Автор: Саша мАрина, г. Нижний Тагил
Знакомьтесь с девочкой Глашей. Жила она долго и счастливо. После развода. Необычное начало, да? Что ж, иногда примечательные истории начинаются весьма странным образом.
Девочка Глаша – это я. «Девочка», конечно, очень громко сказано. «Девочке» 35 годиков. И вчера эта «девочка» разъехалась с супругом Редисом Бубенцом. Бубенец – это фамилия. Да, знаю-знаю. Сама долго привыкала к её «благозвучию». Очень редкая фамилия. Такая же редкая, как и её носители.
И вот, сижу я сейчас на своём надувном матрасе в комнатушке 4 на 3 метра, слушаю, как в соседней комнате шебуршится моя старенькая болеющая деменцией бабушка Бабина, смотрю, как на полу спит 5-летний сын Медведя, а на тахте 8-милетка дочь Лиска. На этой кушетке полгода назад умер дедушка. По ковру бежит таракан, в клетке трепещет от непонятных гостей, то есть нас, кенор Маркиз. Я думаю: «Какого лешего я здесь нахожусь?! Почему Редис сейчас спит себе спокойненько в двухэтажном доме, а я с двумя маленькими детьми ючусь здесь, на пятом этаже в хрущёвке?» Я со злостью откидываюсь на свой матрас, который издаёт страшные пукающие звуки, зарываюсь макушкой в подушку, укрываюсь новым пушистым и лёгким, словно облачко, одеялом и чувствую… спокойствие. «Чёрт побери, в доме я бы не чувствовала себя так спокойно…» - продолжаю я свои размышления, - «там мне бы постоянно казалось, что сейчас придёт Бубенец и задушит меня подушкой, пока я сплю… Ерунда, конечно, он бы так не сделал. Он же не совсем больной. Или…» Я поворачиваюсь на бок, останавливая поток больного воображения, выдыхаю и моментально проваливаюсь в сон.
Мне снится, будто я еду на поезде в плацкарте и все пассажиры в вагоне – это я. Мы общаемся друг с другом, то есть я – с самой собой, пересекаясь в коридоре. Одна я идёт от титана с кипятком в бульоннице, другая лежит, читая журнал, третья высунула свои ноги в проём, и даже несмотря на то, что это мои ноги, мне неприятно проходить мимо них, и я наклоняю голову в сторону, чтобы их не задеть. Вагон дёргается, мы хватаемся, кто за что может и поезд начинает гудеть. Его гудение перерастает в свист, и с каждой секундой он становится всё громче и громче. Не выдерживая громкости, я вскакиваю, не понимая, во сне я или наяву. Надувной матрас подо мной крякает, я жмурюсь от солнца, заливающего комнату, тру глаза. Свист не стихает и до меня доходит, что это не поезд из сна.
Это кенор. Маркиз! Я ненавижу тебя, гадкая птица! Первый мой позыв – выбросить его вместе с клеткой в окно, пока он не разбудил детей. Вместо этого я пробираюсь к шкафу, выуживаю оттуда простынь, на цыпочках перепрыгиваю через Медведю, стараясь не наступить на его разбросанные по полу руки и ноги, ставлю табуретку ножками вокруг Медвединой головы, и, молясь, чтобы он не вскочил и не ударился головой об неё, забираюсь на неё сама, и накидываю простынь на клетку с Маркизом, стоящую на серванте. Аккуратно сползаю с табурета, поднимаю его повыше, чтобы не задеть Медвединой головы, ставлю её позади себя, сажусь и жду. Кенор не может угомониться, но пение стало немного тише. Я обхватываю обеими руками голову, провожу ими по лицу и смотрю на часы. 4 часа! Никто не смеет будить меня в 4 утра! Особенно, если я уснула в час ночи. Злая, помятая, уставшая я на цыпочках перепрыгиваю через Медведю обратно к своему матрасу, стараюсь как можно тише на него опуститься, но он всё равно предательски ворчит. Я укладываюсь, надвигая на глаза маску для сна, и жалею, что у меня нет берушей. Я говорю про себя, что пение птиц успокаивает, представляю, что я лежу на зелёной лужайке, вокруг меня прыгают белочки и зайчики, и я, словно диснеевская принцесса, протягиваю руку, на палец которой садится мой оранжевый Маркиз. Я внушаю себе, что чувствую радость и любовь к этому чуду природы, верчусь из стороны в сторону, накрываю голову подушкой, прижимаю её рукой к уху, и начинаю плавно проваливаться в сон под доносящиеся издалека трели Маркиза.
Будильник. Я опять вскакиваю и начинаю рыть руками матрас, стараясь нащупать телефон, чтобы отключить на нём сигнал. Понимаю, что сижу в маске для сна, стягиваю её с себя, обнаруживаю телефон прямо перед собой и быстро его отключаю.
Ночь была какая-то тяжёлая. Я чувствую, что совсем не отдохнула. Какое-то время сижу с опущенной на руки головой, смотрю в ковёр под ногами и пытаюсь осознать, что происходит с моей жизнью, уговаривая себя, что всё в порядке. Это было правильным решением: разъехаться. У нас с Редисом в принципе были сложные отношения, а в последний год нас вообще сложно было назвать здоровой семьёй. Каждый диалог превращался в скандал… Нет, я не хочу думать и вспоминать обо всём. Нам давно пора было разойтись, хотя бы на время. Я всё сделала правильно. Убедившись в верности своих размышлений, я собираюсь с силами и встаю, чтобы приготовить детям завтрак. Выходя из комнаты, натыкаюсь на бабушку.
