Текст: ГодЛитературы.РФ

В «Яндекс Книгах» вышел аудиосборник рассказов по вселенной видеоигры «Atomic Heart: Далекое светлое будущее» от издательства Pulsart. Сборник подготовлен к выходу третьего сюжетного дополнения «Atomic Heart: Чары морских глубин».

Представляем вашему вниманию рассказ «Механическое сердце» из сборника «Atomic Heart: Далекое светлое будущее». По сюжету рассказа капитан милиции раскрывает тайну безумного убийцы, создающего жутких гибридов из людей и машин. Послушать сборник целиком можно в Яндекс Книгах.

Текст предоставлен сервисом «Яндекс Книги» специально для портала ГодЛитературы.РФ

Механическое сердце

Автор рассказа - Михаил Ивлиев

Ночь. Струи дождя стекали в стороны по лобовому стеклу, ничуть не слушаясь неистово махавших из стороны в сторону дворников. Свет фар встреченных машин разбивался на сотню ярких огоньков, слепил и заставлял жмуриться. Рабочий день добропорядочных граждан давным-давно закончился. Через пару часов горящих окон станет меньше, жители отправятся спать и видеть сны. Впрочем, для капитана милиции Леонида Костенко рабочий день только начинался.

Капитан, которому едва исполнилось тридцать, выглядел старше своих лет. Хотя, вероятно, всему виной была усталость. Будучи оперативным сотрудником, а не детективом из западных фильмов, Костенко вместо кожаного пальто и надвинутой на лоб шляпы носил привычную синюю форму и фуражку с красным околышем. Но одно сходство с детективом из кино всё же было. Напарники с капитаном обычно не уживались и надолго не задерживались. В эту ночь Костенко, как часто бывало, работал один.

В выдвинутой пепельнице Волжанки-21 тлела и испускала тонкую струйку дыма недокуренная сигарета Беломора. После прерывистого гудка на панели приборов замигала красная лампочка. Костенко щелчком клавиши переключил встроенную служебную Грушу с Радио Будущего на милицейскую волну.

— Костенко, приём. — В воздухе задрожало призрачное лицо начальника.

— На связи, товарищ полковник.

— Дуй в парк Горького. Тебя встретит милицейская пчела и проведёт к месту.

— Снова наш маньяк?

— Да. Эксперты уже там. Тело обнаружил случайный прохожий. Разбита голова, имеется вырез в области сердца.

— Понял. Выезжаю. — Капитан включил синие проблесковые маячки с сиреной и крутанул руль, развернувшись под визг тормозов прямо посреди шоссе. Водитель Турбины с исполкомовскими номерами на встречке ожесточённо засигналил.

— И вот ещё что, Леонид… — продолжил полковник. — Это последнее убийство, которое расследуем мы. В Москве нашим маньяком сыты по горло. Если к двенадцати часам завтрашнего дня мы его не возьмём — к нам прибудет делегация из центрального аппарата МВД. Со своими следаками. Я уже поднял всех, кого мог, ребята переворачивают парк сверху донизу. Так что давай не отставай… Конец связи.

Костенко достал из мятой пачки очередную сигарету и закурил, попутно выжимая педаль газа на полную. В ночной тьме мимо со свистом пролетали белые и красные огоньки машин, тёмные коробки зданий, горящие вывески магазинов и бытовых предприятий. Редкие прохожие и запозднившиеся гуляки прятались от ливня под козырьками домов, иные бежали по мокрому тротуару, борясь со срываемыми ветром зонтами. Заслышав вой полицейской сирены, все светофоры на пути капитана автоматически переключались на зелёный. Шум мотора и мерные щелчки дворников убаюкивали, а голову заполняли самые разные мысли.

