Текст: Иван Родионов
Алексей Небыков, «Чёрный хлеб доро́г». Издательство «Вече», 2024 год.
Дискуссии о том, каким должен быть современный русский триллер/хоррор, идут давно. Читательский запрос на страшное очевиден – неочевидно предложение. Причём предложение за пределами литературы жанрово-трэшевой – с книгами про зомби, кровищу и кишки у нас все как раз относительно неплохо. Но вопрос о «русском Стивене Кинге» по-прежнему остаётся открытым – и, скорее всего, в ближайшее время не разрешится.
К счастью, поиски идут. И вот уже первый, внешний слой этих поисков – эксперименты с лором и антуражем – во многом близок к исчерпанию. Славянская нечисть, все эти кикиморы-мавки, уже приедаются, и авторы начинают выгребать фольклор иных народностей – карельский, марийский и так далее. Скребет по дну и литература, в которой страшное становится поводом/следствием какого-то социально справедливого высказывания. Ну не пугает, когда, допустим, страшная болотная тварь появляется в тексте, чтобы наказать обидчиков какой-то несчастной страдающей девочки.
Алексей Небыков в своей дебютной книге идет путём не неведомых экспериментов, но синтеза, золотой середины. И это путь как минимум перспективный.
Например, условная готическая традиция предполагает иррациональность жуткого, и мир в ней лежит во зле изначально. В такого рода текстах не может быть проступка и расплаты – у древнего дохристианского хаоса не может быть постижимой человеком мотивации. А современное популярное страшное – в диапазоне от того же Кинга до ужастиков категории Б – по сути очень назидательное, протестантское. Первыми гибнут подростки, наиболее откровенно и беспечно предающиеся как бы безобидным грехам. Давнишний проступок аукается ужасом в настоящем, пусть и без внешней связи между «преступлением и наказанием». И так далее.
В сборнике «Чёрный хлеб доро́г» прослеживается что-то среднее между этими традициями – и одновременно иное. Так, герои рассказов часто расплачиваются если не за грех (хотя бывает и такое: например, персонаж новеллы «В стране Богомолов» изменяет второй половинке), то за беспечность, неоправданный риск, несоразмерный их возможностям. Табу в мире Небыкова – идти в неизведанное неготовым. Не готов – не надо было приходить/уходить/приезжать/уезжать. А ведь вокруг рассыпаны знаки, предупреждения – только приглядись:
«Ни щебетанья птиц, ни огня, ни света – одни обломки жизни» («Ждана»).
«Она (гора) будто пыталась избавиться от незваных гостей, смутивших её своим движением» («Огни Непала»).
«Оно (озеро) словно предупреждало семью о том, что дальше ехать не надо» («Остановка в пути»).
Однако героев к безрассудному риску отчего-то тянет, к предмету своего интереса они привязываются, и это переходит в одержимость. И получается, что первопричиной страшной коллизии зачастую становится праздное любопытство, немотивированное и необоснованное стремление к чему-то, то есть соблазн:
«Но что-то тянуло, раз за разом, Ждану сюда, будто тепла в этой промерзлой земле было больше, чем в её родной деревне» («Ждана»).
«Но потом каждый следующий день их что-то тянуло друг к другу» («В стране Богомолов»).
«С каждым днем я все больше привязывался к Оксане» («Оксана»).
Также неприятности обязательно притянут внезапный ступор, безволие, неготовность бороться. В жестоком и яростном мире теплохладность в пограничной ситуации фатальна («Последние воспоминания Вилсона», «Трепет»).
При всём вышесказанном подобные мировоззренческие схемы читателю неочевидны, а героям – и подавно. Не влезай – убьёт. А почему влезать не надо – неизвестно, да и неважно. Не влезай – и всё тут. И что вообще делать тогда? Неужели все мы в каком-то смысле обречены – и ничего с этим поделать нельзя?
Вовсе нет. Профессионализм, мужество, трезвость духа, верность – качества, может, не самые поверхностно романтические, но полагаться можно только на них. Хеппи-энды в художественном мире Небыкова редки (зачастую – в рассказах с элементом фантастического) и всегда добываются через твёрдость и преодоление. В этом смысле, несмотря на общую «темность», «Чёрный хлеб доро́г» – книга вполне себе христианская.
Симптоматичен здесь самый, как видится, важный рассказ в сборнике – «Апостасия от Любви». Начинается он почти как «Двенадцать» Блока («Чёрное небо, белый снег. Ветер, хлесткий ветер, как сумасшедший мельник, сбивал Настю с ног...»), только захлестывает мир стихия не революционная, а информационная (вкупе с пандемией вируса). Но ещё страшнее – морок взаимного всеобщего отчуждения. И достойно выйти из него героям, помимо любви, помогает непоколебимая, подвижническая уверенность в собственной нормальности – и в ненормальности мира.
Таким образом, баланс между безысходностью, воздаянием и преодолением соблюден – найдётся место и для первого, и для второго, и для третьего. Возможно, именно так здесь и следует расшифровывать изрядно потрепанное в последние годы слово «хтонический», вынесенное автором в подзаголовок к сборнику – вокруг непроницаемый мрак, но у крепкого духом всегда есть шанс.
Писатель Андрей Рубанов отметил сборник как место, где «в лучших местах Платонов встречает Стивена Кинга». Подмечено метко (хотя лексический сдвиг и инверсии у Небыкова работают скорее по-бажовски), но интересно здесь вот ещё что – незацикленность на одном языковом приёме. Именно материал подсказывает автору, каким на этот раз будет язык рассказа – лаконичным и строгим или причудливо неочевидным.
В общем, всё как в жизни: в конце концов, не только мы выбираем дороги, но и они – нас.