Текст: Ольга Разумихина
Конечно, из этого правила есть исключения. Образовательных программ развелось невообразимое количество, и в каких-то школах шестиклассники читают повесть «Мальчики» (которая, по-хорошему, является частью романа «Братья Карамазовы»), в других семиклассники штудируют отрывки из «Бедных людей». Но всё-таки средний по больнице школьник полноценно знакомится с творчеством Достоевского начиная с девятого класса. И если «Мальчик у Христа на ёлке» — это, при всём уважении к Фёдору Михайловичу, адаптированная под русские реалии версия андерсеновской «Девочки со спичками», то в «Белых ночах» есть практически всё, что принято называть «достоевщиной»:
- •главный герой — безнадёжно одинокий, тонко чувствующий, не способный строить доверительные отношения или строящий их с огромным трудом;
- •надрывная, почти трагическая любовная зависимость, обрекающая каждого участника союза на муки, физические или душевные;
- •больной Петербург, город душевнобольных, преступников, нищих и развратников;
- •неспешное развитие действия — и душераздирающая развязка.
Мрачное мировоззрение Достоевского во многом обусловлено его биографией: классик потерял горячо любимую мать, когда ему было всего 16 лет, и всю жизнь страдал от тяжёлой болезни — эпилепсии. Однако в мире, населённом героями Фёдора Михайловича, есть и светлые стороны. Будучи человеком глубоко верующим, он верил в очистительную силу страдания — и в милосердие Бога, Его скорбь по каждому униженному и оскорблённому, так и не удостоившемуся простого человеческого счастья.
Таковым и является Мечтатель — центральный персонаж повести «Белые ночи». Но прежде чем рассуждать о его судьбе, поразмыслим о названии произведения.
Блеск безлунный
Как в любом классическом тексте, в повести Ф. М. Достоевского нет случайных фраз. Название произведения не только указывает на известное чудо природы (белые ночи, если кто-то не знает, — это явление, свойственное для северных регионов, когда освещение на протяжении всех суток остаётся достаточно ярким, чтобы, например, читать без свечи и настольной лампы), но и отсылает к легендам, которыми это явление окутано.
Впрочем, в начале XIX века поэты и писатели относились к ночам, исполненным света, скорее восторженно, чем тревожно. Начитанный школьник уже вспомнил строки из «Медного всадника» А. С. Пушкина (1833):
- Люблю тебя, Петра творенье, <...>
- Твоих задумчивых ночей
- Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
- Когда я в комнате моей
- Пишу, читаю без лампады,
- И ясны спящие громады
- Пустынных улиц, и светла
- Адмиралтейская игла,
- И, не пуская тьму ночную
- На золотые небеса,
- Одна заря сменить другую
- Спешит, дав ночи полчаса...
Вдохновлялись белыми ночами и другие российские классики, — например, А. Н. Плещеев, который и послужил прототипом для главного героя повести Достоевского. Вот какое стихотворение он написал в 1844-м, за четыре года до публикации Фёдора Михайловича:
ДАЧИ
- Люблю я вас, дачки! Идёшь себе ночью,
- А окна, балконы отворены все;
- И звук фортепьяно оттуда несётся,
- И льются напевы в ночной тишине.
- А вот у окна вдруг явилась головка;
- Вот чёрные очи как звезды блестят,
- На плечах лилейных шелковые кудри,
- Атласные щёчки румянцем горят!
- И смотришь — а ночь так свежа и ясна,
- И розами пахнет, и светит луна!
Дачки — это те самые загородные домишки, куда петербуржцы разъезжались на лето и которые упомянуты в повести «Белые ночи». Очевидно, лирический герой Плещеева бродил по окрестностям Петербурга в июне — начале июля: электрического освещения, как на нынешних дачных участках, в 1840-х гг. не существовало, так что в другой ситуации молодой человек вряд ли бы так вольготно разгуливал, не опасаясь споткнуться о корягу.
