Текст: Андрей Мягков
Иллюстрации с сайта издательства "Пятый Рим"
Наталия Курчатова, Ксения Венглинская. «Лето по Даниилу Андреевичу/Сад запертый»
М.: Пятый Рим, 2018
Тут вот какое дело - в издательстве "Пятый Рим" без особого шума вышла толстенная - около девятисот страниц - книжка-перевертыш. С одной стороны посмотришь - "Лето по Даниилу Андреевичу" написано, и черно-белый силуэт всадника, с другой - пулевое, кажется, отверстие, немного крошащее библейский сюжет о запертом саде, и подпись соответствующая: "Сад запертый".
Издание двух романов Наталии Курчатовой и Ксении Венглинской под одной обложкой, впрочем, не попытка соригинальничать и не маркетинговый ход, а дань исключительной необходимости. Старший из них, "Лето...", был опубликован добрых лет десять назад, а вплотную, почти без зазора примыкающий к нему "Сад..." вышел только этой осенью - тут даже тем, кто в нулевых читал, стоит обновить впечатления. Что уж говорить об остальных, которые о дебюте Венглинской и Курчатовой ни сном ни духом, - без этого знакомства "Сад..." никому свои двери толком не откроет.
Аннотация ненавязчиво напоминает, что когда-то Лев Данилкин подбирал главному герою какие-то там определения - и эта невинная попытка обозначить себя в литературном пространстве вызывает сегодня лишь горькую усмешку. Усмешка - тут стоит забежать вперед - становится еще более горькой, когда прочитаешь роман - "Лето..." оказывается живым, фактурным текстом, который даст фору большинству завсегдатаев этих ваших премиальных списков. Конечно, не без справедливых и существенных "но" - иначе, pardon за тавтологию, несправедливость вышла бы совсем вопиющая. А что касается аннотации, так читать ее я бы вообще не советовал: одни туманные благоглупости и упоительный морок; синопсис я вам сам попробую сейчас набросать, хоть дело это в данном случае действительно неблагодарное.
Данька - подающий надежды аспирант истфака, специализирующийся на поэзии трубадуров, труверов и прочих франкофонов. Даниил Андреевич - молодой учитель труда, а потом и истории; обаятельный малый, влюбивший неокрепшие юношеские умы в идеалы, а беззащитные девичьи сердца - в себя. Лейтенант Ворон - это уже предводитель черносотенной дружины, призванной выдворить из Петербурга всех лиц неарийской наружности. Все это, разумеется, один человек - а еще в зависимости от ситуации он будет превращаться в Чингиса, дэдмэна, Батманова и наверняка в кого-нибудь еще. Читателю, хочет он того или нет, придется с этим жить - и в условно первой части "Лета...", где Данька раскручивает мучительный роман с журналисткой Янкой, обкатывает преподавательские методики, вылетает из аспирантуры и мнет в руках не сулящую добра повестку, - во время подобного безобразия читателю нужно будет как-то уместить все личности в одно бренное тело и не потеряться в хронологии событий.
Собственно, когда читатель с этим управится, сюжетные веточки наконец соблаговолят как следует друг с другом переплестись - но дальше рассказывать совсем нельзя. Как нельзя сказать хоть что-то предметное о "Саде запертом" - он, хоть и с разницей в три прожитых героями года, непосредственно стыкуется с "Летом..." и продолжает лишенную точки историю. Не рискуя заспойлерить эту отсутствующую точку, можно упомянуть разве что об одном: в этот раз речь пойдет скорее о женской долюшке, чем об интеллигентском самобичевании.
Романы, несмотря на ощутимое языковое сродство, получились совершенно разными - как по части наполнения, так и в смысле исполнения. Интонация "Лета..." гарцует с дерзким посвистом - текст выглядит неприлично осоловелым не только на уровне хронологически неровной композиции, но и внутри сцен. Каждую составляющую романа словно пропустили через мясорубку: эпизоды из прошлого, настоящего и чужих жизней стыкуются друг с другом без всяких любезностей, чтобы скоро прерваться потоком пьяного сознания; Данька к месту и без всякого места вставляет французские merde и вслед зычно ругается на могучем русском. Переводит дух - и вот уже авторы пускаются в велеречивые размышления (понимать, о чем все эти отступления, а главное - зачем, - иногда бывает по-настоящему утомительно), беззастенчиво вставляют свои комментарии и врываются в текст подчас неуемно ироничными описаниями. Как будто этого мало - даже лицо в повествовании иногда с отстраненного "он/она" без предупреждения переключается на лишающее всякой дистанции "я", а текст слово в слово себя дублирует: по сюжету Данька пишет роман о лейтенанте Вороне, и в нескольких местах повествование захлебывается неумолимой рекурсией; такой вот роман в романе.