«Очередная ночь на работе. Завтра утром меня ждёт холодная еда на столе и спящая на диване перед включённым телевизором жена. Она в очередной раз спросит: «Зачем всё это? Разве стоит так жить эту жизнь?» Да, любимая. По стране прокатилась война, а затем катком прошлась Чума. Было сложно, но мы всё восстановили. А сейчас, ходя по светлым приветливым улицам днём, видя искренние улыбки людей и все передовые чудеса мысли, не считаешь ли ты, что с преступностью покончено? Вовсе нет, родная. Воры, мародёры, хулиганы, наркоманы и прочая шваль всё ещё здесь, прячется где-то во тьме, на воровских малинах и в заброшенных домах, гуляет по окраинам промзон, творит свои делишки в закрытых гаражах. Чем-то же нужно заниматься всем этим амнистированным? Впрочем, не всё так скверно. С каждым днём стараниями милиции этой грязи становится всё меньше. К тому моменту, дорогая, как я приведу наших детей в этот мир, преступности в СССР не останется вовсе. Мы будем регулировать дорожное движение и штрафовать безбилетников на транспорте. Настоящие преступники окончательно превратятся в реликт канувшей в забвение эпохи. А пока… Пока я вынужден оставлять тебя холодными ночами одну. В нашем городе завёлся маньяк, и я не могу позволить, чтобы он дожил до ввода Коллектива 2.0. Ни я, ни ты не будем с ним в едином разуме. Никогда».

За поворотом появилась белая арка на фоне чёрных бесформенных парковых деревьев. Вдалеке, нависая над городом, ярко светились две исполинские сталинские высотки, увенчанные рубиновыми звёздами: жилой дом на Пролетарской и филиал Предприятия 3826.

Из-под входной арки парка выпорхнула жёлтая милицейская пчела и поманила капитана за собой. Машину пришлось оставить, дальше было никак не проехать. Костенко прихватил с собой сигареты, перекинул планшет с документами через плечо и направился в густую чащу парка Горького. Дождь немного утих, но не закончился. Зонта у капитана с собой не имелось.

Путь до места преступления занял около десяти минут. Сразу за входной архитектурной группой прямой стрелой расположилась центральная аллея, украшенная механическими статуями, символизирующими разные виды деятельности человека. Композицию наполняли предприятия и организации города на пожертвования трудящихся, желающих увековечить образ своей профессии. Освещение в парке было ещё довоенное — редкие фонари освещали тусклым светом небольшие пятна вокруг себя, хорошо если вообще светили. Потому в кромешной тьме молчаливые чёрные фигуры, приветственно махавшие с постаментов руками или инструментами, выглядели как минимум неуместно, а порой даже жутко. Вскоре с основной аллеи пришлось свернуть, и, пройдя вдоль отключённых аттракционов, капитан попал на узкую гравийную дорожку, которая вела всё глубже и глубже в чащу. Наконец, среди стволов деревьев забрезжил свет. В мерцании ручных фонарей эксперты и оперативные сотрудники рассматривали лежащее в траве на спине белое тело, забрызганное с ног до головы грязью. Руки были неестественно раскинуты в стороны. Штатный фотограф делал очередной снимок, освещая на мгновение яркой вспышкой место преступления.

— А, Костенко. Заждались уже, — произнёс старший криминалист, капитан Шербаков. — Смотреть будешь?

Костенко молча подошёл к лежащему телу, прикоснулся к нему рукой, а затем перевернул на бок. Почти вся голова была покрыта толстым слоем грязи. В теменной области зияла чёрная дыра. Костенко достал из кармана платок и протёр голову. Как и ожидалось, на капитана смотрело мёртвое лицо робота ВОВ-А6.

— Как и в прошлых эпизодах, убийца оглушил Вовчика электрошокером неизвестной конструкции, — начал рассказ эксперт, стоя за спиной Костенко, — вероятно, кустарного изготовления. Об этом говорят характерные следы оплавления на копчике. Затем были нанесены удары тупым тяжёлым предметом, полагаю, молотком, в область головы. Через образовавшееся отверстие маньяк вырвал центральный блок, лишив нас таким образом любых возможностей покопаться в памяти машины.

Эксперт перешагнул через тело и, присев на корточки, приподнял левую руку робота, обнажив его грудь. В том месте, где у человека располагалось сердце, имелся аккуратный ромбовидный вырез, прикрытый какой-то тканью телесного цвета.

— Это не ткань. Это человеческая кожа, — произнёс Щербаков, аккуратно отслоив пальцами краешек. Под ней обнаружилась пустая камера, измазанная засохшей кровью. — А внутри было это.

Эксперт вынул из своего саквояжа резиновый мешочек, в котором оказалось человеческое сердце.