Наконец, ещё один эстет и ценитель тёмного времени суток — В. Г. Бенедиктов — в 1859 году создал стихотворение «Светлые ночи», и начинается оно вот так:
- Не всё-то на севере худо,
- Не всё на родном некрасиво:
- Нет! Ночь наша майская — чудо!
- Июньская светлая — диво!
- Любуйтесь, бессонные очи!
- Впивайтесь всей жадностью взгляда
- В красу этой северной ночи!
- Ни звёзд, ни луны тут не надо...
Это, конечно, написано спустя 11 лет после первой публикации повести Достоевского, — но тенденция понятна. Да что там говорить о середине XIX века, если и сейчас белые ночи — символ радости, беззаботности, новых надежд и устремлений? Не случайно именно в это время в Санкт-Петербурге проходят парад выпускников «Алые паруса», международный музыкальный фестиваль, Ночь музеев и ещё десятки шумных и весёлых мероприятий.
Вот только с 1860 года — после того как Фёдор Михайлович отредактировал и переиздал повесть и она произвела куда больший резонанс, чем в 1848-м, — восприятие пишущими петербуржцами белых ночей стало куда более тревожным. Так, в 1862 г. Яков Полонский опубликовал вот такое произведение:
- Дым потянуло вдаль, повеяло прохладой.
- Без тени, без огней, над бледною Невой
- Идёт ночь белая – лишь купол золотой
- Из-за седых дворцов, над круглой колоннадой,
- Как мертвеца венец перед лампадой...
Оканчивается стихотворение явлением «тёмного монумента» — того самого медного всадника, который погубил несчастного Евгения из пушкинской поэмы и который, будучи изваянием, оказывается живее всех живых.
Эту новую тенденцию — восприятие белых ночей как чего-то зловещего, лукавого, щедро дарующего надежды и немедленно их отнимающего — переняли классики Серебряного века; стихи похожего содержания можно найти и у Блока, и у Ахматовой, и у Кузмина. Вот, например, короткое стихотворении Анны Андреевны, которое так и называется — «Белой ночью» (1911):
- Ах, дверь не запирала я,
- Не зажигала свеч,
- Не знаешь, как, усталая,
- Я не решалась лечь.
- Смотреть, как гаснут полосы
- В закатном мраке хвой,
- Пьянея звуком голоса,
- Похожего на твой.
- И знать, что всё потеряно,
- Что жизнь — проклятый ад!
- О, я была уверена,
- Что ты придёшь назад.
Но что же такого произошло в повести Ф. М. Достоевского — такого, что прежде безобидное природное явление превратилось в игрушку злых сил?
Четыре ночи
Центральный персонаж произведения — Мечтатель, одинокий молодой человек, который живёт в съёмной комнатушке, где-то служит — и получает скудное жалованье, которого едва хватает на арендную плату и содержание кухарки Матрёны. О том, как бедолага оказался в Петербурге, читатель ничего не знает; скорее всего родители Мечтателя, жившие в каком-нибудь мелкопоместном городке, умерли, и он, отгоревав, переехал в чужой город в надежде выучиться и подзаработать. (Кстати, такая «безродность» характерна для многих героев-петербуржцев: ни Евгений из вышеупомянутого «Медного всадника», ни Башмачкин из гоголевской «Шинели», ни Чартков из гоголевского же «Портрета» семьи не имели). Однако жизнь Мечтателя нельзя назвать скучной, потому что он обитает в мире, созданном его фантазией:
«...уже восемь лет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не умел завести. Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне и показалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехал на дачу. <...>. Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной — ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте, в известный час целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. <...> [Я] любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свёл дружбу с одним старичком <...>. Физиономия такая важная, задумчивая; всё шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником. Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра».
