Текст: Андрей Васянин
13-летняя дочь моего знакомого, не снимающая на улице наушников, а дома редко отлипающая от любимой соцсети в ответ на мой вопрос сходу выпалила штук пять названий рассказов про Дениску – «Сестра моя Ксения», «Англичанин Павля», «Где это видано, где это слыхано». Ну и, конечно, «Тайное становится явным».
Я только со временем понял, в чем тут секрет: он в непрекращающемся действии в этих рассказах, ведь там никто не стоит на месте, все герои действуют и мы вместе с ними – движемся, переживаем, видим все их глазами. Это не просто воспоминания и размышления, а именно действие: бухнул в кашу варенья, соли, горчицы, хрена, выбросил все в окно – сплошной экшн!
Как известно, отец первые пять рассказов о Дениске написал в один присест, примерно за неделю. До того, как стать писателем, он перебывал актером и рабочим, выступал в агитбригадах и участвовал в ополчении, снимался в кино, ставил спектакли… И он не просто описывал приключения своего сына Дениса, то есть меня, а вкладывал в эти рассказы свой сердечный опыт, и Денис, растущий рядом, ходящий в школу, на ходу придумывающий себе приключения – был только поводом, чтоб высказаться о любви, чести, посмеяться над чем то, сказать что сам автор думает об отношениях детей и родителей…
Ведь из 61 папиного рассказа только один описывает реальное приключение, происшедшее со мной, остальное художественный вымысел.
Это «Третье место в стиле баттерфляй», про то, как мальчик, придя домой, сказал, что занял на физкультуре 3 место в заплыве стилем «баттерфляй», а после расспросов выяснилось, что третьим стал он и все остальные, пришедшие последними. А физрук нам, на самом деле, просто сказал – плывите, как можете, а я посмотрю, кто и как держится на воде. Мы по-собачьи забарахтались в бассейне, взбили там, 20 с лишним пацанов, всю воду, он и говорит – сколько пены, будто заплыв в стиле баттерфляй! Кто добарахтался первым занял первое место, второй «доплывший» стал вторым, а остальные заголосили «а я, а я на каком?» Физрук – тихо-тихо, у всех вас бронза…
И это еще, конечно, рассказы о времени и о тех людях, что жили рядом с ним. Да, коллизии придуманы – но при этом все их персонажи совершенно реальны. Дениска – я , Мишка – мой друг Миша Слоним, Аленка – она и была Аленка, училка Раиса Иванна - абсолютно реальная наша Раиса Ивановна, Ваня Дыхов – это мой товарищ, будущий режиссер Иван Дыховичный. Даже случайные, просто упоминающиеся в рассказах люди - дядя Юра, тетя Катя, мила, дядя Борис Михайлович – из того же рассказа «Капля никотина убивает лошадь», про то, как мальчик обрезал папины папиросы – это все тоже наши реальные друзья и знакомые. Это все типажи тех лет – но, как видите, переросшие свое время, «выскочившие» из него.
А я, кстати, по тому времени немного ностальгирую, вспоминая наши утренники, речевки, деревянные пеналы, перьевые ручки, промокашки – и, себя в пионерском галстуке в 61-м. Замечательный художник Виталий Горяев, иллюстрируя первое издание «Денискиных рассказов», рисовал Дениску с моих детских фото. Я помню, как раскрыл эту книжку, увидел себя, и мне это очень понравилось. А когда папа в школе читал эту книжку, ребята хлопали и просили еще, но никто из них не показывал на меня пальцем – вот мол, книжка-то про кого!
Зато задразнили потом, лет в 30, когда папы и мамы своим детям начали говорить – вон дядя усатый это тот самый Денис, который кашу в окно выливал…
От папы я научился не только драться и грести на лодке. Во время наших прогулок вокруг квартала перед сном, он мне рассказывал про свою молодость, про то, как он играл в театре, он водил меня в цирк и благодаря ему я не просто смотрел представление, а со временем, под его руководством, начал разбираться в цирке и эстраде тех лет. И, конечно, папа ориентировал меня в жизни, объяснял, например, что нужно выбрать в ней узкую нишу и в ней достигать совершенства.
Сначала он меня настраивал быть художником. Но хорошо я рисовал только в детстве – а в 15 лет мои способности, как это часто бывает, сошли на нет. Потом мы остановились на том, что я буду филологом, он говорил, что я должен стать книжным червем. И сделал так, что я сам взялся за древнегреческий и латынь.
Это случилось после нашего обсуждения «Евгения Онегина», которого отец знал в совершенстве. Он полушутя спросил меня – как думаешь, Онегин был образованным? Гордый, 14-летний, я говорю – да нет, он был верхогляд, светский щеголь и все такое. А папа мне – ну-ну. А помнишь «он знал немного по латыни, чтоб эпиграфы разбирать»; а вот это – «да помнил, хоть не без греха, из "Энеиды" два стиха.» А знаешь из «Энеиды» два стиха? Кто эту «Энеиду» написал – знаешь? По всему выходило, что до Онегина мне еще учиться и учиться. Я разозлился, пошел в магазин купил учебник латинского и начал его самостоятельно изучать. И потом на эту специальность пошел на филфаке.
Закончив учебу, я разбирал древнегреческие рукописи, преподавал современный греческий в МИД, потом кино, ТВ, журналистика, политаналитика, кандидатская по философии – и только потом писательство. Все как отец, он тоже вон, сколько профессий сменил, пока не начал писать про Дениску.
А мне уже самому пора писать о себе. Давно уже задумал автобиографию, которую назову «Подлинная жизнь Дениса Кораблева».