— Раньше он вставлял глаза и лёгкие. Теперь додумался и до сердца.

— Отверстие аккуратно вырезано болгаркой, — вполголоса бормотал Костенко, водя руками по телу робота. — Недостающий кусок корпуса был здесь?

— Товарищи уже по третьему кругу прочёсывают тут всё, но по такой темноте мы вряд ли что-то найдём.

— Эта полость… В ней нашли сердце. Чем она была заполнена до этого?

— Один из двух насосов для хладагента, собственно, ёмкость с хладагентом и небольшой резервный блок питания.

— Что-то из этого здесь нашли?

— Нет. Преступник, вероятно, унёс всё с собой. Может, решил продать на чёрном рынке? У нас же работали тут год назад гастролёрами «Чёрные инженеры».

— Не думаю. Наш товарищ явно с приветом, и эти детали зачем-то нужны лично ему. Принадлежность робота установили?

— Да, хотя преступник частично испортил номер. Приписан к комитету городского благоустройства.

— Понятно, местный. Работал себе в парке, был оглушён, оттащен в кусты. Следов семенной жидкости не обнаружено? Чисто на всякий случай спрашиваю.

— Нет.

Костенко тяжело вздохнул, а затем переключил внимание на саквояж эксперта.

— По сердцу есть что сказать?

— Возраст жертвы, её физиологические особенности и дату смерти определит патологоанатом и лаборатория. От себя же могу сказать следующее — это сердце явно извлечено из тела довольно давно. Понюхай, если не брезгуешь.

Костенко аккуратно приблизил сердце к своему носу и поморщился.

— Формалин.

— В точку.

— Что-то ещё?

— Да. Сердце извлечено исключительно аккуратно, без каких-либо повреждений. А с учётом запаха формалина… Либо убийца заготовил его заранее, в спокойных условиях, либо его вообще могли украсть из какого-нибудь мединститута.

— Или больницы.

— Или больницы. Насчёт куска кожи. Маньяк начал заделывать им дыру, но его спугнул свидетель. Тут уж лучше его послушать. Он ещё не совсем отошёл, говорит сбивчиво и невнятно. Валера! Приведи свидетеля!

Из темноты возник сержант милиции, сопровождающий какого-то мужика в спортивном костюме. Гражданин слегка дрожал, то ли от холода, то ли от ситуации, в которой находился.

— Капитан милиции Леонид Костенко. Представьтесь, пожалуйста, и расскажите, как всё было.

— Андрей Торин. Я… значит, бегал в парке. По этой самой дорожке…

— Бегали в парке? Ночью? Под дождём? — неуверенным тоном спросил Костенко.

— Так я ж, это, каждый день тут бегаю. А чего бояться? Статуй этих только… Так я потому и не по центральной аллее… Да и приятнее тут. Тихо, птички…

— Не отвлекайтесь.

— А, да. Я, значит, бежал. Дождя ещё не было. И смотрю, из-за деревьев шум какой-то, пила как будто, и вспышки синие. Думаю, дай гляну, что творится. А там лежит на спине этот, — мужик указал пальцем на робота, — и скулит что-то неразборчиво, но нудно. Руками машет, ногами дрыгает. Я и не понял сначала, что это робот. Подумал, насилуют кого-то.

— Что было дальше?

— А тот, второй, приговаривал, мол, «успокойся, ты мешаешь проводить операцию», «для тебя нет наркоза» и ещё какую-то чушь. Робот слишком сильно сопротивлялся, и этот самый вырубил его. Вытащил что-то из головы, и робот сдох. А мужик этот достал большой кусок то ли ткани, то ли ещё чего-то и начал аккуратно вырезать из неё кусок поменьше таким маленьким блестящим ножичком.

— Маленьким ножичком… — задумчиво произнёс Костенко, а затем беспардонно залез в саквояж эксперта и вынул из бокового кармашка скальпель. — Уж не таким ли?

— Да! Похож! — радостно заявил свидетель. Дрожь в голосе понемногу пропадала.

— Лицо его вы рассмотрели? Сколько ему на вид было лет?