Помимо прохожих со знакомыми физиономиями, Мечтатель «дружит» с домами. Он, словно ребёнок, наделяет их мыслями и чувствами:
«Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто <...> говорит: «Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж». <...> Или: «Я чуть не сгорел и притом испугался» и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели; один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходить каждый день, чтоб не залечили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такой миленький каменный домик <...>. Вдруг, на прошлой неделе, я прохожу по улице и, как посмотрел на приятеля, — слышу жалобный крик: «А меня красят в жёлтую краску!» Злодеи! варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка».
В этом фрагменте впервые появляется столь любимый Достоевским жёлтый цвет — но, опять же, не яркий и жизнерадостный, а такой, каким поныне красят стены в столовых и больницах: быстро выцветающий, унылый, само воплощение томительного ожидания в какой-нибудь очереди. Этот цвет у Фёдора Михайловича имеет ещё один скрытый смысл: он — предвестник душевного помешательства.
Вскоре в жизни Мечтателя происходит разительная перемена. Однажды, разгуливая по Петербургу в ночное время, он встречает девушку — и спасает её от господина «солидных лет, но нельзя сказать, чтоб солидной походки»; попросту говоря, от пьяницы, решившего воспользоваться девичьей беспомощностью. Отогнав злодея при помощи «превосходной сучковатой палки», Мечтатель удостаивается благодарного взгляда — и обретает сердечного друга. Правда, ненадолго.
Вскоре читатель понимает, почему семнадцатилетняя Настенька — барышня скромная, милая и чувственная — вздумала разгуливать по ночам, хотя это небезопасно и сейчас, а в середине XIX века было нонсенсом. Оказывается, что девушка — такая же сирота, как и (скорее всего) Мечтатель, но если у последнего есть свобода, то Настенька лишена её напрочь:
«Есть у меня старая бабушка. Я к ней попала ещё очень маленькой девочкой, потому что у меня умерли и мать и отец. Надо думать, что бабушка была прежде богаче, потому что и теперь вспоминает о лучших днях. Она же меня выучила по-французски и потом наняла мне учителя. Когда мне было пятнадцать лет <...>, учиться мы кончили. Вот в это время я и нашалила; <...> проступок был небольшой. Только бабушка подозвала меня к себе в одно утро и сказала, что так как она слепа, то за мной не усмотрит, взяла булавку и пришпилила мое платье к своему, да тут и сказала, что так мы будем всю жизнь сидеть, если, разумеется, я не сделаюсь лучше...»
«Повезло» Настеньке только в одном: по ночам бабушка крепко спит, а значит, можно всё-таки сбежать из дому. А раз настали белые ночи — грех этим не воспользоваться! Вот только, наконец-то получив возможность ходить куда глаза глядят, Настя не испытывает должного восторга. Девушка не перестаёт думать о «жильце», который год тому назад снимал у них с бабушкой комнату, давал читать романы и в конце концов пообещал главной героине руку и сердце. Но свадьба состоится, только если «жилец» поднакопит деньжат. И вот молодой человек уехал на службу в другой город... но не передумал ли он связывать себя узами брака?
Проклятые вопросы
Развязка повести «Белые ночи» ставит перед читателем множество вопросов, однозначного ответа на которые, как водится, нет. Что же такое это «мечтательство»: свойство высокой, тонко чувствующей души — или нежелание быть ответственным за собственную жизнь? Как поступить, если любимая девушка отдала сердце другому: бороться — или отпустить? И наконец, откуда черпать силы человеку, который потерял самое дорогое?
Впрочем, какими бы тяжёлыми ни были испытания, выпавшие на долю Мечтателя, его прототипу — тому самому поэту Плещееву — пришлось ещё хуже: в 1849 году он, как и Достоевский, был осуждён и приговорён к смертной казни (казнь через какое-то время заменили каторгой).
С другой стороны, Плещеева, как и самого Достоевского, это не сломило. Последние годы жизни поэт провёл в роскошном особняке, в окружении нежно любимых детей — два сына и две дочки — и друзей-литераторов, которым он то и дело дарил крупные суммы. Просто так.
Увы, здесь Мечтателю остаётся только завидовать...
