Текст: Михаил Визель
Артуро Перес-Реверте. «Итальянец»
Пер. с исп. Аллы Борисовой
М.: Азбука-Аттикус, Иностранка, 2022. – 360 с.
Журналист, успешно переквалифицировавшийся в исторического романиста, создатель бравого капитана Алатристе, «испанский Дюма», отметивший в прошлом году 70-летие, Перес-Реверте успешно подтвердил здесь две свои литературные профессии, – бывшую и нынешнюю. Его новая книга – рассказ о героических событиях далёкого прошлого, в которых есть героизм и доблесть, но нет однозначных злодеев и героев, а поступки персонажей продиктованы не одной движущей идеей, а целым разнонаправленным веером их. Но при этом сам автор общается со своими героями и их прямыми потомками, от них самих узнаёт и из оставшихся от них записей пытается восстановить, «как все было на самом деле». И лишь там, где сведений не хватает, пускает в ход свой безотказный инструмент – фантазию писателя. Которая вообще-то скорее интуиция.
Место действия – Гибралтар, 1942 год: странное место, предвосхитившее Западный Берлин десятилетием позже. Франкистская Испания – верный (по крайней мере на словах) союзник стран Оси, гитлеровской Германии и муссолиниевской Италии; а по другую сторону той же самой бухты, в нескольких сотнях метров от нее, отделённая почти символической границей – военно-морская база Великобритании, где стоят военные и транспортные корабли союзников. Испанцы ходят на английскую территорию на работу, британцы на испанскую – за выпивкой и прочими военно-полевыми развлечениями.
Такая обстановка идеальна для появления разнообразных шпионов и диверсантов. К ним-то и принадлежит сверхсекретный отряд итальянских боевых водолазов «Большая медведица». Их задача – оседлав управляемую торпеду, пробраться с испанского берега сквозь заградительные решетки в британскую акваторию и подцепить мины к военным кораблям. Задача эта неимоверно сложна, требует незаурядных физических кондиций и мужества. И действительно, все водолазы – бравые парни, которые еще не знают, что служат неправому делу. В их числе – венецианец Тезео Ломбардо. Однажды после неудачной атаки его выбрасывает на испанский берег прямо к домику молодой вдовы Елены, хозяйки книжного магазинчика. И с этого начинается… любовь? Да, безусловно; но сама Елена много-много лет спустя, в 80-е годы, уверяет автора, что она взялась помогать Тезео и его товарищам, подвергая себя нешуточной опасности, не только из-за простой любви одинокой бездетной женщины к крепкому парню. Она увидела в нем античного героя? (Недаром же Тезей.) Да, и это тоже; но не только! Потому что сама Елена – уж никак не нежная Навсикая. А что же еще? В этом Артуро и пытается разобраться – как писатель и как журналист.
А мы, читатели, не только с замиранием сердца следим за военно-морскими приключениями и шпионскими страстями, но и понимаем: для испанцев, как и для итальянцев, Вторая мировая война отошла уже в область эпического. Страны Оси и союзники – как троянцы и ахейцы, моральные оценки к ним применимы уже разве только умозрительно.
Русский читатель может также обратить внимание на некоторые шероховатости перевода. Алла Борисова упорно употребляет слово «саботажники», хотя речь явно идет о «вредителях» – которые не просто затягивают работу, а сознательно портят чинимые корабли и т.д. Отправляясь на дело, водолазы кричат друг другу: «К волку в пасть!» «Так в отряде «Большая медведица» желают удачи», – добавляет русский текст. Разумеется; потому что “In bocca a lupo”, — это вообще-то не локальная внутриотрядская шуточка, а общеитальянское «напутствие», как наше «ни пуха ни пера». Испанскому читателю это, наверно, известно, а русскому? От романа, названного «Итальянец», ждешь большего внимания к итальянским реалиям.
Ксения Букша. «Но человека человек»
М.: LiveBooks, 2022. – 272 с.
Всякий человек, учившийся в русской школе, поймает заложенную в название классическую аллюзию: «…и тот послушно в путь потек, и к утру возвратился с ядом». Можно сказать, что новая книга одного из самых своеобычных современных русских сочинителей как раз и рассказывает о том, как люди постепенно напитываются ядом, который убивает сначала их, изнутри, а потом уже тех, кому не посчастливилось оказаться на их пути. О чем прямо говорит авторский подзаголовок: «Три с половиной убийства». А вот авторское жанровое определение «роман», как часто бывает у этого автора, лукавит. Цельная книга рассечена на четыре истории – в которых действительно описываются, с разных повествовательных позиций и с применением разных писательских стратегий, четыре трагических происшествия. И главное, причины, к ним приведшие.
