Текст: Владимир Гуга
Обложка предоставлена издательством
Соломон Волков: «Диалоги с Евгением Евтушенко».
М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018
Телеинтервью похоже на шахматную партию гроссмейстера с разрядником: журналист ход за ходом загоняет своего собеседника в тупик. Иное дело - жанр «Диалоги». Здесь ведущий выступает то ли в роли мудрого Платона, то ли в роли доброго священника, ненавязчиво помогающего спикеру «выйти на откровение». Софт-допрос проходит без провокационных вопросов и заготовленных заранее «скелетов в шкафу». Можно сказать, что
«диалоги» - это антитеза медийных скандальных разборок,
участники которых стараются не столько понять и объяснить свои и чужие противоречивые поступки (кто не без греха?..), сколько «урыть», нокаутировать собеседника. Желательно - так, чтобы не смог подняться без медицинской помощи.
Соломон Волков - не любитель наседать на своих собеседников, среди которых - Дмитрий Шостакович, Валерий Гергиев, Владимир Спиваков, Джордж Баланчин, Иосиф Бродский. В длинном разговоре с Евгением Евтушенко, имевшем место в 2012 году, он периодически занимает позицию комментатора, объясняющего читателю короткими репликами-вставками, о чем или о ком, собственно, идет речь. И благодаря такту, а самое главное - наличию необходимых для разговора знаний, ведущему удалось ненавязчиво простимулировать исповедальные воспоминания, занявшие почти шестьсот страниц. Соломон Волков, в прошлом виртуозный музыкант, выступил в роли опытного концертмейстера, - его во время выступления фактически не слышно и не видно, но без него игра солиста невозможна.
Под деликатный аккомпанемент Соломона Волкова поэт открыл публике подробности своей жизни, разнообразие и размах которых нам, простым смертным, представить непросто. Не все, например, в курсе, что Евгений Саныч (так, используя просторечную форму, Волков обращается к своему визави) в юности служил вратарем в московской команде «Буревестник» и собирался занять место голкипера в победоносном «Динамо». Его амбиции унял знаменитый динамовский наставник:
И тренер Якушин учуял, что от меня пахнет, - вспоминает Евгений Евтушенко. - И кроме того, меня мутило, честно говоря. Он сказал: “Что это такое? Ты что, с ума сошел, что ли? Сколько лет тебе?” Я говорю: “Я вчера выпивал, у меня стихи напечатали”. — “Ах ты поэт! Ну вот, мальчик, и иди, вот это твое. А футбол — не твое”.
Упоминание вратарства Евгения Евтушенко промелькнуло в «Диалогах» не случайно.
Защищающий ворота должен обладать молниеносной реакцией, бультерьерской хваткой и кенгуриной прыгучестью.
Этими качествами Евтушенко активно пользовался, судя по его воспоминаниям, на протяжении всей его бурной жизни.
Масштаб поражает. Если читатель примет все, что рассказал Евгений Саныч, за чистую монету, значит он заочно познакомится с классическим Суперменом или, в крайнем случае, с Агентом 007. Евтушенко был накоротке с Че Геварой, Никитой Хрущевым, Робертом Кеннеди; он мог запросто позвонить прямо из будки телефона-автомата председателю КГБ Юрию Владимировичу Андропову и заявить: «Я умру на баррикадах, если Солженицына снова арестуют»; Марлен Дитрих стояла голая на столе в его квартире во время вечеринки, а президент Ричард Никсон спрашивал у Евгения Евтушенко, о чем ему говорить с советским народом в своем нецензурируемом телеобращении; Евгений Саныч сумел выжить в тайге, наткнувшись на маму-медведицу, разыскивающую своего медвежонка, который как раз в этот момент терся о штанину путешественника; он учил Булата Окуджаву и Владимира Высоцкого писать стихи; он побывал в нескольких горячих точках, едва не расставшись с жизнью; он вызволил из ссылки Иосифа Бродского, получив в качестве оплаты за благодеяние шмат черной неблагодарности; он был замешан в темной истории политического процесса над Синявским и Даниэлем.
Такой жизни хватило бы на десятерых людей категории «энерджайзер».
Но градус восхищения силой, реакцией и талантом Евгения Евтушенко снижает один сюжет, присутствующий в его воспоминаниях:
Для начала цитата из книги «Диалоги с Евгением Евтушенко»:
«...Стейнбек всё расспрашивает... Потом к утру уже говорит: “Вот у меня тут записано, что у вас есть один обычай: пол-ли-тра-на-тро-их”. И что вы думаете? Они с дядей (Андрей Дубинин, дядя Е. Евтушенко. - В. Г.) пошли искать, где пол-литра на троих можно организовать. Причем потребовали, чтобы я удалился. Потому что нужно было найти настоящего третьего".
