Текст: Юрий Нечипоренко
Гато Газданов (1903–1971) — человек необычной судьбы даже по меркам того времени: осетин по происхождению, не говорящий по-осетински, он родился в Петербурге 23 ноября (6 декабря) 1903 года и бывал на родине предков, в доме деда, на каникулах, в детстве. Юность Газданова прошла в Харькове, откуда он ушёл на Гражданскую войну. В эмиграции оказался в Турции, потом в Болгарии, где окончил гимназию. Переехав в Париж, начал писать и был сразу же замечен как один из самых талантливых прозаиков.
Первый же роман Газданова, "Вечер у Клэр" (1929), привлек к молодому писателю внимание литераторов не только из эмигрантской среды. На роман откликнулся благосклонно Горький — но попытки издать Газданова в советской России не увенчались успехом. "Вечер…" начинается с описания счастливого соединения влюбленных. В центре повествования оказывается любовная сцена, откуда, как круги, расходятся воспоминания. Ощущение радости нашедших друг друга влюбленных, которые долго шли к этой встрече, пронизывает весь роман (сравним с «Машенькой» Набокова, где герой убегает от возлюбленной). Много позже Газданов даст описание своей теории "центра действия" в романе "Эвелина и ее друзья"(1968): "всякая последовательность эпизодов или фактов в жизни одного человека или нескольких людей имеет чаще всего какой-то определенный и центральный момент... главная его особенность состояла в том, что от него, если представить себе систему графического изображения, линии отходили и назад, и вперед... этот центральный момент был самым главным, каким-то мгновенным соединением тех разрушительных сил, вне действия которых трудно себе представить человеческое существование".
Центр действия "Вечера у Клэр" — торжество любви. Этого Газданову не могли простить критики. Как после ужаса войны (ср. ходасевичевское «мне хочется сойти с ума, когда с беременной женой идет безрукий в синемà»), после страданий можно писать о беззаботном счастье? И куда делась раскаленная совесть писателя, которая должна метить всякую мысль русского в изгнании, клеймить каждый его образ тавром "сделано в эмиграции"? А где забота о малых мира сего, социальных низах общества, которая, подобно бесплатному супу в странноприимном доме, должна согревать обездоленных читателей? В негодовании писал Вейдле в "Русских записках" по поводу "Истории одного путешествия" (1934):
Газданов не боится радоваться жизни — и он раздражает старших товарищей своим оптимизмом. Но «судьи кто»? Не законодатели ли соцреализма клеймят в советской прессе буржуазного индивидуалиста, отщепенца Газданова? Нет, это законодатели идеализма и консерватизма: светочи критической мысли требуют от писателя следовать мертвой традиции. Традиции, которая завела не только литературу, но и всё русское общество в тупик. Для того, чтобы выйти из этого тупика, Газданов обратился к истокам традиции. Его новации, по сути, относятся к такой глубине, которая и не снилась господам критикам, он нашел конфликт глубже отношений "социалистических" или "монархических" — он обратился впрямую к архаике, к инициационным практикам, наследуемым в традиции волшебной сказки.
Любопытно, что в то же время, когда Газданов совершал свои художественные открытия в эмиграции, в России Владимир Пропп и Ольга Фрайденберг совершили открытия научные — относительно тех же практик. О чём идет речь? Большинство романов Газданова имеет следующий сюжет: молодой герой встречается с умудренным человеком, Учителем — и отправляется в путешествие. Этот сюжет ложится как нельзя лучше в теорию Проппа: герой преодолевает испытания и добивается успеха в ходе далекого путешествия. Ему помогает встреча с умудренным опытом "волшебным помощником", который снабжает его советами. Известно, что путешествие являлось необходимым элементом инициации (посвящения), вхождения юноши в мир взрослых. Учитель Газданова — не жрец, не колдун, писатель апеллирует к современности, его Учитель — мудрец, преподаватель, слова которого полны философского смысла, они представляют собой отклик на вызов времени.