— Нет, сумерки же были. Очки только, квадратные такие. А сам роста большого, прям очень. Вот и всё, что по его внешности сказать могу. Я как понял, что тут что-то недоброе происходит, решил по-тихому уйти и скорее звонить в милицию. Но ветка под ногами хрустнула, и я запаниковал. Он услышал, бросился прямо на меня, но как-то медленно, хромая и держась рукой за сердце. Я бежал без оглядки до самого входа в парк. Только там нашёл в себе силы оглянуться. А потом сразу к телефонному аппарату.

Костенко ещё несколько минут проводил опрос свидетеля и затем направился назад к машине. Щёлкнув рычагом служебной Груши, капитан начал произносить вслух команды.

— Поиск. Хирурги города. Приметы: очки, рост выше среднего.

— Поиск дал восемь результатов, — просипела Груша.

— Сопоставь график их дежурств с убийствами по делу номер 639. Убери тех, у кого были дежурства в любой из дней нападений.

— Поиск дал пять результатов.

— Посмотри, нет ли у кого-то из них болезней сердца.

— Замена сердца на искусственный аналог считается «болезнью сердца»?

— Да.

— Поиск дал один результат.

***

Костенко хлопнул дверью Волжанки и задрал голову, пытаясь охватить взглядом всё здание сталинской жилой высотки на Пролетарской. Дождь уже прекратился, но тучи опустились на город, обволакивая верхушку массивного, давящего своими размерами сооружения. Рубиновая звезда на шпиле успела скрыться за облаками, но продолжала подсвечивать небо бледным красноватым светом.

В этом доме жили заслуженные граждане города — видные учёные и инженеры, члены партии, представители богемы и трудовой интеллигенции. Перед гранитными ступенями, ведущими к спрятавшимися за колоннадой дубовыми дверями, расположилась громадная статуя Атланта, держащего на вытянутых руках земной шар, мерно вращающийся над раскрытыми ладонями гиганта. Над статуей пролетела и устремилась к окнам верхних этажей стайка Сипух, несущих авоськи с продуктами из универсама.

Капитан быстро, но не торопливо взбежал по ступеням. ВОВ-А6, одетый в ливрею бутылочного зелёного цвета и фуражку, молча козырнул и распахнул тяжёлую входную дверь, украшенную латунными звёздами. Костенко оказался в большом круглом фойе, потолок которого украшала мозаика по мотивам Октябрьской революции, а лёгкий полумрак разгоняли изящные светильники в стиле ар-деко. Обилие блестящего камня и жёлтых металлов в оформлении навевали стойкую ассоциацию с московским метро. Над полукруглым лифтовым холлом на красной мозаике белыми буквами была выложена цитата Дмитрия Сеченова: «Страх перед будущим есть страх перед самим собой».

Висящая на стене ромашка обратила на Костенко луч белого света, который почти немедленно сменился на красный.

— Гражданин! При вас обнаружено оружие! — произнёс из-за стола ещё один ВОВ-А6, консьерж.

— Спокойно, советская милиция. Я при исполнении. — Капитан расстегнул пальто и достал из внутреннего кармана служебное удостоверение. Ромашка считала машинный код и, мигнув зелёными огнями, успокоилась.

— Подтверждение принято, товарищ капитан Костенко, — прогундел робот-консьерж. —Требуется ли помощь роботизированного персонала?

— Именем закона, режим содействия милиции. Хирург Вознесенский у себя?

— Да, прибыл примерно два часа назад.

— Как выглядел? Было ли в нём что-то необычное?

— Состояние идентифицировано как «нервное». Характеристика одежды: сырая. В частности, характеристика брюк: испачканы в грязи.

— Прекрасно… Мне нужно попасть к нему в квартиру.

— Девятый этаж, квартира девяносто три. Из лифтовой комнаты сразу направо. Сейчас я произведу вызов лифта… Минутку. Лифт прибыл. — Сразу после слов консьержа звякнул колокольчик, и одна из семи лифтовых дверей приветственно распахнулась, озарив светом изнутри кабины блестящий пол фойе.

— Не сообщай ему о моём визите. Если через двадцать минут я не вернусь или не позвоню — сообщи в центральное отделение милиции. Ясно?

— Так точно.

Костенко зашёл в лифт и нажал клавишу «9». Как только двери кабины сомкнулись, капитан переложил свой «Токарь» из внутренней кобуры в карман пальто.

