю, ибо это уже совсем непосильно для меня. Но больные, особенно деревенские, приезжающие издалека, этого не понимают и называют меня безжалостным архиереем.
Это очень тяжело для меня. Придется в исключительных случаях и на дому принимать».
Поначалу медицинская общественность весьма тепло встретила хирурга-архиепископа. Лука сообщал в письмах домой: «По просьбе Президиума (Хирургического общества) я сделал доклад об остеомиелите на окружной конференции Орловского военного округа. Выступал и заседал в президиуме в рясе, с крестом и панагией».
Вскоре после приезда в Тамбов Луку пригласили выступить на областном съезде медицинских работников. Он сделал полуторачасовой доклад по гнойной хирургии, который всем очень понравился. (Публика изумлялась: «Без бумажки — и так складно».) В воспоминаниях кандидата медицинских наук В. А. Полякова содержится описание этого заседания:
«На совещание собралось много народа. Все расселись по своим местам, а за столом президиума уже поднялся председательствующий полковник Легов, чтобы объявить название доклада и фамилию выступающего. Но вдруг широко открылись обе створки двери, и в зал вошел человек огромного роста, в очках и в черной широкой рясе. Его седые волосы ниспадали до плеч. Легкая, прозрачная, белая кружевная борода покоилась на груди. Ниже ее, колеблемые дыханием, висели на тонких цепях большой серебряный крест и панагия, увенчанная русской императорской короной. Губы под усами были крепко сжаты. Большие белые руки перебирали черные матовые четки. Человек медленно вошел в зал и сел в первом ряду. Председательствующий обратился к нему с просьбой занять место в президиуме. Человек, не торопясь поднялся, прошел на подмостки и сел в предложенное ему кресло…
Обращаясь к присутствующим в зале, председатель собрания объявил: “Слово для доклада об огнестрельном остеомиелите предоставляется профессору Войно-Ясенецкому”».
Многих, не знавших, что знаменитый профессор Войно-Ясенецкий и архиепископ Лука — одно и то же лицо, озадачил внешний вид профессора. Среди присутствующих после заседания возникли всякого рода разговоры. Некоторые молодые врачи возмущались демонстративным выступлением профессора хирургии в архиерейском облачении. Об этом «возмутительном событии» уполномоченный Медведев сообщил в Совет по делам Русской православной церкви и доложил в Управление НКГБ по Тамбовской области.
Съезд проходил в здании областного театра, и организаторы съезда пригласили Войно-Ясенецкого посмотреть вместе с другими врачами популярную в те времена пьесу Н. Ф. Погодина «Кремлевские куранты». Обычно Лука в театр и кино не ходил, но на этот раз поддался уговорам. Может быть, почувствовал общее к себе доброжелательное отношение и симпатию. Даже сохранилась фотография: театральный зал, переполненный военными и гражданскими медиками, и в первом ряду, перед самой сценой, в черной рясе архиепископ Лука.
Однако последствия оказались для Луки весьма болезненными и неожиданными. Уже на следующий день три молодые прихожанки-медички заявили своему пастырю неудовольствие. По их мнению, он не должен был в духовном облачении появляться в театре. Так как это разочаровывает верующих: нельзя клеймить в проповедях чужие соблазны и соблазняться самому. Суждение трех медсестер, может, по-юношески бескомпромиссное, Луку поразило. Поразил не сам факт замечания, а сущность их претензий: если ты монах, то и веди себя как монах.
По прошествии некоторого времени Лука явился в переполненный людьми храм и заявил собравшимся, что не считает себя больше достойным оставаться пастырем и отказывается вести праздничную службу. В городе потом передавали его слова: «Вот я стою перед вами без панагии и прошу у вас прощения...» Надо думать, что верующие принялись упрашивать архиерея не покидать их, не придавать случившемуся большого значения. Это было настолько искренне, что Лука направился в алтарь, надел на себя знаки архиерейского достоинства и приступил к службе. Авторитет его среди верующих возрос еще больше.
Ко времени приезда владыки Луки в Тамбов его зрение было уже сильно ослаблено. Те изящные разрезы, которые в прошлом вызывали восхищение, теперь не всегда у него получались. Из-за ухудшения зрения владыке пришлось оставить наиболее сложные операции. Действительно, несмотря на возраст, болезни, ухудшающееся зрение врач Войно-Ясенецкий спасал людей.
К примеру, в 1944 году он провел операцию, подобных которой не делал никто ни до, ни после него. Раненый находился в безнадежном состоянии: у него были раздроблены почти все ребра, а легкие нашпигованы осколками танкового снаряда. В ходе операции пришлось отпиливать сломанные ребра, удалять разорванное в клочья легкое. Раненому сделали металлические ребра и стянули грудную клетку с помощью магнитов. Он выжил, более того, женился на санитарке, которая помогала врачу, и счастливо жил с ней после!
В мае 1944 года архиепископ Лука узнал из достоверных, но неофициальных источников, что на основании представления Наркомздрава СССР Комитет по Сталинским премиям присудил ему премию первой степени за работу «Очерки гнойной хирургии» и монографию «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». Обращает на себя внимание, что премия присуждена за рукопись «Очерков», которые к моменту выхода постановления все еще не были опубликованы. Книга вышла в свет только в мае 1946 года.
Официальное решение Комитета было принято в декабре 1945 года. В январе 1946 года профессор Ташкентского государственного университета И. А. Кассирский (1889—1971) опубликовал в «Медицинском работнике» восторженную статью о научных трудах Войно-Ясенецкого и публично сообщил о присуждении ему Сталинской премии.
