Текст: Михаил Визель
На сайте, посвящённом Бродскому, страничка Рейна весьма комплиментарна, в духе парадигмы «побеждённый учитель гениального ученика». Да и как тут не вспомнить одно из самых знаменитых ранних стихотворений Бродского, «Рождественский романс» (1961): «Плывет в тоске необъяснимой /Среди кирпичного надсада / Ночной кораблик негасимый / Из Александровского сада», снабжённое посвящением «Евгению Рейну, с любовью». Сам Рейн от роли «учителя» уклонялся – но неизменно начиная публичные выступления (особенно перед иностранными славистами) в Литинституте, уже после 1996 года, с зачина: «Мой друг Иосиф Бродский…»
Но соблазн применить известную парадигму действительно существует. Тут тебе и ощутимая, но не непреодолимая разница в летах, и первоначальная помощь в окучивании так называемых литературных кругов, и высылка младшего. И даже то, что «учитель» надолго пережил «ученика»: 69 лет Жуковского (1783–1852) почти вдвое превосходят роковые пушкинские 37, а Евгений Борисович в свои нынешние девяносто останавливать этот очень условный «счетчик» отнюдь не собирается, и мы, конечно, желаем ему вдвое пережить Иосифа Александровича (1940–1996).
Но такие уподобления лукавы и приблизительны. Бродский был моложе Рейна на 5 лет, а не на 16; оба они на равных вошли в очень узкий круг, известный впоследствии как «ахматовские сироты» – и действительно, искаженное болью лицо 30-летнего Рейна хорошо различимо на фотографиях с похорон Ахматовой. Да и роль Жуковского в судьбе Пушкина отнюдь не сводилась к подаренному портрету. Воспитатель царских детей деятельно хлопотал о Пушкине перед высочайшим покровителем, а перед кем и как мог хлопотать если не опальный, то такой же неформальный литератор Женя Рейн? К тем же годам, когда Евгений Борисович, переехав в Москву, сам стал мэтром и профессором Литературного института, ни в каком «покровительстве» или даже «менторстве» его младший друг уже не нуждался. Скорее наоборот, во время их последней встречи в Венеции, запечатлённой в известном видеофильме, младший как бы опекал старшего, потому что знал Венецию неизмеримо лучше.
Но мы отложим эти не вполне уместные бродсковедческие изыскания – и просто воспроизведём здесь одно из самых известных стихотворений Евгения Рейна, «В Павловском парке» (1984). Кстати, именно его AИ Алиса считает «самым известным стихотворением Евгения Рейна».
В ПАВЛОВСКОМ ПАРКЕ
A.A. Ахматовой
- В Павловском парке снова лежит зима,
- и опускается занавес синема.
- Кончен сеанс, и пора по домам, домам,
- кто-то оплывший снежок разломил пополам.
- Снова из Царского поезд застрял в снегах,
- падает ласково нежный вечерний прах,
- и в карамельном огне снова скользит каток,
- снова торгует водой ледяной лоток.
- Сколько не видел я этого?
- Двадцать, пятнадцать лет,
- думал — ушло, прошло,
- но отыскался след.
- Вот на платформе под грохот товарняка
- жду электричку последнюю — будет наверняка.
- Вон у ограды с первой стою женой,
- все остальные рядом стоят со мной.
- Ты, мой губастый, славянскую хмуришь бровь,
- смотришь с опаской на будущую любовь —
- как хороша она в вязаном шлеме своем, —
- будет вам время, останетесь вы вдвоем.
- Ты, моя пигалица, щебечущая кое-как,
- вечный в словах пустяк, а в голове сквозняк.
- Что ты там видишь за павловской пеленой —
- будни и праздники, понедельничный выходной?
- Ты, настороженный, рыжий, узлом завязавший шарф, —
- что бы там ни было — ты справедлив и прав!
- Смотрит в затылок твой пристально Аполлон,
- ты уже вытянул свой золотой талон.
- Ты, мой брюнетик, растерзанный ангелок,
- что же? Приветик. Но истинный путь далек.
- Через столицы к окраинному шоссе.
- Надо проститься. А ну, подходите все!
- Глянем на Павла, что палкой грозит, курнос.
- Что-то пропало, но что-нибудь и нашлось!
- Слезы, угрозы, разграбленные сердца,
- прозы помарки и зимних цветов пыльца.
- Чашечка кофе и международный билет —
- мы не увидимся, о, не надейтесь, нет!
- Ты, моя бедная, в новом пальто чудном —
- Что же мне делать? Упасть на снега ничком?
- В этом сугробе завыть, закричать, запеть?
- Не остановитесь. Все уже будет впредь.
- Падают хлопья на твой смоляной завиток —
- я-то все вижу, хоть я негодяй, игрок.
- Кости смешаю, сожму ледяной стакан,
- брошу, узнаю, что я проиграл, болван,
- взор твой полночный и родинку на плече —
- я не нарочно, а так, второпях, вообще.
- В Павловском парке толпится девятка муз,
- слезы глотает твой первый, неверный муж.
- В Павловском парке вечно лежит зима,
- падает занавес, кончено синема.
- Вот я вбегаю в последний пустой вагон,
- лишь милицейский поблескивает погон.
- Сядь со мной рядом, бери, закури, дружок, —
- над Ленинградом кто-то пожар зажег, —
- тусклого пламени — время сжигает все,
- только на знамени Бог сохраняет все.
Воспроизводится по: Евгений Рейн. Избранное. М.: Третья волна, 1992