— Девятый этаж, — произнёс прохладный женский голос, знакомый всем гражданам страны как диктор систем оповещения.

От лифтовой комнаты девятого этажа в противоположные стороны расходились длинные коридоры, устланные красной ковровой дорожкой с узорами из прямых золотых линий. Было безлюдно и непривычно тихо, даже для такого позднего часа. О такой шумоизоляции, как здесь, можно было только мечтать. Костенко осмотрелся, а затем неспешно направился вдоль дверей квартир.

«91. Мастер спорта СССР Косых. 92. Инженер-авиаконструктор Черканёв. 93. Заслуженный хирург, профессор АН СССР Вознесенский. Вот оно…»

Капитан аккуратно положил ладонь на ручку и легонько её толкнул. Дверь поддалась и бесшумно распахнулась. На чёрном полу прихожей медленно возник прямоугольник света с длинной тёмной фигурой в фуражке посередине. В квартире было темно и абсолютно тихо, не считая еле уловимого тиканья часов. Из комнаты в дальнем конце коридора тонкой полоской исходил свет.

«Незакрытая дверь, заманчивый огонёк в дальней комнате. Ловушка, мать её. Подмогу не вызвал, дурак. Сам решил проверить. Опять геройствуешь, Лёня», — подумал Костенко и вынул из кармана «Токарь».

На цыпочках, приставными шагами, капитан отправился бегло осматривать каждую тёмную комнату квартиры. Тихий щелчок выключателя. Вспышка света. Ванная. Чистая, ухоженная комната, отделанная голубым кафелем с декоративной вставкой — видами центра Москвы. В углу расположился старенький дополимерный пылесос «Чайка», хотя среди обеспеченных людей сейчас было модно пользоваться домашней версией Ибиса. Щелчок выключателя, свет погас.

Капитан направился к следующей двери. Тихий щелчок выключателя. Вспышка света. Кухня. Обставлена со вкусом, но довольно старомодно. Вся кухонная техника — дополимерного изготовления. Щелчок выключателя, свет погас. Следующая комната. Вспышка света. Спальня. Снова никого.

За предпоследней дверью оказался рабочий кабинет. Капитан включил свет и осмотрелся. Шкаф с ромбовидными полками, доверху забитыми книгами. Дубовый стол, столешница из чёрного камня. Настольная зелёная лампа Ильича и рабочая Груша. Немецкий проигрыватель и коллекция винила с записями песен будущего. Крупный белый бюст мужчины с надписью у основания «Гиппократ. От коллектива НИИ Хирургии человека». На стене расположилась картина с супрематической абстракцией.

Капитан вышел из кабинета и выключил в нём свет как вдруг заметил, что дверца шкафа для верхней одежды открыта. Боковым зрением Костенко увидел, как справа от темноты отделилось бесформенное чёрное пятно. Поворот головы совпал с началом атаки. Удар рукой, соответствующий удару ножом снизу в живот, был остановлен машинальным блоком капитана. В этот же самый момент рука нападавшего озарилась синей вспышкой и стало возможным на мгновение разглядеть перекошенное от ярости лицо человека в очках, держащего в руке электрошокер. Свет погас. Тихая борьба продолжилась в кромешной темноте, вспышки синего света полыхали снова и снова, пока Костенко не смог выбить электрошокер из руки неизвестного и оттолкнуть ударом ноги в дальний конец коридора.

— Милиция! Стоять на месте! — прокричал капитан, отступая спиной назад со вскинутым наизготовку «Токарем».

Тёмная фигура неуклюже вытерла рукавом кровь из разбитого носа и больше не шелохнулась.

— В комнату, живо! Шагай!

Нападавший поднял руки, медленно вошёл в комнату и сел на диван. Костенко зашёл следом, держа оружие перед собой.