Такой метод был уже с успехом применён Букшей, в частности, в книге «Завод “Свобода”» (2014), принёсшей ей победу в «НацБесте» и выход в Короткий список «Большой книги». Но там полифонически описывались героические и трагические страницы истории большого ленинградского завода, а здесь – показывается, как возникают убийства. Причем не «классические», сухо-элегантные, в духе Агаты Кристи, а современные, откровенно психопатические и попросту мерзкие. Явно отсылающие при этом к реальным событиям – вроде жуткой истории петербургского профессора-расчленителя. Автор буквально залезает в больные головы своих персонажей. Зачем?! Спросите у Фёдор-Михалыча, уточните у Леонида Николаевича (Андреева).
Известное писательское определение/оправдание «мы не врачи, мы боль» применимо к этой небольшой книге как нельзя более полно. Но Ксения Букша милосердна к читателям. Убийств-то не четыре, а три с половиной. Значит, надежда на благополучный исход всё-таки есть. И не только в данных конкретных описанных случаях.
Павел Нефедов. «Между небом и землёй. История павильона «Космос» на ВДНХ»
М.: Бослен, 2022. – 240 с.
ВДНХ – средостение советской античности. С этим мало кто спорит, но еще меньше кто работает. Этот увесистый многоцветный том – достойное исключение. Огромный павильон, чей купол доминирует над территорией ВДНХ, как собор Св. Петра – над Римом, есть зримый символ возникновения и этапов трансформации советской утопии. Появившийся в 30-е годы как павильон «Механизация» (считай – храм тракторов и комбайнов), в 50-е он закономерно оказался пере(п)освящён в честь тяжелого машиностроения, в 60-е стал собственно «Космосом» и с честью нес эту миссию 30 лет, а затем, после короткого эпизода, связанного с памятными многим Gagarin Party, первыми огромными рейвовыми вечеринками, оказался в 90-е местом, где торговали саженцами и американскими автомобилями. Ничего нового: на римском Форуме, как известно, тоже в Средние века пасли коз.
Но за Темными веками всё-таки приходит Возрождение. И 100-летие породившего его Советского Союза величественный павильон встречает во всем своем былом космическом великолепии – правда, теперь уже несколько ретроспективном. «Советским проектом» можно восхищаться лишь местами. Павильон «Космос», безусловно, – одно из таких мест. И этот том – бумажный компендиум его многотрудной истории. Написанный живым, ничуть не официозным языком и великолепно проиллюстрированный.
Путешествие трех королевичей Серендипских
Пер. с итал. Романа Шмаракова
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022. – 216 с.
Эта небольшая книжка, опубликованная впервые в Венеции в 1557 году, имеет подзаголовок, не ставший частью библиографического описания, но вынесенный на обложку: «...переложенное с персидского языка на итальянский трудами мессера Христофора Армянина». Кто такой этот Христофор Армянин (Cristoforo Armeno), историкам выяснить так пока и не удалось, что им не в укор – потому что вопрос об имени, скажем, русских современников этого Христофора, живших, стало быть, при Иване Грозном, вообще не может стоять; но зато без труда вычисляется, чтò хитроумный армянин, прижившийся в Венецианской республике, использовал в качестве источника своих занимательных небылиц в лицах. Это поэма Амира Хосрова Дехлеви «Восемь райских садов» (1301), ориентировавшегося в свою очередь на поэму «Семь красавиц» Низами Гянджеви (1197). Так что, как видим, «родословная» у поучительной истории о трех принцах с Шри-Ланки (современное название Серендипа) весьма почтенная.
Но значение этой небольшой книжки не в славном прошлом, а в славном будущем. Из сочинения Христофора, познакомившего западных читателей с пестрыми восточными притчами, черпали и Карло Гоцци («Король-Олень»), и Вольтер («Задиг»), и Вильгельм Гауф («Калиф-Аист»), и даже Умберто Эко: эпизод, когда Вильгельм Баскервильский описывает мула, которого он не видел, по оставленным им отметкам, восходит именно к этому сочинению.
Впрочем, не все его вставные новеллы равноценны. В некоторых читателя даже сейчас могут шокировать телесные подробности, а другие, хоть и полны чудес, — запутанны, нелепы и просто неправдоподобны, даже для сказки. И здесь надо отдать должное переводчику Роману Шмаракову – филологу-медиевисту и оригинальному писателю: он изящно распутывает все эти средневековые персидско-армянско-венецианские кудесы, не злоупотребляя архаичными словечками, но сохраняя сам архаичный дух.
