Текст: Арсений Замостьянов
Леонид Зальцман родился 100 лет назад, 3 ноября в 1924 году, в Баку, в семье экономиста, занимавшего ответственный пост, и филармонической певицы. Его отец был отчаянным библиофилом, отдавал литературе всё свободное время – и мальчик рос в окружении книг. Читать (в том числе вполне взрослые романы, стихи и газеты) начал так рано, что в это даже трудно поверить. И – принялся писать стихи.
Наш советский вундеркинд
«Опасную погоню за рифмами я начал в четырехлетнем возрасте, и был достаточно безудержен. Мой бедный отец не успевал своим каллиграфическим почерком переписывать мои каракули набело. К восьми годам я был поэтом со стажем», - вспоминал Зорин, конечно, с иронией. Писал он тогда в основном «политические куплеты» - в духе эпохи. Но проскальзывали и такие строки:
- Сто тридцать лет тому назад
- Родился Саша — старший брат.
Так в 5 лет он побратался с Пушкиным. А в девять, когда у него в Азербайджане уже вышел первый сборник, встретился с главным писателем страны – Максимом Горьким, который заинтересовался творчеством бакинского вундеркинда. Специально для беседы с ним поэта в сопровождении мамы за государственный счет возили в Москву. Они проговорили три с половиной часа – в Горках, за столом, который ломился от угощений. Горький очень серьезно расспрашивал его о житье-бытье, о поэзии и творческих планах. Спросил о любимом поэте – Зорин назвал Пушкина. «А кого предпочитаете из прозаиков?» – «Тургенева. Но я его читал давно, месяцев 6 назад». Когда Горький заметил, что «есть случаи, когда не следует стесняться своего таланта», девятилетний Леонид тут же отреагировал: «Это из письма Потёмкина Раевскому». Потом он прочитал свою антифашистскую поэму – о Гитлере и Геббельсе. А прощаясь, сказал Алексею Максимовичу: «А меня какие-то профессора всё убеждают не зазнаваться. Но я — не дурачок. Я очень хочу и люблю учиться. Всё знать и хорошо работать — такое счастье!»
Вскоре – в «Правде» и в «Известиях» одновременно – появился очерк Горького «Советские дети», в котором он рассказал о встрече с девятилетним поэтом – правда, не назвал его по имени. К счастью, после этого он не попал в круговорот ранней славы – и, кажется, даже не зазнался.
Он переводил азербайджанскую классику – «Без тебя» и «Возлюбленную» пленительного Низами, писал оперные либретто, публиковал новые стихи… Даже – совсем юнцом – заведовал литчастью драматического театра. Но у мальчишки были и другие увлечения – шахматы и, конечно, футбол. Он играл на позиции защитника, а болельщиком остался на всю жизнь. И школа бакинского стадиона для него стала не менее важной, чем уроки мудрых книг. Много лет спустя драматург говорил: «Ни одна премьера не идёт ни в какое сравнение с чувством, когда после удачного матча возвращался с чемоданчиком в руке. Незабываемо». И в этом – только доля иронии. Впрочем, в 17 лет он стал членом Союза писателей – и от него ждали стихов, рассказов, драм. Зорин отдал предпочтение театру, хотя писал и романы, и юморески, и критические статьи – в том числе о футболе.
Псевдоним Зорин появился, когда он учился на филфаке Азербайджанского университета имени Кирова. К тому времени одна из пьес семнадцатилетнего автора уже шла в бакинском театре. Теперь он почти не сочинял стихов – разве что для собственных пьес (много лет спустя он напишет сатирическую комедию в стихах «Цитата», она долго шла в Театре им. Моссовета).
Человек ниоткуда
Решение о переезде в Москву далось непросто: еще долго почти все герои его пьес напоминали эмоциональных бакинцев. Сначала он просто заезжал в столицу – учился на заочном отделении Литинститута, который носил имя его недавнего собеседника – Горького. А потом переехал, оторвавшись от родительского дома.
Как раз тогда от режиссеров стали требовать спектаклей про «борьбу хорошего с лучшим», с ходульными героями, которые разговаривали в стиле газетных передовиц. Так продолжалось недолго, но для Зорина временем театрального дебюта стал пиковый для этих тенденций 1949 год. Пьеса, которую написал студент Литинститута, принял «императорский» Малый театр. Она называлась «Молодость». Зорин написал ее за неделю – и каким-то чудом ее без проволочек приняли к постановке. Возможно, просто не хватало спектаклей о студентах. После премьеры автор сам себе пообещал, что эта пьеса «так и останется единственной благонамеренной моей песенкой». И действительно – с тех пор Зорин писал разнообразно, но без оглядки на конъюнктуру. Отныне в его пьесах о современности не было «заказных» сюжетов о великих стройках, о производственных проблемах, о том, как решения партии и правительства из сказки становятся былью. Он писал о той среде, которую знал – об инженерах, архитекторах, футболистах. И зритель чувствовал: написано не по заказу.