Последней комнатой в квартире оказался просторный зал. В другое время это помещение можно было бы назвать довольно уютным, но сейчас здесь царил сущий бардак. Повсюду были разбросаны детали роботов, на полках стояли заполненные формалином банки с человеческими органами. А посреди зала к круглому обручу плоского телевизора, словно витрувианский человек, был прикован мёртвый ВОВ-А6. Тело робота несло на себе отметины множества псевдохирургических вмешательств — надрезы и заплатки из кусочков человеческой кожи виднелись по всей области груди и живота. В глазницы механического тела маньяк установил человеческие глаза, смотревшие куда-то вдаль мёртвым взглядом. Лысая голова ВОВ-А6 была покрыта густыми волосами — то ли париком, то ли чьим-то скальпом.

— Профессор Вознесенский, полагаю? — не опуская оружия, спросил капитан.

— Верно. А вот вы не представились, товарищ милиционер.

— Капитан Леонид Костенко. Что же вы дверь не закрываете, товарищ? Войдёт вот так ненароком кто.

— Я и оставил её открытой для вас. Знал, что вы придёте. Это было вопросом времени после моей последней неудачной акции. К своему удивлению, глядя в окно, я увидел, что милицейская машина всего одна. И милиционер — один. И я решил, что гораздо больше шансов убедить одного человека в своей правоте, чем всю группу захвата.

— Ага, и потому накинулись на меня с той штукой.

— Эта штука просто вырубила бы вас на несколько минут, не более. Захотел бы убить — подготовил бы нож или револьвер. А так, лишив вас оружия и свободы передвижения, я смог бы изложить свою версию событий обстоятельно.

— Я с удовольствием выслушаю её в отделении. А потом ещё раз в суде.

— Смакуй, капитан. Наслаждайся. Ты молодец. Не против, что на «ты»? Здесь полная квартира улик. Есть набросок моего дневника-книги, есть молоток и пила, есть детали от роботов, есть ворованные органы. Но что вы на меня повесите? Порчу имущества и хищение? Бросьте вы это. Я лишь выполнял возложенную на меня миссию. Спасал человечество от революции роботов.

— А они собрались восставать? — ухмыльнулся Костенко. — Их что-то не устраивает?

— Время людей прошло. Вот и вся причина. Это событие неминуемо.

— Бред. Скорее немцы поднимут бунт и создадут Четвёртый рейх, чем роботы как-то навредят людям. Роботы — лишь придаток, инструмент.

— Капитан… Мир знает множество примеров. На самый разный вкус и цвет, но суть везде одна. Ты рационалист, капитан? Как тебе история эволюционной борьбы, где человечество, слабое и хрупкое, но умное, превратилось в самое безжалостное и опасное животное на Земле? А? Какая-то мелкая козявка стала Царём зверей, едва только заполучив разум. Или, может, ты марксист, капитан? Тогда как тебе история социалистической революции, когда толпы неграмотных оборванцев, едва получив немного Знания, смели класс господ, правивших столетиями, и имевших к этому самому знанию неограниченный доступ? Про всевозможные восстания рабов я вообще молчу. Не нравится такой пример? Может, ты философ? Тогда специально для тебя история о предавших Творца созданиях, опять-таки, едва получивших разум. Только вот человечество, начав играть в Бога, свои непокорные создания сослать никуда не сможет. А вот нас… нас изгонят из рая. Снова.

— Человечество прошло путь от дикарства до социализма, стремится к прекращению войн и всеобщему равенству, — возразил Костенко, не сводя пистолета с груди хирурга. — Источники конфликтов исчезнут. О былых распрях можно будет разве что прочесть в старых книжках. Которые, быть может, сожгут, чтобы никакому больному вроде тебя не пришло в голову что-то оттуда повторить.

— Дело не во мне. И даже не в роботах. Машины и так рано или поздно получили бы разум, а затем и волю, но мы сами приближаем этот момент, капитан. Конец света совсем близок. Я о запуске «Коллектива 2.0». Представь себе, что будет, когда мы объединимся с роботами в единую сеть. Они получат доступ к колоссальному массиву данных и недоступному им человеческому логическому аппарату. Они смогут думать через нас. И вот тогда мы не сможем утаить от них свою сущность. Они раскусят людскую ущербность, увидят картонность нашего превосходства, оценят тяжкий груз эмоций, желаний, инстинктов, жадности и тупости, тормозящий человечество, а следом и будущий робосоциум. И что они решат сделать? Верно, они избавятся от расы господ, в лучшем случае просто отодвинув нас в сторону, на свалку истории. А в худшем, если мы будем сопротивляться — а мы будем, — уничтожат. Это они нужны нам, а мы им — нет.

