Текст: Федор Косичкин
Тема «великий поэт и его мама» – богатая и, в общем, благодатная. Кто, как не мама, слышащая первый лепет ребёнка, в состоянии распознать и оценить его первый лепет поэтический? Именно так произошло с Александром Блоком, который уже вполне сложившимся поэтом писал, что «мы с мамой почти одно и то же» – имея в виду и то, что именно она, Александра Андреевна Бекетова, Кублицкая-Пиоттух по второму мужу, переслала первые «взрослые» стихи сына Саши в Москву своим родственникам Соловьёвым – к которым захаживал и сосед, сын профессора математики Боря Бугаев. Дальнейшее, как говорится, общеизвестно.
Но так, увы, бывает далеко не всегда. И к самому яркому противоположному примеру уместно будет обратиться именно сегодня, когда мы не то чтобы празднуем, но скорее замечаем 250-летие со дня рождения мамы Пушкина, Надежды Осиповны, урождённой Ганнибал.
Сопоставление дат показывает, что к моменту рождения знаменитого сына Надежде Осиповне было полные 24 года – возраст по тем временам зрелый для молодой матери, но Саша не был первенцем: его сестре Ольге было полтора года. Всего же в семье было восемь детей, из которых выжили трое, причем четверо умерли во младенчестве и один – в семилетнем возрасте. Статистика чудовищная по нынешним временам, но вполне типичная для тех времён, причём в равной степени для дворянских и для крестьянских семей. «Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве», – начинает свои «записки» Петруша Гринев, герой «Капитанской дочки». Здесь невозможно не отметить семью самого Александра – у которого за неполные шесть лет брака родилось четверо детей, и все четверо дожили до старости, как и двое детей Натальи Николаевны от второго мужа, Ланского. Что, прямо сказать, обессмысливает разговоры о том, хорошей ли женой она была.
Но речь сейчас не о ней, а о маменьке – чья бабушка, кстати, тоже носила фамилию Пушкина. Так что Сергей Львович Пушкин формально приходился своей жене (которой был пятью годами старше) троюродным дядей. Считается, что именно ей, прозванной за смуглоту и курчавость «прекрасной креолкой», а не отцу Пушкин обязан всем тем в его облике и характере, что мы связываем с «африканским происхождением». Куда реже, вслед за самим Пушкиным, мы вспоминаем, что Ибрагим Ганнибал, «арап Петра Великого», служа в Риге, женился на прибалтийской немке.
Воистину, вопросы крови - самые сложные вопросы в мире.
Мало того: между Надеждой и Наташей, матерью и женой, прослеживается еще одна необычная параллель. Точнее, между Надеждой и Натальей – тещей. Надежда – дочь неудачного даже скандального брака: её отец Осип Ганнибал при живой жене женился второй раз, что привело к огромному скандалу, не могшему не отразиться на маленькой Наде. Но и тёща Александра Сергеевича, Наталья Ивановна Гончарова (1785–1848), урожденная Загряжская, тоже имеет схожую «семейную историю» в бэкграунде. Ее отец, генерал Иван Загряжский, привез из похода вторую жену, тоже немку, не потрудившись даже заранее известить об этом первую. Ко всеобщему удивлению, обе жены прекрасно поладили друг с другом и растили детей сообща, а когда вторая жена умерла, первая усыновила ее дочь, маленькую Наташу, которая тоже, таким образом, наполовину немка (что делает жену Пушкина немкой на четверть).
Трудно сказать, знал ли об этой затейливой истории, рифмующейся с историей Ганнибалов, сам Александр Сергеевич, когда сватался к Наталье Николаевне – но точно знал, будучи уже членом семьи и много беседуя с родной сестрой своей тещи, фрейлиной Екатериной Загряжской.
Впрочем, надо признать, что эти бульварные семейные тайны не имели отношения к Надежде Осиповне. Она вышла замуж за подходящего ей по возрасту, воспитанию, нраву и привычкам человека. Причем «подходящего» не только в лучших проявлениях. Семья Пушкиных отличалась хлебосольством, весёлым нравом и полнейшей безалаберностью. Надежда так же не хотела заниматься домом, как Сергей отлынивал от своих обязанностей помещика. Так что дурное ведение хозяйства вошло среди друзей Александра в легенду.
- Друг Пушкин, хочешь ли отведать
- Дурного масла, яйц гнилых?
- Так приходи со мной обедать
- Сегодня у своих родных.
Это писал Дельвиг в послелицейские годы Александру. Шутка рискованная, за такую можно и вызов на дуэль схлопотать, даже от ближайшего друга – и позволительная только в том случае, что адресат знает: именно так дело и обстоит.
Грустнее дурного масла вспышки дурного настроения, которым Надежда Осиповна была подвержена, и дурные методы воспитания, которые она практиковала. До нас дошли свидетельства, что младший сын Левушка был её любимчиком – а вот старшего Александра она порой откровенно третировала. Например, заметив, что мальчик имеет привычку тереть ладони друг о друга докрасна, завязывала ему руки за спиной. А обнаружив, что он постоянно теряет носовые платки, велела пришивать платок к плечу курточки наподобие аксельбанта, заставляя в таком виде даже выходить к гостям.
Это, конечно, не порка и не стояние на горохе, но неудивительно, что, уехав в Лицей в двенадцатилетнем возрасте (обучение в нем велось за казенный счет, что тоже стало аргументом для Пушкиных), Александр обрёл дом именно там. О чем всю жизнь писал с излишней, может быть, аффектированностью: «нам целый мир чужбина, отечество нам Царское Село» и многое в этом же духе.
Даже о своей предстоящей женитьбе Александр предпочёл объявить родителям изысканным французским письмом, а не лично.
Отношения сына с матерью наладились только в 1836 году – и по грустному поводу. В начале этого года 60-летняя Надежда Осиповна слегла. И скончалась в марте. Что, конечно, добавило Александру волнений, огорчений, да и расходов в этот тяжелейший для него год, оказавшийся последним. И в то же время, как ни грустно это признавать, предсмертная болезнь сблизила его с матерью. Причём сближение это, происходившее в последней квартире Пушкиных-старших, в доме Какушкиной на углу современных улицы Маяковского и Саперного переулка, оказалось обоюдным. Надежда Осиповна словно поняла наконец и приняла своего сына. А тот простил ей холодность и отстранённость. И он же оказался единственным из детей, кто повёз гроб в Михайловское, точнее, в Святогорский монастырь, устраивать похороны.
– вспоминала баронесса Евпраксия Вревская, урождённая Вульф.
Тогда же заодно он купил место и для своей могилы — не самая очевидная "инвестиция" для 36-летнего отца троих маленьких детей и с женой, беременной четвертым. Но пригодилось это место меньше чем через год.