Постановление Совнаркома о присуждении Сталинских премий было подписано председателем Совета народных комиссаров Союза ССР И. В. Сталиным 26 января 1946 года и опубликовано в газете «Правда» 27 января. Краткая информация под заголовком «Профессор В. Ф. Войно-Ясенецкий — лауреат Сталинской премии» появилась в «Тамбовской правде»:
«Неоценимую помощь Красной Армии оказали в годы войны деятели советской медицинской науки. Они разработали новые методы лечения ран, применили новые хирургические приемы, сконструировали совершенную аппаратуру для госпиталей и клиник. Лучшие работы в области медицины удостоены Сталинской премии. Одна из них присуждена профессору, консультанту-хирургу эвакогоспиталей Тамбовской области В. Ф. Войно-Ясенецкому за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений».
На лауреата обрушился поток поздравлений. В письме сыну Михаилу Лука писал: «Множество поздравлений отовсюду: патриарх, митрополиты, архиереи (далеко не все, так как не знают моей фамилии), Карпов, Митярев, Третьяков, Академия медицинских наук, Комитет по делам высшей школы, Богословский институт, профессора и проч. и проч. Превозносят чрезвычайно… Моя слава — большое торжество для Церкви, как телеграфировал патриарх».
Телеграммы в связи с награждением архиепископа Луки Сталинской премией
…Москва. Генералиссимусу И. В. Сталину
Прошу Вас, высокочтимый Иосиф Виссарионович, принять от меня 130 000 рублей, часть моей премии Вашего славного имени, на помощь сиротам, жертвам фашистских извергов.
Тамбовский Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, профессор хирургии.
…Тамбов, Тамбовскому архиепископу Луке Войно-Ясенецкому, профессору хирургии.
Примите мой привет и благодарность Правительства Союза ССР за вашу заботу о сиротах, жертвах фашистских извергов.
Сталин
Журнал Московской патриархии. 1946. № 1.
Спустя пару дней в адрес Луки поступила телеграмма уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви при Тамбовском облисполкоме П. К. Павлова: «Искренне поздравляю Вас с Правительственной наградой — присуждением Вам Сталинской премии за Ваши исключительные заслуги в области медицины и желаю таких же успехов в Вашей работе еще долгие годы. Уполномоченный Совета Павлов П. К.».
Любопытно, что еще через десять дней тот же Павлов направил в Совет по делам Русской православной церкви доклад о религиозной ситуации в области. Остановился он и на характеристике действий правящего иерарха: «Работа епархиального управления и благочиния кажутся нормальными. Но если разбирать глубже, с учетом взаимоотношений архиепископа и лиц, окружающих его, то приходится отметить признаки натянутости, нервозности и отсутствия искренности в их отношениях между собой.
Это обстоятельство объясняется субъективными особенностями архиепископа Луки, его стилем руководства, его необыкновенной щедростью на разного рода взыскания по отношению к духовенству, без проверки фактов, только лишь на основании слухов и доносов. Его грубость вызывает у духовенства какой-то страх перед ним и беспрекословное подчинение, даже в тех случаях, когда он был не прав. Нехорошо и то, что Лука очень легко попадает под влияние некоторых лиц из мирян, очень доверчив к ним, в результате чего эти лица получают возможность влиять на епархиальное управление в целом».
А в заключение он пробрасывает мысль, что было бы всем хорошо: патриархии, Совету и уполномоченному, если бы в Тамбовской области был иной правящий архиерей...
Научную деятельность, публикацию книг и статей, получение Сталинской премии владыка Лука рассматривал, как средство поднять авторитет церкви. Лука считал, что его научный труд привлечет к православию многих интеллигентов. Понятно, что епископ прекрасно осознавал — награждение это не только признание его личных заслуг, но и демонстрация благосклонного отношения государства к церкви.
«Сегодня подтвердилось мое мнение, — пишет владыка сыну, — что я немалый козырь для нашего правительства. Приехал специально посланный корреспондент ТАСС, чтобы сделать с меня портреты для заграничной печати. А раньше из патриархии просили прислать биографию для журнала и Информбюро. Два здешних художника пишут мои портреты. Только что вернувшийся из Америки Ярославский архиепископ уже читал там в газетах сообщения обо мне как об архиепископе-лауреате Сталинской премии... Завтра приедет из Москвы скульптор лепить мой бюст».
Но были на медицинском поприще и неприятные минуты. Все-таки происки недовольных в медицинской среде, партийных антирелигиозников и уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви сделали свое черное дело. В 1946 году архиепископу окончательно запретили выступать перед научной аудиторией в рясе, с крестом и панагией. По этому поводу он писал сыну:
«Я получил предложение Наркомздрава СССР сделать основной доклад о поздних резекциях крупных суставов на большом съезде, который должен подвести итоги военно-хирургической работе. Я охотно согласился, но написал, что нарком запрещает мне выступать в рясе, а Патриарх — без рясы. Написал и Патриарху об этом, он мне ответил письмом... его мнение совпадает с моим: выступать в гражданской одежде и прятать волосы в собрании, в котором все знают, что я архиерей — значит стыдиться своего священного достоинства. Если собрание считает для себя неприемлемым и даже оскорбительным присутствие архиерея, то архиерей должен считать ниже своего достоинства выступать в таком собрании...
По телефону я говорил с организатором съезда, доктором Дедовым. Он заволновался и говорил, что все (и нарком в том числе) придают большое значение моему докладу и обещали поставить на ноги все начальство. Но через день он сказал, что все начальство целый день было занято этим вопросом, говорили с Третьяковым и Карповым, и, как будто, дело дошло до ЦК партии, но на выступление в рясе не согласились. Я просил передать наркому, что принимаю это как отлучение от общества ученых».