Автор: Ольга Тутарова, г. Верхнеуральск, Челябинская область
Когда Вера Васильевна рожала своего четвёртого сына, за окном вовсю заливались радостью колокола. 14 октября, Покров. Деревянное одноэтажное старенькое здание роддома стояло на церковной площади их небольшого городка. Ей всё здесь было знакомо и привычно, как-никак четвёртый раз за неполные десять лет оказалась Вера Васильевна в этой палате. И кровать попалась самая любимая, справа от входа, поближе к окну.
Вера Васильевна повернула голову, в предрассветных сумерках серенького осеннего дня увидела фигуру мужа. Он стоял напротив знакомого окна, прислонившись боком к берёзе, время от времени переминаясь с ноги на ногу и поднося руку с зажатой в кулак папиросой ко рту. Тёплое чувство ворохнулось в душе Веры Васильевны: хоть и не было для неё неожиданностью, что будет здесь стоять её Вадимка, ожидая новостей, но вид любимого мужа за окном роддома наполнил её сердце радостью и гордостью: никого так не ждут часами под окном, только её. Вера Васильевна улыбнулась про себя, и коротко вздохнула.
Тут же к ней на кровать подсела худая женщина, с тонкой косицей, свёрнутой в гульку на затылке.
– Отстрелялась, Вера Васильевна?! Опять сынок? Поздравляю! А у меня дочка, четвёртая… Мужик и глаз не кажет, то ли обмыват, то ли горе заливат.
Она перехватила взгляд Веры Васильевны, и снова затараторила:
– А твой-то, гли-кось, почитай всю ноченьку вот так ото простоял, ожидаючи, с места почитай, не двинулся. Иди, ужотка, обрадуй муженька.
Вера Васильевна с трудом поднялась, запахнула потуже толстый больничный халат, чтобы не застудить грудь, и подошла к окну. Окно скрипнуло, но открылось достаточно легко. Вадим подошёл, почти подбежал, на ходу зачем-то срывая шапку, в его глазах она даже не увидела, а скорее угадала немой вопрос: Кто?
– Сын, – одними губами прошептала Вера Васильевна. – Мальчик, опять мальчик.
На лице Вадима промелькнула мимолётная улыбка, но она быстро сменилась гримасой разочарования, брови сдвинулись, чётче проявились морщины на лбу. Он нахлобучил шапку, скрыв эмоции, и уже внешне спокойно сказал:
– Всё хорошо, Верунь, Пашка, значит, у нас с тобой народился. Сама-то как? Всё в порядке? Ну, я на работу побежал. Вечером забегу. Целую… – совсем уже шёпотом добавил он.
Вера Васильевна легла, отвернувшись к стене, как бы отгородившись от всех и незаметно стряхивая набежавшие слёзы. Она сама не знала, отчего плачет, то ли это слёзы радости оттого, что закончилась мука, терзавшая её тело, то ли печали о неслучившейся доченьке. Она ещё немного подумала о том, как там мальчишки дома одни со старой бабушкой, балуются, наверно, да тоже ждут известий, кто у них в семье появится новенький - мальчик или девочка. Дети тоже знают, что родители дочку ждут, но не получилась у них опять дочка, как мечталось. Думать Вере Васильевне было тяжело, мысли усталые, тягучие, как варенье на меду. Она уснула, а в уголке глаза так и осталась дрожать забытая слезинка.
День в роддоме прошёл быстро, то обход, то осмотр, то кормление, то анализы, обед, ужин, и вот уже опять за окном серо. Вечер наступил. За окнами оживление, к роженицам потянулись родственники с передачками, поздравлениями. Мужики все поголовно в разной степени опьянения, радуются, деток обмывают. Окно не успевает закрываться. То одна с роднёй общается, то другая передачу принимает в обход санитарки.
– Вера Васильевна, твои пришли! – сообщила худая с гулькой.
Вера Васильевна вспомнила её. Валентиной зовут, в соседней деревне живёт, дояркой работает, а муж скотником. Старшие дочери уже в школу ходят, поэтому она и знает Веру Васильевну, поэтому и навеличивает по имени-отчеству.
Она выглянула в окно, увидела, что Вадим пришёл не один, с сыновьями. Увидели мамку в окне, подошли. Васятка, старший, Володьку за руку держит, младший Ванька на руках у отца примостился. Старшие несмело идут, стесняются, младший руки тянет – к тебе хочу, мама. Передал ей Вадим пакет с едой да вещами, быстро в щёку поцеловал, как клюнул.
– Некогда, Верунь, побежали мы домой, нам с пацанами ещё уроки делать. – И, через заминку: – Да и мужики придут поздравлять, мать там чего-то на стол гоношит.
– Смотри, Вадим, не напивайся сильно, – сказала и осеклась, когда это её Вадим напивался? Выпить может, но рамки знает. Хороший у неё муж, надёжный, потому и родила ему уже четырёх сыновей.
Вадим только зубами сверкнул в темноте:
– Не боись, жена, всё будет в ажуре, – и потянул пацанов от окна.
– Мама, ты когда домой? – наперебой загалдели старшие. Младший надул было губы, собираясь зареветь, но Ванятка умело забрал его у отца, заставил помахать маме ладошкой, и вскоре вся семья скрылась за углом по направлению к дому.