Вскоре – в 1952 году – молодой драматург вступил в партию. В то время молодые писатели редко на это решались, да и принимали немногих. Видимо, сыграла роль инерция: был первым учеником, комсомольским активистом – значит, в 26 лет пора в партию. А через два года, уже после смерти Сталина, в московском Театре Ермоловой приняли к постановке его пьесу «Гости» — по признанию автора, весьма «запальчивую». Сын, замминистра юстиции, приехал в гости к отцу – старому большевику. Оказалось, что они несовместимы. Идеалы революции забыты, представитель номенклатуры забронзовел, стал барином, а свои обязанности исполняет спустя рукава. Отец выгоняет его из дома. Надежда остается на молодое поколение: внук готов продолжить дело деда и разрывает с отцом, бросив ему с улыбкой: «Где бы я тебя ни встретил, в каком бы кабинете ты ни сидел, кто бы тебя ни охранял, найду тебя и буду бороться не на жизнь, а на смерть». Казалось бы, справедливость торжествует, писатель следует партийной линии, но – слишком едко поиздевался Зорин над замминистра… Спектакль вышел, но его быстро запретили. В десятках статей драматурга называли «клеветником»: «Как будто руководители, облеченные в нашей, самой демократической в мире стране доверием трудящихся и являющиеся слугами народа, портятся именно потому, что они — руководители… Мысль политически вредная, глубоко порочная».
Интеллектуальный автор
По-настоящему громко заявить о себе Зорину удалось в 1962 году, пьесой «Друзья и годы», в которой он взялся показать суть сталинской системы – через человеческие и карьерные взаимоотношения, через историю жизни нескольких приятелей. На эту тему – в то время обреченную на читательский и зрительский интерес – написано немало романов, стихов, сценариев… Пьесу Зорина экранизировал ленинградский режиссер Виктор Соколов. Есть там сцена, сильнее которой в «антисталинском» искусстве не было – ни в хрущевские, ни в горбачевские годы, ни позже. Крупный юрист и сердцеед Державин (эту роль замечательно сыграл Юрий Яковлев) лежит на диване. Что-то смущенно бурчит. И влюбленная в него женщина понимает, на кого и какой нужно написать донос и кто в этом деле поможет. А Державин, «как всегда, в сторонке» — ведь он строит карьеру, и приходится ломать судьбу не кому-нибудь, а фронтовому другу… В самых драматичных сценах этой пьесы почти нет слов – но очень многое рассказано о сути предательства. И финал не слишком веселый. Есть ощущение, что те, кто доносил, те, кто ничего не замечал, и те, кто сидел, никогда не найдут общего языка. Даже если когда-то были друзьями. И рассказано об этом без нажима, даже без упоминания фамилии «Сталин».
Пожалуй, самый большой сценический успех получила «Варшавская мелодия» – спектакль на двоих, грустная пьеса о любви и о невозможности прочного счастья между людьми, которых разделяют границы. Он – советский винодел, она – польская певица. Их жизнь разбивает указ от 15 февраля 1947 года, запрещавший советским гражданам браки с иностранцами… Они урывками встречаются несколько раз – в Москве и в Варшаве. В командировках, на гастролях. У Зорина получилась печальная история о большой несостоявшейся любви, о героях, обреченных на разлуку. Премьера состоялась в Вахтанговском, в 1967 году, а дуэт Михаила Ульянова и Юлии Борисовой много лет собирал аншлаги. Пьеса перешагнула границы СССР, шла во многих странах, не только «социалистических» – да и в наше время ее ставят. Ведь это вечный разговор о любви, о необычных, странных взаимоотношениях, прошедших через годы, и зритель окунается в психологические нюансы пьесы, в какой бы стране он ни жил.
Несколько пьес, написанных в разные годы, Зорин посвятил истории – «Декабристы», «Царская охота», «Медная бабушка» (о Пушкине), наконец, «Римская комедия», которую автор считал своей главной удачей.
Это парадоксальная история взаимоотношений поэта-сатирика Диона с императором Домицианом и стихотворцем-комформистом с говорящим именем Сервилий. Дион обличает пороки римского общества – и за свои дерзости отправляется в ссылку. Но через некоторое время изгнавший его император сам превратился в беглеца – его власть пошатнулась, Рим вот-вот займут враги императора. Вся знать переметнулась на сторону его врагов, и только опальный Дион спрятал у себя Домициана. Вернувшись к власти, Домициан приблизил к себе Диона, но очень скоро все вернулось на круги своя. Честный Дион снова в ссылке, а лукавые царедворцы – рядом с Домицианом. Безусловно, это аллегория, в которой можно увидеть манифест свободного творчества. Поэтому пьеса, которую принялись ставить сразу два театра – ленинградский Большой драматический и московский Вахтанговский, – вызывала сомнения властей.
