Текст: Андрей Васянин
На обложках своих книг Евгений Гришковец нередко погружен в думы, смотрит вдаль и вообще выглядит серьезно. А в зал № 1 писатель, драматург и актер практически вбежал — в сопровождении представителя издательства «Колибри», где в сентябре вышла его новая книга «Порядок слов».
«Пусть к вам придут гости, такие же, как вы, весёлые и счастливые, а вы встаньте перед ними и начните читать это вслух», — именно на такой эффект Гришковец, по его словам, рассчитывал, «обертывая» «Порядок слов», одноименный монолог-концерт из разноформатных эссе и размышлений, в твердую обложку. Здесь же ему и вставать было не надо, писатель и актер, пренебрегая нормами презентаций, так и не присел за стол, как не присаживается, играя спектакли. И модератор был бы совершенно лишним — Гришковец, подхватывая вопросы из забитого зала, вслух размышляя над ответами, едва успевая обернуть мысли в слова, общался с каждым, словно положив руку на плечо друга. Каждый ответ от следующего вопроса отделялся аплодисментами, которые автор «Порядка слов» нетерпеливо пережидал, словно торопясь вернуться к разговору — для себя важному и ответственному.
Вот несколько фрагментов из этого диалога.
* * *
Почему я назвал эту книгу «Порядок слов»? Дело в том, что мы все пользуемся одними и теми же словами, величайшая литература написана словами, которыми пользуется кассир в магазине на окраине города. Чем лучше литература – тем более понятными и простыми словами она написана. У моряка, лётчика, хирурга есть свой набор терминов, который непонятен всем остальным — но в жизни мы пользуемся словами, что и хирург, и лётчик, и моряк. Величайшие стихи, признание в любви, что-то тонкое и сокровенное пишется теми же словами, что и омерзительная ложь, чудовищный донос и отвратительный пасквиль. Отличаться эти тексты будут только одним — порядком слов. Сегодня порядок слов должен быть точным, а ещё лучше — идеальным. И чем больше и сильнее беспорядок в головах, в душах, в мире, тем острее, точнее и крепче должен быть порядок слов. Над романом «Театр отчаяния», книгой в 1000 страниц и 1,5 кг живого веса я работал два с лишним года. Столько же у меня ушло сейчас на «Порядок слов», и тут порядок слов выверен намного тщательнее.
* * *
Мой новый спектакль будет называться «Когда я боюсь». Это будет спектакль не про то, чего мы боимся, а про то, когда мы боимся. В христианской, мусульманской, буддийской традициях всё-таки страх — это нечто постыдное. То, что нужно преодолевать. Я же очень хочу, чтобы человек уходил с этого спектакля с ощущением того, что бояться сегодня не просто нормально, а обязательно. На мой взгляд, понять, взрослый ли, ответственный ли перед нами человек — мы можем, узнав, чего он боится, за кого и за что. Человек, у которого есть дети, не может сказать, что он ничего не боится, иначе он не отец и не мать. Если у него есть престарелые родители, то он не может сказать, что он ничего не боится, иначе он не сын и не дочь. Если он хоть чуть-чуть боится за Родину, он не может сказать, что не боится ничего. Если он ответственно работает и любит свою работу, он не скажет, что ничего не боится. А про человека, который не боится ничего, можно сказать, что он никто.
Спектакль будет гомерически смешной, хотя я в очередной раз захотел написать что-то серьёзное. Снова не получилось.
* * *
С возрастом чувство юмора у каждого человека меняется. И в последнее время смелости у меня поубавилось, а ответственности добавилось. Сейчас ты отчётливо понимаешь, что говоришь. И задумываешься — это искусство или просто твоя попытка высказаться по поводу того, что происходит? И нужно ли оставаться только на территории искусства? Потому что и книга, и сцена в театре — это все-таки не трибуна. Если у тебя есть какая-то жажда высказывания немедленного, мгновенного, то спроси себя — ты кто? Журналист? Эссеист? Или всё-таки писатель, художник. Так что, пожалуйста, выдержи паузу, отойди от события, по поводу которого ты хочешь высказаться, а потом скажи. Подумав, пришло ли время говорить об этом смешно? Тебе, может быть, смешно — а не нанесёт ли это кому-нибудь травму? Ведь только если в тебе самом есть боль, ты имеешь и право, и возможность сказать — и найдёшь слова, чтобы это стало смешно и другому человеку, которому сейчас больно. Я выступал по собственной инициативе, и не раз, — и в госпиталях, и перед вдовами военнослужащих. Я находил возможность сделать так, чтобы они смеялись. Потом я слышал от них, что до моих выступлений они ни с кем по-человечески не могли разговаривать. Способ высказывания меняется с возрастом, и я не могу сказать, что сейчас пишу смешнее, чем раньше. Да, у меня сегодня есть произведения смешные. Но они уже не такие весёлые.
* * *
Под Новый год я всегда пишу для всех, кто у меня есть в телефонной книжке, поздравления и делаю рассылку. В декабре двадцать первого года я всем пожелал веселья, радости, хорошего похмелья, детей, внуков, успехов и так далее. И еще пожелал, чтобы грядущий двадцать второй не вошёл в историю, пожелал, чтобы это был ничем не выразительный год, чтобы он не отметился в учебниках истории, чтобы мы его прожили спокойно. А сейчас я могу пожелать всем и каждому, чтобы грядущий двадцать пятый год в историю вошёл.
Из книги «Порядок слов»
После отвратительного летнего отдыха, в который не повезло с гостиницей, погодой и компанией, половину срока температурили дети, а во вторую половину страдал диареей он сам, да и за всё здорово переплатил, лишь вернувшись на работу и рассказывая коллегам, как же он потрясающе отдохнул, как всё было прекрасно, вкусно, на удивление дёшево и какой был прекрасный сервис и увидев ненависть в глазах коллег, он получил удовольствие от летнего отдыха.