Больше всего это напоминает перегруженный, с претензией смонтированный фильм, снятый на ручную камеру: все трясется, всего много, ничего не разобрать. Тут бы накинуться и разругать - но в целом эффект выходит потрясающий, и вместо ругани получаются лишь аплодисменты. Одна из причин: исключительно удавшийся, макабрический какой-то Петербург, в котором орудует конногвардейская дружина Данилы. Рейды по цыганские души, порка плетьми на площади, гротескные студенты-народовольцы и душевный водитель прямиком из милицейского запаса НТВ - все это удивительно точно накладывается на приблизительные девяностые (бандиты в кожанках и даже интернет по карточкам!) и прилежно заметается волшебным литературным снегом.
Другая причина - язык, которым все это написано и без которого снег ни в жизнь не стал бы волшебным. Такую акварельную роспись мало где встретишь - чтобы очароваться, достаточно полистать первые несколько страниц - и хотя местами цвета несколько блекнут, "Лето..." настырно остается в памяти как одна из самых талантливо написанных на русском книг. Даже если многоуровневые эпитеты вы презираете, то улицы, которые "вспоминают себя названиями", и сравнение всадника с "шахматной фигуркой, набрякшей следующим ходом"- это все равно очень, очень хорошо.
В итоге удачные сцены (свидание в тюрьме - дивной силы фрагмент, по рельефности готовый потягаться с лучшим из Замятина) чередуются с не самыми удачными (экшн удается Курчатовой и Венглинской с натяжечкой, да и в бытописательстве случаются утомительные промахи), но целиком - с языком, с макабром и со всеми помарками монтажа - из "Лета..." получается на удивление красочный кошмар, нехорошая сказка, приключившаяся с одним излишне совестливым человеком. Чуть подростковый, истеричный, немного - по-киношному - неестественный роман, но настолько самоуверенный и жилистый, что подчиняешься ему, особо не задумываясь. А еще - и это вдвойне неожиданно - актуальный: тут действительно очень много о России, и то, как авторам аж десять лет назад удавалось об этом говорить - без причитаний, но с поднятой головой, - заслуживает как минимум уважения. Все мы ведь либо в бане сгорим, либо в мешке из-под картошки окажемся, либо сорок ударов плетьми - десятые, как ни крути, бывают подозрительно похожи на новые девяностые.
Кровь хоть и не водица, но, к сожалению, у второго романа она заметно жиже: если "Лето по Даниилу Андреевичу" временами раздражало, но старательно било наотмашь, то "Сад запертый" остепенился, поставил голову на место и, конечно, осунулся. Тот текст был максималистским бунтом, упоительной схваткой - с жизнью, с читателем, с самим собой; свежий - своего рода тишина после битвы, и транслировать тишину Курчатовой и Венглинской удается несколько хуже.
Поймите правильно - это без всякого лукавства хороший роман, даже более ладный и взвешенный, чем дебют, - но никакой уверенности в нем не осталось, он как будто об одном смирении и сам со всем смирился, хотя - вот парадокс - получившая главную роль Алька, ученица Даниила, смиряться вроде бы не намерена. Досадных пустот в тексте и в героях стало побольше, быт заедает, и хотя по прежнему попадаются выкрутасы - даже ложная сюжетная веточка есть - все они как-то боком; текст доверительно смотрит тебе в глаза да и все. Наверное, чтобы так смиренно глядеть, действительно лучше выбирать слова потише, но иногда становится жаль всех неслучившихся красивостей - акварельных мазков здесь, в угоду вышеозначенным причинам, тоже поубавилось. К счастью, иногда они все же случаются: "губы, холодные и клейкие, как тополиные почки" - а больше я вам и не скажу ничего, спойлеры-с. Прочитаете - тогда и поговорим.