Далее цитата из телевизионной программы «Легендарные дружбы. Чему он меня научил. Павел Лунгин о Некрасове»:
«Он (Виктор Некрасов. - В. Г.) тут же повел его в гастроном Смоленский и объяснил ему (Джону Стейнбеку. - В. Г.), что такое пить "на троих". Показал рубль, взял рубль у него, нашел какого-то третьего алкаша, они быстро взяли бутылку, разлили... Стейнбек, который обожал это дело, немедленно выпил стакан водки и пришел в восторг...»
А теперь отрывок из предисловия Владимира Познера к русскому изданию книги Джона Стейнбека «Русский дневник»:
«Второе воспоминания относится уже к шестидесятым годам, когда Стейнбек вновь приехал в Москву. К этому времени он обзавёлся пышной рыжей бородой (что важно для этого случая). Вот что он рассказал мне:- Зашел я в гастроном посмотреть, что продают. Пока стоял, подошел ко мне человек и начал что-то говорить. Ну, я по-русски ни слова не знаю, а он понял, выставил один палец и говорит «рубль, рубль!». Ну, я понял, что ему нужен рубль. Я дал ему. Он так выставил ладонь, мол, стой, куда-то ушел, очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал мне знак, чтобы я пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой-то подъезд, там его ждал еще человек. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв, не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул мне. Я последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил».
Вопрос, кто же все-таки научил пить Стейнбека «на троих», пока остается открытым. Возможно, что помимо Виктора Некрасова, дяди Евгения Евтушенко и неизвестного московского забулдыги появятся еще другие претенденты.
Три разных источника, три разных рассказчика, три разные подборки действующих лиц и обстоятельств, а тема одна: американский писатель Джон Стейнбек, приехавший в СССР, учится пить «на троих». Это - даже не миф, это - уже фольклор, частушка, которой авторы зачем-то пытаются украсить свои и чужие жизнеописания. Тем не менее, определить, кто на самом деле был настоящим «сыном лейтенанта Шмидта» в случае со Стейнбеком, сегодня вряд ли удастся.
Так же, как вряд ли удастся выяснить, кто был прав, а кто виноват в конфликтах, разгоревшихся между Евгением Евтушенко, с одной стороны, и Василием Аксеновым, Робертом Рождественским, Иосифом Бродским - с другой. Разборки между писателями, считавшимися друзьями или по крайней мере людьми, относящимися друг к другу комплиментарно, оказались довольно беспощадными. Евгений Евтушенко в своих воспоминаниях вроде не пытается свести счеты или оправдаться, но постоянно повторяющийся в его воспоминаниях мотив «За что же они так со мной? Люди добрые, скажите, за что?» заставляет засомневаться в безгрешности собеседника Соломона Волкова. Когда читающая общественность выслушала горестный рассказ о «свинье», подложенной Иосифом Бродским Евгению Евтушенко в США, прозвучавший не так давно в рамках телевизионного проекта «Диалогов», вспыхнул серьезный скандал, разделивший аудиторию, как и положено в таких случаях, на два враждующих лагеря. Кто-то посчитал подлецом Бродского, кто-то - Евтушенко, затеявшего вскрытие старой обиды на человека, давно завершившего свой земной путь.
Теперь нет ни Евтушенко, ни Бродского, а обида вроде как выжила… В книжных «Диалогах с Евгением Евтушенко», в отличие от телевизионного варианта одноименного проекта, эта обида раздулась еще сильнее. Раздулась так, что любители понаблюдать за сведениями счетов медийных персон найдут чем поживиться. Надо отдать должное Соломону Волкову - он в этом конфликте не принял позицию ни одной из сторон.
Что и неудивительно.
Как бы ни конфликтовали лица, упомянутые в книге, они все равно все принадлежали и останутся частью одной системы.
Кто-то из них мог диссидентствовать, кто-то - сотрудничать с КГБ, кто-то - диссидентствовать и сотрудничать с КГБ одновременно. Но все они находились в одном большом зале Союза советских писателей. «Союз» в данном случае не название профессиональной организации, а определение коллективности. Если Фридрих Горенштейн и Юрий Мамлеев по разным причинам обходили этот зал за версту, то Василий Аксенов, Евгений Евтушенко в этом зале находились, а Иосиф Бродский до определенного момента кидал, образно говоря, камешки в окна этого зала.
Впрочем, принадлежность к системе или аутсайдерство никак не сказываются на уровне таланта. Разное отношение к «товарищам», сидящим в президиуме зала легитимных писателей, может лишь послужить инструментом в разборках. Воспоминания Евгения Евтушенко декламируют его смелость, «особость», свободу, широту творческого полета, но никак не подтверждают его независимость. Все-таки он принадлежал, как и его оппоненты, к генерации писателей, живущих с постоянной оглядкой на президиум; к поколению людей, кровно обижающихся, жестко конкурирующих, соревнующихся в пределах, четко обозначенной (сверху) системы координат. Драться действительно было за что. И этот факт «Диалоги» тоже ясно показывают.