Ольга Ильина-Боратынская. «Канун Восьмого дня»
Казань: Издательский дом Маковского, 2022. – 432 с.
Нечего лукавить: эта книга едва ли попала бы в поле моего зрения («в круг света моей настольной лампы», как писал Набоков), если бы не недавнее выступление в музее Евгения Боратынского в Казани. И очень хорошо, что попала. Правнучка поэта Ольга Александровна Ильина, урожденная Боратынская (1894–1991), образованная барышня из богатой губернской аристократии, сама могла стать недурной поэтессой Серебряного века, даже успела опубликоваться в этом качестве в родной Казани в 1913 году (в 19 лет!) – но понятные обстоятельства этому воспрепятствовали. Выйдя в 1917 году замуж за гусара Павлоградского полка и попав вслед за мужем через Харбин в Сан-Франциско, она была вынуждена заняться пошивом дамских платьев. И к русской литературе вернулась уже только в тридцатые годы, начав писать откровенно автобиографическую прозу. «Канун Восьмого дня» – первый из ее романов, охватывающий период с конца XIX века по 1918 год. Он вышел в 1951 году по-английски, и только в 2003-м впервые по-русски, на родине в Казани. Это уже второе издание.
Эту книгу можно сравнить с «Сестрами» – первой частью «Хождений по мукам» Алексея Толстого. Конечно, она проигрывает творению «красного графа» в напоре, но сильно выигрывает в подлинности. Что и неудивительно: описывая трепетный внутренний мир образованной барышни Ниты Огариной, своего романного alter ego, и то, как разрушался уютный кокон устоявшегося дворянского быта ее мира внешнего (трогательно описывается, как maman отрывается от чтения с детьми Евангелия, чтобы сделать перевязку поранившейся бабе), Оля Боратынская пишет о том, что сама пережила и чему сама была свидетельницей. Ну и в языке: подлинном дворянском языке конца XIX века, не прошедшем советскую редактуру.
Только две недели прошло со дня убийства Распутина, и Россия оказалась в том же положенье, как больной с ядовитым нарывом, который решили вскрыть в надежде, что яд будет удален, жар пациента упадет, его бред прекратится. Но, не успев нарадоваться на удачную операцию, все увидали, что температура больного снова поднимается, бред усиливается, яд разливается по всему телу.
«Если б только царь мог ударить по столу кулаком, все бы еще могло стать на место», – было то, что все говорили до сих пор, по крайней мере в моем окруженье. До сих пор общее возмущенье против государыни росло с каждым днем, но Государя любили и жалели. «Еще не поздно! Если б только он мог ударить кулаком по столу!». И если он не мог этого сделать, то все старались как-нибудь это объяснить: «Не рожден бы правителем! Слишком подпал под ее влияние! Слишком фаталистично настроен!». И действительно, государь особенно проявил свой фатализм на днях, во время интервью с только что назначенным им Председателем Государственного Совета. Кузина моего отца, Полли Касимова, которая только что приехала на дворянские выборы из Петрограда, хорошо знала этого человека и звала его дядей Бобби [Анатолий Куломзин. - МВ], рассказала нам об этом интервью во всех подробностях. Прежде чем принять свое высокое назначенье, дядя Бобби поехал к государю неофициально и сказал ему всю правду: что революционная пропаганда просочилась во все слои населения; что народ возмущен халатностью и беспомощностью его правительства; что даже офицерство самых лучших и монархически настроенных полков начало принимать участие в революционных заговорах. Что если государь не примет моментальных мер, чтобы ограничить свои права по отношению к Думе, он будет свержен. Дядя Бобби был героически прям. Государь выслушал его до конца, глядя ему в лицо своими чистыми, спокойными глазами, и затем протянул ему руку для дружеского пожатия.
– Императрица и я знаем, что наша судьба в руках Божьих. Да будет Воля Его.
Аудиенция была кончена.
Все теперь говорили об этом с возмущеньем, смешанным с жалостью. Тетя Вера, повторив рассказ Полли бабушке в ее трубку, воскликнула:
– Государь забывает, что Божья воля не делается на земле сама по себе, что человек, то есть он, должен ее выполнять!
И бабушка ответила со своей умной усмешкой:
– Я тоже всегда это забываю.