Вера Васильевна повернулась от окна с улыбкой. В палате царила суматоха. Женщины раскладывали на столе припасы: варёные куры, картошка во всех видах, солёные огурцы, супчики в стеклянных банках. Она тоже достала из сумки ещё горячие вареники с творогом – свекровь расстаралась – и даже палку копчёной колбасы – а это уже Вадим раздобыл, и как сумел только? – удивилась она.
– Ну, бабоньки, давайте по чуть-чуть, подставляйте кружки!
Это опять вездесущая Валентина, в её руках бутылка с зелёной этикеткой и прозрачной жидкостью. Лихо откупорив, она принялась разливать водку в подставленные стаканы.
– А ты чего? Вера Васильевна?
– Я не буду, как-то это неправильно, – зазапиналась Вера под взглядами нескольких пар глаз.
Женщины зашумели:
– Да не переживай ты так, Вера Васильевна, то жеж не для пьянки, для здоровья.
– Тю, ты что ль впервой так-то? И матка быстрее сократится, и дитё спать лучше будет.
– Да и сама лучшее отдохнёшь, выпьешь грамулечку, да и уснёшь, вся ночь впереди.
Но всех перебил голос Валентины:
– Не прими, Господи, за пьянство, прими за лекарство. Всех проздравляю, бабоньки.
Она первая залпом выпила водку, крякнула, вытерла рот тыльной стороной ладони, потёрла их друг о друга и накинулась на еду. Женщины оживились, засмеялись, и тоже потянули кружки ко рту.
Через полчаса палата затихла, свет выключили, все уже лежали на своих местах, время от времени лениво переговариваясь, ругая больничные неудобные матрасы, подушки и колючие одеяла. К Вере Васильевне опять подсела Валентина и зашептала в самое ухо, обжигая кожу горячим нетрезвым дыханием:
– Слышь, подруга, Вера, можно Вера звать тя буду, не обидисся? Да и чё обижаться, одно горе у нас с тобой.
Вера недоумённо смотрела в темноту, не понимая, что за горе.
– Эх, тебе-то чего?! К тебе вона мужик как уважительно, дык и как иначе? Четырёх ему сынов народила, а у меня вона токо девки. А мой-то, слышь, совсем с глузду съехал, говорит, пущай тебя хто другой с роддому забират, не хочу твою девку. Пьяный, канешно, дык и тверёзый меня виноватит, мол, девки токо у тебя получаются. Сына, грит, не родишь, друга родит. А куды ж я с четырьмя то? А ему сына надо, наследника! Выручай, а! Вера! Слышь, чево мне на ум пришло-то! А давай разменямся, тебе девку, а мне парня. А мужикам скажем, что ошиблися, мол, врачи, быват ведь тако. А то ить заставит он меня ишо рожать, покуль парня не рожу ему, а? Слышь меня ай нет?
Вера представила сонную Пашкину мордаху с закрытыми глазами и соском во рту, с характерной мужниной морщинкой между почти невидимых бровок, и мелко-мелко отрицательно затрясла головой.
Валентина почувствовала движение, перестала шептать и вдруг сказала в полный голос:
– Ну и дура!
Утром всё пошло по заведённому порядку, в 6 утра кормление, обход, опять кормление, ворчание нянечки, которая нашла пустую бутылку, ладно, что не стала врачу докладывать, день крутился до самого вечера. Ближе к 6 часам в окно легонько стукнули. Вера Васильевна подняла глаза, Вадимка, еле на ногах стоит.
– Боже мой, – Вера Васильевна прижала руки к горлу, – Вадим, ты же пьян.
– Обмываю, мать, – еле выговорил он. – Право имею! Четвёртый сын, во как!
Он согнулся, пытаясь отставить ногу и встать в горделивую позу, но вместо этого обессиленно опёрся на подоконник.
– Верочка, Верунчик! Спасибо тебе. За сына, за Пашку. Ещё на одного Иванова в мире больше стало. А дочка… Ээх! – он скрипнул зубами, отвернулся и тяжело задышал, справляясь со слезами. – Не согласишься ты больше рожать, не видать нам дочки.
У Веры Васильевны защемило в груди от любви и жалости к мужу. Сама не понимая до конца, что делает, она, перегнувшись через подоконник, зашептала ему в самое ухо. Вадим слушал её, и, кажется, трезвел на глазах. Она ничего не замечала, продолжая шептать.
– Что? – вдруг взревел он. – Сына? Нашего сына? Пашку отдать?! Да ты в уме повредилась что ли, Верунь?
Он отшатнулся от подоконника и теперь стоял и смотрел ей прямо в лицо. Вера Васильевна обмерла, что за морок на неё нашёл? Как она могла даже на минутку замыслить такое? Вера вдруг чётко осознала, что она преступница. Вадим повернулся и твёрдым шагом пошёл в сторону.
Вера Васильевна ещё сильнее высунулась из окна и отчаянно закричала:
– Вадим! Вадимка! Я рожу, рожу тебе дочку! Обязательно дочку рожу, Вадимка! – по лицу её бежали слёзы, тут же высыхая на осеннем ветру. – И будут у нас четыре сыночка и лапочка дочка, – прорывалось сквозь рыдания.
Вадим остановился, повернулся к ней, и Вера Васильевна поняла, что она действительно будет рожать ему сыновей и дочерей столько, сколько он захочет. Только бы её любимый мужчина был рядом и не плакал. А она сильная, она сможет.