Японский автомобиль — «Тойота», японский художник — Хокусай, японский писатель — Харуки Мураками. Так, скорее всего, ответит сегодня любой западный «человек с улицы» (а для Японии, напомним, западом является всё, что на карте левее Владивостока). Но если первые два члена этой триады, вероятно, не вызовут внутреннего отторжения у самих жителей Страны восходящего солнца, то с Мураками дело обстоит сложнее. К самому популярному за границей японскому писателю (переведен на 50 языков, постоянно фигурирует в букмекерских «нобелевских списках») отношение у них двойственное. И его вполне разделяют те «гайдзины» (иностранцы), которые взяли на себя немалый труд узнать Японию больше, чем на уровне любви к суси (которые мы упорно называем «суши») и предпочтения праворульных автомобилей. В чем тут дело? Неужели только в том, что «от него слишком пахнет коровьим маслом» (то есть он слишком объевропеился)? Накануне 70-летия Мураками мы попросили сформулировать, в чем тут дело, Александра Чанцева — не только оригинального писателя и острого критика, но и (не в последнюю очередь) профессионального японоведа, автора первой русской книги о Мисиме.
Текст: Александр Чанцев
Фото: patrycjawalter.com
12 января в возраст почетного сэнсэя вступает Харуки Мураками, обладатель неофициального титула «японский писатель № 1 в мире». Пока не произошла полная канонизация и ему еще не вручили Нобелевскую премию (в 2018 году, напомним, из-за модных в этом сезоне сексуальных скандалов премия по литературе не вручалась, - но в этом году обещают «двойную порцию»), поздравим его с имеющимся и подумаем над причиной его популярности.
Возьмем, как лото из корзинки, не лучшую и не худшую, не раннюю и не позднюю его вещь - хотя и разнятся книги Мураками не сильно, он из тех, кто раз попал в «десятку» и по другим мишеням с тех пор не бьет. Вот сборник его рассказов «Ничья на карусели». Впрочем, в своем предисловии к сборнику — из 150 страниц! — он затянуто утверждает, что это не рассказы, а чуть ли не новый жанр, некие зарисовки, услышанные от знакомых истории, он же любит слушать других, а не говорить сам…
Да, во всех без исключения девяти рассказах более или менее отдаленные знакомые или случайно встреченные люди вдруг начинают излагать рассказчику по имени Мураками какие-то самые интимные истории, трагические или странные случаи (зная скрытность японцев, верится с трудом). Мураками же — видимо, памятуя о работе за стойкой собственного джаз-кафе, когда он, по легенде, и начал писать, — из раза в раз реагирует глубокомысленными «Ну, да», «Пожалуй» и «Все может быть» (японское универсальное поддакивание «соо ка!..»).
Это прием интервьюера, «разводка» человека на рассказ о себе? Но ему особо и нечего сказать — «Мое „ну да“ вовсе не обязательно означает, что я согласен с этим высказыванием. Просто готов признать существование такого взгляда на вещи». А если герой и высказывается, то звучит: «Главное — это любовь и понимание», «Смерть — особое событие». Рассказчику и собеседники по большей части неинтересны — он с трудом вспоминает их, использует, чтобы дождаться окончания дождя («Укрытие от дождя») или возвращения жены из магазина («Ледерхозен»).
Впрочем, его можно понять — люди эти с их проблемами действительно могут быть интересны только личному психологу за немаленький гонорар. Ироничный английский эксцентрик Дж. Кокер пел, как он ненавидит common people, обычных людей.
Но у Мураками это даже не люди, а архетипы современных невротиков,
озвучивающие нужное любимые японские роботы. Девушка пережила мучительный развод родителей — и сама стала сильной личностью, но замуж выйти не может; другую девушку уволили, она рассталась с любовником — и пустилась во все тяжкие, но в итоге преодолела кризис; герой понял, что прожил половину жизни, и начал страдать от кризиса среднего возраста; и т. д., и т. п. Нет, это, скорее, target groups — типические случаи для тех, кто и читает Мураками. Довольно точно, надо признаться, откалиброванные для нужд потребителя — все женщины, как на подбор, сильные и незамужние, а мужчины «ходят налево», рыдают и инфантильны крайне. О том же бьют тревогу японские социологи в газетах и на ТВ, — японские женщины уж слишком прониклись западным феминизмом, не хотят выходить замуж и рожать детей, а мужчины не желают быть опорой семьи и соответствовать своей гендерной роли. Вот и проблема рождаемости, старения населения и прочие японские «мондай».
Невротики в кризисе, одиночестве и поиске - не во всех ли книгах Мураками?
Да, собрат Мураками, французский «международный писатель № 1» Мишель Уэльбек - тоже мономан, рапсод одной темы. Но эта тема - не разложение, но конец мира, не меланхолия, а отчаяние и суицид. А отчаяние - оно все же честнее, нет?
