Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
- Воспоминанием живым
- Не разлучимся мы с тобою!
- Мы плачем… но прости!
- Печаль любви сладка.
- Отрадны слезы сожаленья!
- Евгений Боратынский, 1834
С этой книгой я живу уже второй год, то оставляя чтение, то возвращаясь к нему и зачитываясь до ночи. Теперь, когда книга прочитана до последней страницы, перечитываю особенно полюбившиеся места, будто брожу по комнатам старого уютного дома.
Вот-вот за столом в Белой зале – о, эта зала с хрустальными люстрами, белыми колоннами и высокими лепными потолками! – соберется большая семья, где все мне уже знакомы. Добрейший Александр Николаевич Боратынский – предводитель казанского дворянства (семь лет назад я рассказывал о его трагической судьбе в «Календаре поэзии»). Его жена Надежда Дмитриевна. Их дети Дима, Оля и Александр. А еще тети, бабушка и …всегдашники. Оля так напишет о них в своей книге: «Всегдашники были людьми, которые привыкли к нашему дому как к своему, приходили на огонек и сидели, пока их не отправят домой; которые знали, где что лежит в буфетной, и вызывались принести лимон или свое любимое варенье, если их не было на столе…»
Вот и я, видно, стал заочным «всегдашником» в доме Боратынских. Но пора назвать книгу, о которой я завел речь. Она называется «Канун Восьмого дня»*, а написала ее та самая Оля, что бегала вокруг стола в Белой зале или разучивала тут же Шопена, сидя за роялем, а на нее с высоты книжного шкафа глядели мраморные бюсты Пушкина и прадеда Евгения Абрамовича.
Ольга Александровна Боратынская была правнучкой великого русского поэта Евгения Боратынского.
Свою книгу она задумала еще двенадцатилетней девочкой, будто догадываясь, что ее детское счастье не вечно и она должна запомнить как можно больше хорошего, запомнить каждый уголок своего дома и каждую черточку любимых лиц, чтобы воскресить однажды и дом, и отца с мамой, и братьев, и бабушку…
Оля успела получить прекрасное образование. Литературная одаренность ее стала очевидной, когда первые стихи девушки появились в одном из казанских журналов. Оля мечтала осуществить себя, как и ее прадед, в русской литературе.
В 1917 году Оля вышла замуж за гусара Павлоградского полка (того самого, где служил Николай Ростов) Кирилла Ильина.
Революция сокрушила древо семьи Боратынских, так много послуживших своей родине. Александра Николаевича вывезли в поле за Казанью и расстреляли вместе с лучшими представителями казанской интеллигенции. Совсем юным погиб, сражаясь в рядах Белой армии, брат Александр. В 1932 году был расстрелян Дмитрий.
Оля уцелела чудом, ведь в 1918 году ее имя было в расстрельных списках. С только что родившимся сыном Борисом на руках она затерялась в толпе беженцев, покидавших Казань накануне ее захвата Красной Армией.
После долгих мытарств по Сибири и Дальнему Востоку Ольга воссоединилась с мужем в Харбине. Потом оказалась в Сан-Франциско. Тяжело болел муж. Надо было поднимать на ноги сына. Ольга организовала мастерскую дамских платьев. Но урывками она писала книгу своей жизни, а иногда и стихи.
Сын вспоминает: «В это время мама еще иногда писала стихи. Она мне их декламировала и объясняла, чтобы дать мне какое-то понимание нашего прошлого. Ей было важно, чтобы я хоть что-нибудь понимал о поэзии вообще, чтобы знал о тех в нашей семье, кто погиб во время революции, и о родственниках, оставшихся в Советской России. Ей, наверное, хотелось, чтобы я, несмотря на то, что ходил в американскую школу и играл с американскими мальчиками, остался хоть до какой-то степени русским.
Мамин талант к стихам, явно унаследованный от ее прадеда Евгения Абрамовича Боратынского, был не малым, как я понял только впоследствии. Но талант пропадал, исчезал в итоге всего пережитого ею…»
Роман «Канун Восьмого дня» Ольга Александровна писала в 1930-40-х годах на английском языке. Он вышел в свет в США в 1951 году. Позднее Ольга Александровна перевела свой роман на родной язык и незадолго до смерти в 1991 году успела передать рукопись в казанский музей Е.А. Боратынского. В 2003 году роман с предисловием Бориса Ильина, сына автора, впервые был издан в Казани. И вот совсем недавно вышло новое издание, которое, боюсь, уже не так просто отыскать. Но обязательно попробуйте. Книга «Канун Восьмого дня» поможет вам пережить холодную весну, став «всегдашниками» в теплом доме Боратынских.
- А там счастливый дом… туда душа летит,
- Там не хладел бы я и в старости глубокой!
