Текст: Павел Басинский/РГ
Фото: photoxpress
В начале декабря будут объявлены имена трех главных победителей главного литературного конкурса страны - премии "Большая книга". В восьмерку финалистов входит известный прозаик Ольга Славникова - автор романа "Прыжок в длину" о молодом атлете, который мечтал стать олимпийским чемпионом, но, спасая случайного мальчика из-под колес джипа, потерял обе ноги. Это мог бы быть роман о новом Маресьеве, безногом летчике. Но время диктует свои правила игры в роман, и "Прыжок в длину" - о том, что границы между Добром и Злом в современном мире становятся практически неразличимыми. Главной трагедией для главного героя - Олега Ведерникова - стала не ампутация обеих ног, а вот этот спасенный им мальчик. О странностях современного романа мы поговорили с Ольгой Славниковой.
Не только я в своей рецензии в "РГ", но разные люди отметили, что Ольге Славниковой удалось написать РОМАН, а это сегодня очень трудно, практически невозможно. А что это такое РОМАН, по-вашему. Пациент скорее умер или скорее жив?
Ольга Славникова: Роман жив и живуч: на моей профессиональной памяти он претерпел три раунда собственных похорон, и ничего, продолжает создаваться. Другое дело, что романом сегодня называют совокупность мутировавших прозаических форм. И здесь главный мутагенный фактор - постмодернистская ирония. Она не позволяет говорить прямо о важных вещах. А между тем, в мире постправды, когда фейк уравняли в правах с фактом, у нас остались только художественная достоверность и художественная логика. Иными словами, мир по-прежнему познаваем, но - через роман. Для этого
писатель должен решиться на серьезность - вопреки всему.
И надо найти пульс у традиции - великой традиции русского реализма.
Как возник замысел романа? Это реальный случай или чистый вымысел?
Ольга Славникова: В основе романного сюжета, как правило, лежит история самого автора. Я, как и мой герой Олег Ведерников, серьезно занималась спортом, только не легкой атлетикой, а лыжами. Была кандидатом в мастера, бегала уже на мастера, имела большие амбиции и видела в будущем олимпийский пьедестал. Но однажды на рядовой тренировке получила травму. И все сразу закончилось. На месте тренировок, сборов, соревнований возникла пустота, и было не на что опереться, чтобы начать новую жизнь. Я потом про это забыла, очень постаралась забыть. И вот, спустя десятилетия, отдала эту историю, усиленную вымыслом, своему герою. И еще: "негодяйчик" Женечка имеет реального прототипа. История в бассейне, когда отличница, спасая своего неуклюжего одноклассника, покалечилась и потеряла весь драйв, с которым шла на медаль и просто - в светлую жизнь, действительно произошла. И этот одноклассник и дальше, без особого злого умысла, становился причиной человеческих бед. Это свойство - постоянно заставлять людей за себя платить - и легло в основу образа.
Да, "негодяйчик"... Сильный образ. Пожалуй, даже посильнее самого Ведерникова с его трагическим героизмом. Со времен Достоевского не припомню такого героя, такого архетипа. Он случаен, типичен? Что он несет нашему времени?
Ольга Славникова: У "негодяйчика", как было сказано выше, есть прототип, но в основных своих чертах он сгустился из воздуха. В воздухе витает угроза: массовое стремление быть на стороне Добра задешево. Женечка-негодяйчик, казалось бы, щедр: делает подарки даже бывшим школьным недругам, готов содержать безногого Ведерникова, берет под опеку вырастившую его домработницу Лиду. Женечка к тому же морализатор. А зарабатывать он готов хоть на стройматериалах, хоть на наркоте. Это уже его privacy, бизнес и ничего личного. Представительствующие от имени Добра без внутренней работы, без реальной жертвенности и подвижничества - сколько таких я наблюдаю вокруг! Можно сказать, у Женечки целый сонм прототипов. Что нам несет такой "герой нашего времени"? Про себя могу сказать, что тот реальный человек, с которого изначально был написан Женечка, - он дружелюбный, улыбчивый, услужливый. Но я его боюсь.
Ваш роман начинается как роман о классическом герое. Ведерников по закону романа должен преодолевать Судьбу, бороться с ней и либо победить, либо с достоинством проиграть. Но фактически это роман об антигерое - спасенном мальчике-негодяйчике, который становится Судьбой Ведерникова. Как возникло такое решение и связано ли оно с тем, что романный герой в чистом виде сегодня невозможен?
Ольга Славникова: Невозможность героя - это, наверное, опять про постмодернистскую иронию. В этой литературной игре герой может быть мифологемой, идеологемой, цитатой, но при этом он бескровен и по-настоящему страдать не способен.
Однако романная традиция изнутри побеждает постмодерн, как победила модернизм.
Собственно, решения выдвинуть антигероя на первый план я не принимала. Роман сам так пошел просто потому, что "негодяйчик" и есть главное страдание Ведерникова. Не протезы, а этот персонифицированный результат его героизма. "Негодяйчик" обессмысливает жизнь своего спасителя еще фатальнее, нежели инвалидность и уход из спорта.
Меня поразил конец романа. Вдруг в последних фразах вырастает как серьезная фигура эта несчастная домработница Ведерникова. Вдруг оказывается, что это - еще и история глубокой и неразделенной любви. Всегда считалось, что Славникова пишет принципиально не "женскую" прозу. Но финал пронзительно "женский". Почему?
Ольга Славникова: Если бы я сказала, что не делю прозу на "мужскую" и "женскую" - это было бы отчасти правдой, но отчасти лукавством. Мне кажется, что "женскую" прозу инициирует опыт несчастной любви. У меня такого опыта не было. Но вот парадокс: со временем то, чего не случилось в реальности, как-то наживается и понимается путем писания прозы. Каждый роман - это годы, по-настоящему прожитые писателем внутри истории. Когда домработница Лида появилась в книге, у меня не было на нее грандиозных планов. Но потом мне стало больно - не за нее, а вместе с ней. "Женское" пришло ко мне через моих героинь.
Традиционный вопрос: работаете над чем-то новым? Можно ожидать нового сильного романа?
Ольга Славникова: Да, я опять пишу роман. Рабочее название "2050". Знаю, что сейчас автор, чтобы оставаться в информационном поле, должен выдавать как минимум одну книгу в два года. Но для меня интересы самого романа важнее всего, что происходит вокруг книги, когда она вышла. Пишу в том темпе, в каком растет проза.
Источник: «Российская газета»