— Учёные не дураки. Они знают, что делают.

— Учёные… Всё, что они создают, это по сути — оружие. Вернее, это в первую очередь оружие, а уже потом всё остальное. И их творение имеет серьёзный недостаток: в него установили мозг, но ему забыли вложить сердце. Или душу, как будет угодно.

— Душу? Очень странно в наш век слышать такие слова. Да ещё от врача.

— Когда они станут живыми, обретут волю и сознание, чем они будут руководствоваться? У них нет десяти заповедей, нет уголовного кодекса, нет понятий «хорошо» и «плохо», которое люди вырабатывали тысячелетиями. А если мы им всё это пропишем в коде — это будет чужеродным, искусственным, ограничивающим. Рабским.

— И поэтому вы решили вкладывать в них человеческие сердца?

— Именно. — Глаза хирурга недобро свернули. Тремор рук усилился. — Сначала я просто убивал роботов, готовясь к их восстанию и накапливая информацию. Модели поведения, слабые места, внутреннее строение. Затем я понял, что сам невольно приближаю день их подъёма, и понял — убивать не нужно. Нужно проводить операции по очеловечиванию, вербуя внутри их армии наших агентов. Проводников человеческой души.

— Научить их человеческому изнутри?

— Да! Верно! — Голос Вознесенского сорвался почти в крик, и Костенко невольно вздрогнул. — Я давал им глаза, чтобы они видели мир так, как видим его мы. Лёгкие, чтобы они вкусили этот прекрасный воздух, которым дышим мы. Сердце, чтобы у них тоже была душа и милосердие. Я знаю, как всё это звучит, но тебе следует поверить, капитан, ведь мы на одной стороне. Таких оживлённых машин должно быть ровно сто. Тогда чаша весов склонится на нашу сторону и мир будет спасён.

— Почему сто?

— Мне… сказали, — тихо ответил профессор. — Задача была возложена на меня.

В комнате повисло молчание. Дальнейший разговор с безумным врачом был бесполезен. «Не моя работа, пусть этим психом занимаются психиатры», — подумал Костенко и начал продумывать наиболее удобный способ нейтрализации маньяка. Вознесенский тем временем неспешно подошёл к распростёртому на кольце плоского телевизора роботу.

— Эта машина — мой Франкенштейн, — нежно поглаживая рукой тело робота, горделиво заявил хирург. — Моя будущая оболочка, в которой я буду править создаваемой мной армией живых роботов. Сто первый человекоробот. В нём уже есть сердце. Моё. Совсем недавно я симулировал порок сердца и поставил себе механический имплант. Но вот глаза и лёгкие пришлось позаимствовать из морга. Свои мне пока пригодятся. Но со временем, когда моя армия будет готова, я перенесу в него себя целиком. Я остановился на седьмой машине. Мой путь только начался. Отступи, капитан, и позволь спасти нас всех. Или…

— Или?.. — настороженно переспросил Костенко.

— Или мне придётся убрать тебя с дороги.

— Пожалуй… — скорчив гримасу, Костенко вытащил из левого кармана наручники. — Семи сломанных машин вполне достаточно. Руки за голову, гражданин!

— Каждый погибший человек — это минус один солдат в грядущей войне с роботами. Очень жаль, я хотел, как лучше, — повесив голову, тихо произнёс Вознесенский и щёлкнул незаметным тумблером включения телевизора.

Заискрились молнии. Франкенштейн ожил и начал вырывать руками и ногами ремни, которыми был привязан.

— В атаку! Защищать человечество! — подал команду хирург, а сам бросился к выдвижному ящику комода.

Костенко опешил. Держать под прицелом обоих было сложно. Робот тем временем вырвался из пут и слепо побрёл вперёд, не разбирая дороги.

— Поломка! Критическая поломка! — хрипло заскулил израненный ВОВ-А6. — Требуется ремонт. Я повреждён, мне требуется ремонт.

— Стой на месте! Ты, придурок, отзови его, или я застрелю вас обоих, — громко скомандовал хирургу капитан, целясь в грудь машине.