Сергей Михалков сформулировал примирительное резюме: «Ассоциации есть, но нет аналогий». Но в итоге ленинградцы, подготовив блистательный спектакль, сыграли его лишь раз. Режиссер Георгий Товстоногов решил не рисковать. Зорин вспоминал о цензурных придирках: «У меня Домициан жил на Гранатовой улице, что соответствует исторической истине. Заставили переделать улицу на Каштановую. Считалось, что Гранатовая вызовет аллюзию с улицей Грановского, где жили многие члены правительства». Но главное – пьеса, в которой шел серьезный и неконъюнктурный разговор о политике, где герои говорили «это было до нашей эры» – и все понимали, что речь идет о сталинском времени, все-таки вышла в Вахтанговском театре, и шла с большим успехом, но под новым названием – «Дион».
Зорина считали «интеллектуальным автором». Чтобы глубоко понять его пьесы, необходимо знать историю, понимать классическую литературу. Иначе многие аллюзии, намеки автора пройдут мимо вас. Но это не единственный пласт зоринских пьес. Он писал не научные статьи, и, например, чтобы сопереживать героям «Царской охоты», вовсе не обязательно досконально знать историю братьев Орловых и Екатерины Великой, штудировать разные версии судьбы самозванки Таракановой… Зрители сопереживали, потому что на сцене разыгрывалась история о коварстве и любви.
Мемуары отшельника
Жизнь драматурга не вписывалась в каноны того времени. Зорин заставил коллег привыкнуть к тому, что почти не участвует в общественной жизни, в мероприятиях Союза писателей. Он – отшельник, который занимается своим делом, не мелькая на газетных передовицах, и не стремится стать «начальником».
Его пьесы шли в сотнях театров, давали ему материальную независимость и возможность несуетливо писать «в стол» – то, что невозможно сразу опубликовать или предложить режиссерам.
В 1974 году он решил написать веселую и горьковатую пьесу о собственной юности. Жанр определил так: «элегическая комедия». Зорин вспоминал 1948 год, коммунальную квартиру на Петровском бульваре. Почти ничего не придумывал, только поменял бульвар на Покровские ворота, а Литинститут на истфак. Конечно, изменил фамилии, на несколько лет передвинул вперед время действия. Быть может, слегка преувеличивал трагикомизм ситуаций – но это обычное свойство воспоминаний. Единственное – вместо очаровательной тетушки у Зорина была не менее добродушная квартирная хозяйка, у которой он снимал угол. Драматург всегда подчеркивал, что в пьесе чувствуется открытый «бакинский» характер Костика. Когда спектакль «Покровские ворота» вышел в Театре на Малой Бронной, прототипы его героев еще были живы – и Зорин на всякий случай старался с ними не встречаться.
На VI съезде советских писателей Зорина – уже мэтра – коллеги даже пожурили за то, что пьеса не поднимается выше уровня анекдота, что в ней нет «глубоких социальных обобщений». А его действительно тянуло к легкому жанру. Как говорил его любимый герой: «Ну да, фарс, водевиль, трагикомедия». Не случайно маститый драматург часто публиковался в сатирическом журнале «Крокодил» и публиковал юмористические зарисовки на последней странице «Литературной газеты», за что трижды получил премию «Золотой теленок».
В феврале 1983 года на телеэкраны вышел фильм Михаила Козакова «Покровские ворота», ставший фантастически популярным.
Режиссер точно ухватил идею Зорина: все герои в пьесе говорят несколько взвинченно, нарочито театрально – уж такая собралась публика в этой необыкновенной коммуналке. Актер, два филолога, гравер и студент-историк самовыражаются репризами. Так бывает в юности, а в особенности – в ностальгических воспоминаниях о ней. И летает между прошлым и будущим мотоциклист — неутомимый Савранский. В результате тысячи остряков взяли на вооружение зоринские цитаты: «А кто не пьет?», «Или у вас другие любимые авторы?», «Заметьте, не я это предложил», «Высокие, высокие отношения…».
Один из самых колоритных соседей Костика – Аркадий Велюров – исполнял куплеты, которые чем-то напоминали первые политические стихи дошкольника Зальцмана. Правда, почти все велюровские номера Зорин и Козаков позаимствовали у известного эстрадного сатирика Ильи Набатова.
С годами к нему стали относиться как к патриарху, хотя Зорин не обращал внимания на звания и регалии и жил от пьесы до пьесы, от книги до книги. Он нередко давал интервью – журналисты чаще всего интересовались работой над «Покровскими воротами». В 95, как и в 5 лет, он каждый день садился к письменному столу и складывал из слов мысли, а из мыслей – книги. Последние годы посвятил прозе – вспоминал свою жизнь и истории, которые слыхал в разные годы. Стал домоседом. И спектакли, и футбольные матчи теперь смотрел только по телевизору. Его называли «хранителем памяти»: казалось (да и было!) чудом, что в XXI веке писатель, беседовавший с Горьким, публикует свои новые произведения. «Это же и значит выиграть судьбу — заниматься делом, которое любишь», – говорил Зорин. Он выиграл. Не хуже, чем на футбольном поле.