- Там сердце томное, больное обрело
- Ответ на все, что в нем горело,
- И снова для любви, для дружбы расцвело…
*О. А. Ильина-Боратынская. Канун Восьмого дня. Казань, Издательский дом Маковского, 2022. Название книги отсылает к библейскому: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих…»
Из книги «Канун Восьмого дня»
Сочельник… Полы блестели, как зеркала, и пахли воском, ковры все еще дышали морозом, темные ризы икон стали ярко-серебряными и перед ними во всех комнатах горели лампады. День был серый, тихий, со всех колоколен доносился медленный благовест. Как всегда, после всенощной должна быть «серьезная» елка у тети Веры. «Серьезная» елка заключалась в том, что каждый должен был написать маленький рождественский рассказ или стихотворение, которое читалось и обсуждалось за столом… Но сегодня должен был быть день тишины и сосредоточия. Обоз с провиантом и огромной елкой, который обыкновенно приходил дня за три до Рождества, в этот раз запоздал и пришел только под утро…
Стихи Ольги Ильиной-Боратынской
- Над книгой прадеда
- Передо мною том стихов твоих,
- Они давно меня пленили.
- Но каждый раз, когда вникаю в них,
- Я что-то путаю… ты спишь давно в могиле,
- Передо мной и жизнь, и смерть твоя,
- Ты умер век назад, тебя похоронили,
- А между тем ты жив — и это я.
- Мне жутко оттого, что кровь моя не та ли,
- Которая в тебе текла;
- Что те же призраки вокруг тебя витали,
- Когда спускалась ночи мгла.
- Не та же ль у тебя минутная беспечность,
- Не та же ль боль души во сне и наяву?
- Мне жутко оттого, что непонятна вечность,
- А я… я все еще живу.
- 1915
* * *
- В моей жизни бывали мгновенья:
- Непонятное становилось понятным,
- Неизвестное становилось известным,
- Это голосом дивно-невнятным говорило со мной вдохновенье.
- Но иное случилось сейчас:
- Блеск слепящий всевидящих глаз
- Где-то близко скользнул и потух,
- Чей-то взгляд… Чей-то дух.
- Он во мне загорелся огнем.
- … Говорить я не смею о нем.
- Январь 1917 года
* * *
- От двери к двери в морозы эти
- С тобой ходили мы вдвоем и порознь,
- И объясняли всем, что у нас дети,
- Что мы на улице и очень мерзнем.
- И мы внушали иным доверье,
- Иным внушали даже жалость,
- Но…отчего-то от двери к двери
- Наше скитанье все продолжалось.
- Ах, какая тогда была стужа!
- Иная хозяйка дверь откроет немного
- И крикнет грубо и строго:
- «Ребенок-то есть, а нет что ли мужа?»
- И прямо гонит с порога.
- Другие посмотрят на мужские валенки
- (А из дома на нас пахнет тестом сдобным)
- И вежливо скажут: «Если ребенок маленький,
- Мы это находим для себя неудобным».
- И торопясь, чтобы булки в печке не пересидели,
- Дверь захлопнув, выкрикнут нам в утешенье:
- «Не у одних у вас дети, в самом деле,
- Все теперь в таком положенье».
- «Нет нам с тобой на свете места…»
- Усмехнешься. «Не мы первые…»
- Но давно забытый запах теста
- Будет долго терзать наши нервы.
- Вспомнится няня Прасковья Егоровна,
- Как она вынимает из печки пирожные
- И потом нам с братом делит поровну,
- И говорит: «Горячие, осторожно».
- A madame уж с лестницы бежит:
- “O, les enfants sont alles chez la bonne!
- Maman va vous gronder venez vite!
- Ne mangez rien de ce qu`elle vous donne!”14
- А за окнами лето, жаркое лето,
- Оно смотрит цветами и солнцем в глубокую залу,
- Где зеркала огромны и темны портреты
- И где места так много и мебели мало;
- И где в углу за фортепьяно старомодным
- Моя мать, с фигурой нарядно-тонкой
- Играет Шопена… А я… голодным,
- Бездомным вижу своего ребенка.
- Но, если это все так случилось
- По мудрому закону возмездья,
- Оттого, что где-то над нами живет справедливость,
- Как живут над землею созвездья,
- То всю нашу скорбь и позор наш весь я
- Приму, как великую милость.
- Потому что легче принять все печали и беды.
- Потому что легче влачить все оковы,
- Что с вершин Истины к нам ниспали,
- Чем хватать наслажденья, успех и победы
- Из пространства пустого.
- 1920. Красноярск
Об оскуденьи
- Не было в доме огня,
- Бархатом лег полусвет…
- Он, наверное, принял меня
- За другую, которой уж нет.
- Встал у рояля, открыл,
- Постоял перед ним и потом
- Серебреньем ангельских крыл
- Наводнил потемневший дом.
- Он меня ничего не спросил.
- Становилось совсем темно...
- Только встал и сказал: «Дебюсси». —
- Я неловко смотрела в окно.
- Утопал постепенно в реке
- Догоравший закатный свет,
- И стояла я в мертвой тоске
- По себе той, которой уж нет.
- У которой и слух был не тот,
- Для которой закат говорил
- О безмерности горных высот
- И о тайне надземных светил.
- А поздней обернулся ко мне,
- Папиросу отбросил в камин
- И сказал: «Так однажды во сне
- Оставался я с вами один.
- По сравненью с одним этим сном
- Годы жизни лишь призрак… их нет».
- Я подумала: с ним вдвоем
- Оставаться не нужно мне.
- 1931