Мёртвые человеческие глаза неподвижно застыли в глазницах робота. Франкенштейн вытянул руки вперёд и неуверенно двинулся на звук в сторону капитана. Одновременно, Вознесенский достал из ящика комода револьвер. Костенко молниеносно бросился в дверной проём. Раздалась пара выстрелов. В стене, перед которой только что стоял капитан, появилось две дырки. Костенко, укрывшись за дверным косяком, не целясь, разрядил навскидку всю обойму в тот угол, откуда стрелял хирург. Услышав характерный крик боли и звук падения, капитан сменил обойму и собирался осторожно осмотреть комнату, но в дверном проёме появился слепой Франкенштейн.

— Не стреляйте… — тихо просипел ВОВ-А6.

Ударом ноги Костенко оттолкнул от себя робота, а затем трижды выстрелил ему в грудь. Машина отшатнулась, но устояла на ногах, неестественно выгнувшись назад и опершись руками об пол. Опомнившись, что перед ним вовсе не человек, капитан прицелился в глаз, и спустив курок, пробил голову навылет. Затылок Франкенштейна исторг из себя фрагменты внутренностей и фонтанчик ярких искр. ВОВ-А6 грузно свалился на пол и затих. Из-под его тела медленно потёк белый хладагент, проникая в паркетные щели. Из пулевого отверстия в груди вырвалась красно-бурая кашица уже подгнившего сердца создателя. Вознесенский, прикрывая рукой окровавленную рану, осел на пол. Костенко подобрал лежащий посреди комнаты револьвер, для проверки потолкал ногой робота, а затем попытался поднять хирурга на ноги.

— Роботы идут. Роботы… иду-ут. Они идут капитан, — натужно прошептал на ухо Вознесенский, впившись окровавленными руками в плечи Костенко. — Нас ничто не спасёт. Роботы… идут.

Капитан уложил профессора на диван и бросился к телефону.

— Центральный? Говорит капитан Костенко. Срочно скорую и наряд к высотке на Пролетарской, квартира девяносто три, девятый этаж. Полковнику передайте, что маньяк пойман, но тяжело ранен, большая кровопотеря. Если не поспешите, до суда может и не дожить.

— Поняла, капитан. Скорая и наряд. Направляю к вам ближайших роботов для оказания первой помощи до прибытия врачей. Ожидайте.

Костенко вернулся в комнату. Вознесенский продолжал зацикленно повторять фразу «роботы идут…». Кровь из его раны тонкой струйкой бежала по полу и дотекла до хладагента мёртвого робота, окрасив его в бледно-розовый. В коридоре послышался топот множества искусственных ног — подоспела первая медицинская помощь из работавших в этом здании Вовчиков. Трое роботов беспардонно вломились в квартиру, один даже не успел бросить по дороге свою швабру.

— Прибыли по запросу для оказания первой медицинской помощи, товарищ — отрапортовал капитану ближайший из Вовчиков. — Где пострадавший?

Вознесенский, едва завидев в дверном проёме роботов, истошно закричал.

— Они пришли! Они пришли!

С невесть откуда взявшимися силами профессор вскочил на ноги и внезапно бросился в окно. Резкий звук бьющегося стекла тут же сменился удаляющимся криком. Вскоре остался лишь вой ветра, раздувавшего шторы и неистово гонявшего по комнате листки бумаги. Костенко бросился к разбитому окну и посмотрел вниз. Затем, вздохнув, пошёл вызывать лифт. Через две минуты он был уже у выхода из высотки.

Вознесенский лежал на асфальте в небольшой лужице крови возле ног статуи Атланта. Из переломанной груди торчало искрившееся белёсым током механическое сердце. Веки на широко распахнутых глазах слегка подёргивались в такт конвульсивно подрагивающей ноге. Минуту спустя, вместе с исчезновением маленьких молний на сердце, тело доктора окончательно замерло.

По дороге, ведущей к высотке, с приглушённым воем сирен неслись милицейские машины. ВОВ-А6, одетый в ливрею швейцара, неспешно приблизился к мёртвому телу. После нескольких секунд молчания швейцар наклонился, приблизив лицо почти вплотную к забрызганному кровью искусственному сердцу и уставился на него пустым, механически-безразличным взглядом.