Мужество его заключается и в том, как он обращается с таким тяжелым материалом, как смерть. Перефразируя известные пушкинские слова, можно сказать, что Газданов разъял саму смерть — и её алгебру поверил гармонией. Насильственная смерть — это процесс, в котором вслед за ранением начинают развиваться процессы деградации и заживления. Рана тела и травма души живут далее по своим законам: физическая смерть и смерть духовная могут рассовместиться. Бывает, что организм справляется с ранами физическими — но человек умирает от психической травмы. Эмигрант — человек глубоко травмированный, кто-то пытается забыться в наркотическом опьянении, не в силах противостоять процессам, развивающимся в его душе, он порой неосознанно стремится к смерти, становится одержимым демонами разрушения. Такой человек превращается в фантом, призрак, сеющий на своем пути несчастье и смерть: задача призрака — забрать с собой в могилу живых людей.
Динамику такого преображения Газданов показал в романе "Призрак Александра Вольфа" (1947). Роман начинается и заканчивается выстрелом. Стреляет один и тот же человек — и убивает одного и того же. Но смерть не приходит мгновенно, не охватывает его сразу, целиком — она поселяется в человеке и постепенно разъедает душу. Этот человек, запрограммированный на смерть, продолжает жить — и служить поселившемуся в нем демону. Демон стремится к воплощению, результатом которого является полная, окончательная смерть. Между двумя выстрелами заключено все действие романа. То, что представляется в начале случайным, оказывается в конце закономерным. Газданов показывает динамику смерти как разрушительного процесса, отсрочка конца которого позволяет взглянуть в его нутро, увидеть его суть. Оба героя переживают опыт смерти: один, как убийца, другой — как убитый. Один продолжает идти путем зла, другой — путем добра. Но их роли парадоксально перепутаны: зло творит убитый, добро — убийца. Убийца — защитник, он защищает свою жизнь и любовь от опасного маньяка, от человека, обуреваемого жаждой смерти. Психоаналитик бы поставил диагноз "некрофилия" этому несчастному.
Газданов обладает даром преображения самого тяжелого материала: соприкасаясь с насилием, он сам не заражается его флюидами, не получает никакого удовольствия от изображения сцен насилия и, тем более, не сообщает это извращенное удовольствие читателю, что делает его романы произведениями высшей пробы (и выгодно отличает от опусов нынешних модных авторов, которые используют писательство вместо визитов к психоаналитику, лечатся, выводя наружу комплексы и страхи — и заражая ими читателя). Газданов описывает героев криминального мира, сохраняя дистанцию между своим сознанием и их образом мысли — захлестнувшая ныне российское общество волна криминализации сознания не миновала ни писателей, ни режиссеров.
К герою новеллы "Превращение" (1928) приходит смерть — но он не умирает, а лишь преждевременно старится. Смерть отбирает лет двадцать жизни — и уходит. Он рассказывает об этом визите. "И почему вы думаете, — презрительно спросил он, что она — женщина? Смерть — мужчина". Мы получаем свидетельство из первых рук. Смерть — мужчина. Пришел смерть и отобрал жизнь. Или ее кусок. Сколько унес. Смена пола смерти сопровождается в "Призраке Александра Вольфа" и сменой возраста. Теперь это юноша. Смерть для зла — добро. В смерти ценности претерпевают инверсию. Инверсия, смена пола и возраста — правила магических обрядов. Переживание смерти для "миста" — участника мистерии необходимо и желанно, без него он не воспринимает жизнь. Это как чан с кипящим молоком, который омолаживает доброго сказочного героя и уничтожает злого. Тот, кто помнит о смерти, иначе воспринимает жизнь: ярче и интенсивней. Так чудом исцелившийся смертельно больной полон радости, он воспринимает жизнь всеми фибрами души. Это нынче вещи известные, доведенные до массового читателя трудами Карлоса Кастанеды. Но ощущение радости жизни, упоительного счастья бытия, которое обусловлено мужеством воина и способностью ни на минуту не терять из виду свою смерть, Газданов передал гораздо более художественно, чем Кастанеда — и задолго до него.
Образ автора у Газданова притягателен — это человек, к которому хочется прислушиваться, с которым хочется общаться. Здесь — единство жизни самого писателя и того образа, который он создает. По воспоминаниям современников, к Газданову тянулись люди. Он сохранял в эмиграции достоинство и крепость духа, общение с ним было благодатным. Можно говорить о чарах Газданова. Герои его мужественны, и так описать мужество может только человек, имеющий опыт поступков того рода, что зовутся "мужскими".