- Это моя квартира. – Бабушка выпятила грудь и стала похожа на коршуна, оберегающего своё гнездо.
- Конечно, твоя. Чья ж ещё? – Я стараюсь говорить с ней мягко и доброжелательно.
- Вы не выселите меня отсюда. Я прожила здесь всю жизнь. – Бабушка агрессивно напирает на меня, я пячусь назад к двери.
- Никто тебя не выселяет. Просто мы немного поживём с тобой, чтобы тебе было повеселее.
- Это. Моя. Квартира.
Бабушка произносит это с такой злостью в голосе, что я не могу сдержать слёз. Я не выспавшаяся, без сил, в потерянном состоянии. Не могу сдержать эмоций.
Я никогда не видела бабушку такой устрашающей. Всё время я была её любимой внучкой, она баловала меня, когда я была маленькой, подбадривала, когда выросла, помогала с детьми, когда я стала мамой. И вот теперь она пытается меня выгнать. Прежде, чем мы переехали, мама говорила с бабушкой, объясняла, что скоро приеду я вместе с ребятишками, и мы будем жить все вместе. А сейчас… Я стараюсь себя успокоить тем, что это говорит болезнь, а не бабушка. Она делает шаг назад, я проныриваю на кухню, и принимаюсь за завтрак, накрывая на всех стол дрожащими руками. Потом бегу в ванную, умываюсь, и мышкой пробираюсь мимо бабушки обратно в нашу комнату, закрываю за собой дверь, прижимаюсь к ней и пару минут стою, замерев.
Всё хорошо. Всё нормально. Сейчас я подниму детей, мы выйдем из комнаты и всё будет в порядке. План действий меня устраивает, я принимаюсь будить малышню. Попеременно я углаживаю Лиску и Медведю. Они начинают ворочаться, потихоньку очухиваясь ото сна. Тогда я принимаюсь их щекотать. Они извиваются, как два ужа, пряча бока и пятки от моих тонких пальцев. Сначала они тихонько подхихикивать, но от моей настойчивости заливаются громким смехом. Это поднимает настроение и мне. Я забываю, что не выспалась, что поругалась с бабушкой и хочу избавиться от Маркиза. Я смеюсь вместе с детьми.
Когда мы выползаем из нашей комнаты, дети рассаживаются на кухне вокруг стола, я выхожу в бабушкину комнату и зову её к нам. Она встаёт. Хороший знак. И присоединяется к нам. Я сделала нам с ней мюсли на молоке. Бабушка подозрительно смотрит в тарелку.
- Каша?
- Каша. С орешками и сухофруктами. Вкусно, попробуй. – И я демонстративно съедаю свою ложку, закатывая глаза, изображая наслаждения от еды.
Бабушка берёт с меня пример и тоже съедает ложку.
- Вкусно. – Соглашается она. – Но я вообще-то не хочу есть.
Знаю-знаю. Старая история. Она всегда так говорит, но всё равно ест. Мы все дружно съедаем наш завтрак, я отправляю детей умываться, бабушка встаёт:
- Спасибо за компанию. А это вот куда? – Она растерянно держит тарелку и ложку.
- Это надо помыть. - Я беру их из её рук и ставлю в раковину.
- А мне-то что делать? Тебе, может, нужна помощь?
- Конечно, очень нужна. Я без тебя вообще не справлюсь. Ты можешь помыть посуду.
Бабушка кивает, подходит к раковине, берёт грязную посуду и размазывает по ней недоеденную кашу тряпкой для стола, а потом убирает тарелки к чистой посуде. Я смотрю на это, вздыхаю: «Спасибо, бабушка!», и обнимаю её.
В это время, дети умываются и одеваются. Они даже не капризничают. И не очень бурно на всё реагируют. Я очень боялась, что они будут плакать и переживать, но для них наш разъезд, кажется, стал приключением. Лиска и Медведя приехали к бабушке с большими восхищёнными глазами: не смотря на пожелтевшие и местами подтёкшие обои, нашествие тараканов, отсутствие кроватей и в принципе какого-либо места для нашего обитания, смена обстановки их порадовала. И вот, они ждут меня у выхода, наряженные-напомаженные, чтобы я отвезла их по садикам и школам. Я тоже наряжаюсь на скорую руку, мы прощаемся с бабушкой до вечера, она кивает.
- Вы больше не придёте? – слышу я бабушкин голос, когда мы уже находимся в пролёте третьего этажа.
- Мы вернёмся сегодня вечером. Не переживай, часов в шесть будем. – ещё раз повторяю я, обнимаю её, и мы бежим к нашей старенькой рыжей Пежо, отъезжаем и машем прямо на ходу бабушке из окон автомобиля.
Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу бабушку: маленькую, седую, худую, в старой кофте и с беспокойным взглядом. Моё сердце сжимается. Сегодня у меня появился ещё один ребёнок. Восьмидесятилетний ребёнок.