Для них и их западных аналогов и пишет Мураками — без нюансов, языка, деталей, будто из раза в раз повторяя — да, согласен — профессионально и «с чувством» заученную джазовую меланхолическую мелодию.
Кстати, «Джазовые портреты» Мураками (название, к слову, как и имя Кадзуо Исигуро, написано катаканой, японской азбукой для заимствованных слов - такое вот шкловское «остранение» на Запад). Прекрасная идея - писатель, у которого прочтут все, даже его книгу о том, как он любит бегать трусцой, пишет о своих любимых джазменах, бескорыстно (гонорар не в счет) сеет добрые и вечные джазовые стандарты. Именно что вечные и стандартные донельзя. Билли Холидей, Элла Фицджеральд, Майлз Дэвис, Каунт Бэйси, Луи Армстронг, Телониус Монк и другие - да, великие навсегда, всегда on my strereo. Но - из тех, кого слышали и знают, по имени или с двух нот, все. Из тех, что все любят - не знаете, что включить на первом свидании, поставьте винил олдскульного джаза, понравится всем (или сделается вид, что нравится). Ведь это, увы, уже давно не music, но - muzak. Та фоновая музыка, что навязла всем на генном уровне в торговых центрах и ресторанах, скелет, симулякр музыки. Нет, я не прошу Мураками писать про гагаку или джапанойз, но все же, все же…
Да, эту джазовую мелодию, чуть разбавляя мистикой, — куда без нее, после его загадочных овец и девиц с ушами (а бывают без ушей?) читатели требуют еще. И с необременительной философией, в духе того же Вербера, Коэльо и иже с ними в топах, чатах и на одних полках. Duty free литературы, интернет-коучей по ментальной йоге для фрустрированного среднего класса и к нему примкнувших. Такое «есть, молиться и любить».
Кстати, заметили, чем герои Мураками занимаются чаще всего и хоть с каким-то энтузиазмом? Герой, укрывшийся в своем стрессе дома от всех, почти хикикомори, самозабвенно готовит себе еду - рецепт прилагается. И то верно и метко - не только еда крайне важна на Востоке и в Японии, такой элемент тимбилдинга и материальная и не только культура сама по себе (Вы уже поели дневной рис (обед)? А что вы ели? Как вам японская еда? О, я вчера попробовал сукияки по-хоккайдски и сакэ из Аомори! О, соо ка?!..), но и - заедать стресс. Заедать и зачитывать.
Да, он не «бата-кусай» («воняющий сливочным маслом», то есть несвойственной для восточных людей едой западных «рыжебородых варваров» - термин для озападненных вещей).
Он действительно японский. И не его вина, что его герои так скучны и безлики
- вопрос даже не призовой игры, вспомнить имя одного из его персонажей? Да они часто безымянны или скрываются, как в интернет-чатах, за псевдонимами - они среднее производное от массы его японских поклонников. Того общества времен упадка империи, к которым все негативные - советские ли, актуальные ли - социологические термины аккурат подойдут. Одинокие, атомизированные, застрессованные, в скучной убивающей фирме-кайся или на вечном байто (фрилансе), отказавшиеся уже от брака, даже секса (см. исследования вроде бьющих тревогу производителей презервативов, возлагающих надежду лишь на грядущую Олимпиаду в Токио). Ведь, да простят меня в Японии, 90 процентов японцев - винтики и те гвоздики, которым не след высовываться (японская пословица про выпирающий гвоздь, которому не поздоровится), да они и не хотят. И 10 процентов - действительно интересных, сумасшедших, тех, кто вдруг срывается и едет учиться в Англию, волонтерить в Лаосе, тусовать в Туркмении, кто снимает, поет и сочиняет то, за что мы действительно любим Японию. Читают ли они сами Мураками, кстати? Те, кого пытал я, предпочитают, например, Осаму Дадзая и Арсения Тарковского, а на обоих Мураками, Харуки и Рю, понимающе снисходительно-извиняющеся фыркают.
Кстати, корень «кайтэн», составляющий слово «карусель», чаще всего звучит в другом слове — «кайтэн-дзуси», то есть ресторан «конвейерных суси», когда посетители сидят вокруг круглой стойки, а перед ними на механической ленте проезжают разные суси «на любой вкус». Берешь любимые, потом платишь по количеству блюдечек. Есть такие заведения и в Москве. Надо ли говорить, что заведение это уровня среднего общепита? Не «Мишлен» и не то кафе на три столика в глубине квартала, найти еще надо, где готовят семейно, к тебе, если расположится, подсядет шеф, нальет бесплатно пива, выпьет с вами и поговорит. Прямо по Мураками.
С днем рождения, сэнсэй! Живите долго, пишите меньше!