Текст: Андрей Васянин
Имя Жигулина сегодня не на слуху. Оно гремело на всю страну в конце 80-х, когда на волне «перестройки» журнал «Знамя» опубликовал повесть поэта «Черные камни» о пережитом им в 40-х – 50-х в тюрьме и лагерях, одну из первых на лагерную тему.
Она переиздавалась, переводилась - а потом стала в ряд «перестроечных» книг, о которых почти не вспоминают. Но в этом году — 95 лет со дня рождения Анатолия Жигулина (и 25 лет со дня смерти), уроженца Воронежа, и Воронежский областной литературный музей имени Никитина и Государственный музей истории русской литературы имени Даля открыли в Москве выставку «Превозмочь движенье лет…».
Жизнь отправила поэта по дороге предков-декабристов (мать Жигулина, правнучка Владимира Муравьева, на фото выглядит обычной крестьянкой). Создав в 1947 году с одноклассниками «Коммунистическую партию молодежи», поставившую целью распространение «истинно ленинского учения», он был арестован, получил 10 лет лагерей, попал на лесоповал в Иркутской области, потом на колымские рудники... В «красном» углу выставки в Доме-музее А. Толстого – списки осужденных по делу, снимки бараков и штолен лагеря Бутугычаг, обрывки колючей проволоки, письма домой затупившимся карандашом.
Первый сборник он выпустил еще студентом, но настоящую путевку в жизнь ему выписал Твардовский - на выставке есть «Василий Теркин» с надписью рукой автора: «Анатолию Жигулину с добрыми пожеланиями его таланту". А вокруг на витрине книжки Жигулина разных лет - "Калина красная, калина черная", "Костёр-человек ", "Рельсы", "Свет предосенний". В советские годы он много издавался - писал о Родине, о деревне, о природе...
В основе экспозиции «Превозмочь движенье лет…» — архивы Жигулина, переданные в музей после смерти поэта его вдовой, и воронежские кураторы задумали выставку просветительской, не пожалев места на детали. В разделе о семье есть, например, разрисованная всей семьей гербами, звездами и печатями «Похвальная грамота» маме Ирине за «приготовление великолепного борща». Нарисованная от руки птица в разрезе с указанием частей ее тела – это тетрадь по биологии студента 134 группы Воронежского лесотехнического института, Жигулин получал тут высшее образование, оборванное арестом. Нательный крестик на веревочке, фотографии поэта на фоне домашнего иконного угла. На выставке много фотографий Жигулина разных лет, и нигде на его лице нет ни тени улыбки - но много какой-то боли, печали.
...Ирина, жена поэта, поражалась аккуратности, с какой тот ведет своё поэтическое хозяйство: подолгу вынашивает каждую строку, что-то отмечает в своих бесчисленных записных книжках, что-то вычёркивает, что-то обводит карандашом... А вот и те самые записные книжки. Отнюдь не бесчисленные – у каждой свой номер, даты начала и окончания работы с книжкой, перекрестные ссылки одной книжки на другую с точными указаниями страниц. На каждой — адрес, по которому можно передать книжку, если та вдруг потеряется...
И по всей выставке – плоды этой педантичности, помещенные в рамки страницы со стихами, записанными рукой поэта так аккуратно, разборчиво, что и печатная машинка не нужна. И чем больше "читаешь" выставку, тем яснее видишь, что всю его поэтическую жизнь, с первого сборника, у Жигулина подспудно звучала северная окололагерная тема. Что поделать — младший современник Твардовского лучше всего на свете знал каторгу.
«Прекрасная специальность — опытный вальщик леса. / Если хороший напарник, / Если пила остра...». « ...строгий ропот докторов / о вредности подземной пыли / И резких северных ветров», «Жизнь взвалила рельсы стопудовые / На худого, юного меня»...