Текст: Борис Кутенков
Коллаж: ГодЛитературы.РФ/фото: pixabay.com
Августовский «Новый мир» открывает подборка Валерия Лобанова. Стихи, умещающие ёмкий звукосмысл в афористичные восьмистишия (в подборке – не только они, но кажется, что эта форма наиболее органична для автора), сами подают пароли о своих предшественниках. Лаконизм плотно сконцентрированного горя с примесью самоиронии – от позднего Дениса Новикова; просветляющая вселенская безнадёжность – от Георгия Иванова; но индивидуальная нота в рамках «почвеннического» вектора – узнаваемо лобановская.
захмелеть
не от рюмашки
от любови
от тоски
от классической ромашки
отрывая лепестки
выйти в поле
ты – не Вертер
нет бессмертья впереди
посидеть
послушать ветер
вынуть пулю из груди
Сайт «Прочтение» публикует уже вторую стенограмму дискуссии, состоявшейся в рамках проекта Владимира Панкратова «ФИКШН 35. Литературная премия для молодых авторов».
Реплики участников (литературных критиков Егора Михайлова, Полины Бояркиной, Максима Мамлыги, Сергея Лебеденко и других) – прекрасный навигатор в пространстве современной прозы.
Егор Михайлов: «Вообще разобраться в том, что происходит – это большая проблема. Если выходит кино, которое помогает как-то осмыслить современность, люди идут в кино. Если выходят книги, которые помогают как-то осмыслить современность, люди покупают книги, если этих книг нет, то и покупать их никто не будет. Поэтому я вкину такой тезис – можете с ним поспорить – мне кажется, как только у нас в России массово, в первую очередь, в художественной литературе, причем в популярной, в жанровой в какой-то степени, будет в больших количествах, часто отражаться повестка – то, что происходит здесь и сейчас на наших глазах, тем быстрее будет расти наш рынок. Потому что
людям нужно понимать, что происходит – не только на уровне событий
– с этим худо-бедно справляются новости, аналитические сайты и еще что-то, но какие-то экзистенциальные вещи».
Сергей Лебеденко: «…я поддержу Полину и Максима в несогласии с Егором – что если мы будем больше писать о современности, то люди будут больше читать. Выходил очень интересный роман про 2010 годы у Марины Вишневецкой – “Вечная жизнь Лизы К.”, и там есть протесты 2011–2012 года, которые раньше я встречал только у Пелевина (какое-то освещение, но довольно издевательское, как обычно у Пелевина), и война на Донбассе. Но текст, по моим ощущениям, прошел незамеченным. В то же время – я согласен с Полиной в том, что, когда автор берётся освещать современность, есть риск, что он возьмет эту современность, сделает её темой, но при этом текст получится клишированный, старый и архаичный сам по себе…»
Textura публикует рецензию Василия Геронимуса об одной из самых важных книг последнего времени – «Вещество человечности» Ольги Седаковой (об этом сборнике глубочайших интервью разных лет поэта и мыслителя ваш обозреватель также писал на «Прочтении» в мае). Геронимус сосредотачивает внимание на принадлежности автора к русской интеллигенции: «Автор этой книги бессменно остаётся ярким и – хочется добавить – счастливо уцелевшим «после бурь, после гроз» явлением исконно русской интеллигенции. Перед нами книга интервью, которые Седакова давала на протяжении почти 30 лет. В интервью «Вещество человечности», по которому названа вся книга, Ольга Седакова, учитывая опыт католической религиозности (и опыт своих личных встреч с Римским Папой Иоанном-Павлом II), не противопоставляет красоту истине, а скорее идёт к древнему синкретическому единству истины, добра и красоты, заметно пошатнувшемуся в эпоху декаданса, на трагическом рубеже XIX–XX столетий». Интересно и отношение Седаковой к современности: «Идеологической моде в смысловом и ценностном поле книги этих интервью противостоит истинная современность.
И задача поэта – уловить, почувствовать ту единственно неповторимую грань мирового целого, с которой эта современность сопряжена».
Там же – интервью в двух частях Николая Милешкина с рок-музыкантом и автором песен Юрием Наумовым. Интервью стало для вашего обозревателя пространством важных откровений об искусстве и собственной независимости, которой препятствуют мировые соблазны.
Пафос Наумова уравновешивается удивительной здравостью рассуждений о природе искусства.
«Насколько я понимаю, русский язык предоставил мне свободную карту. Это сродни тому, что я построил гоночный автомобиль очень не по-здешнему – и языку захотелось в этом автомобиле прокатиться. И он согласился на поставленное мной условие: “Здесь рулит звук.
Будет так, как музыка скажет, ты здесь пальцы не гнёшь, какой бы ты ни был красивый и образный”. Для богатого, мощного и властного языка – условие небывалое… Для того, чтобы это осуществить, целый ряд стандартов надо было радикально переписать. И если после этого моё искусство устоит — гарантии нет, но шанс имеется, – дальше будет возможно то, что было невозможно. Моя задача – обналичить эту возможность. Чтобы это сделать, этому нужно посвятить целую жизнь – причём весьма долгую жизнь, поскольку это вопрос десятилетий, если не полувека».
В июльской «Дружбе народов» – пронзительные дневниковые записи разных лет Олега Павлова, прозаика, преподавателя Литературного института: «достоевская» рефлексия совестливого человека, затерянного в прагматическом времени и остро чувствующего свою неприкаянность. «Дневниковые записи вне сюжета – в тягость. Надо, чтобы судьба вовлекала в какой-то сюжет, и тогда записывать так же интересно и важно, как создавать роман.
Разгадать сюжет своего времени и почувствовать своё место в этом сюжете значило бы всё понять.
Но я вот, наверно, слишком приземлённый человек, чтобы ощущать себя вовлечённым в события, которых я не ощущаю нервами, чем-то реальным, живым. Живу я нервами. Искренней всякого вечного или всечеловеческого вопроса досаждает мне мысль о том, что тягостно в эту же минуту: хлопнула громко дверь в подъезде или вот муха жужжит».
Любители дискуссий – не пропустите также круглый стол об эстетическом риске и литературном повиновении из июльского номера «Знамени». Дмитрий Бавильский: «Эстетический риск связан ведь не со степенью авторской радикальности, но с количеством подлинности. Кажется глубочайшим заблуждением, что эстетический риск – это откровенность и тематическое расширение, включающее какие-то табуированные доселе области человеческого существования (о, а включу-ка я в роман девушку, писающую на могилку своего возлюбленного, поскольку этого никто не делал): однажды мы с Дмитрием Александровичем Приговым обсуждали, что искренность в искусстве – первый признак его непрофессионализма. Чаще всего желание удивить (и тем более – шокировать) скрывает скудость ума и ограниченность творческих возможностей.
Экзотика легко попадается в поле зрения нетренированного глаза, гораздо интереснее увидеть нечто новое в обыденном, обычном, заезженном, знакомом.
Добавить хотя бы микрон свежести, лишний градус или ракурс интенции к тому “слову, что знают все”».
Елена Иваницкая: «Ввести госидеологию, цензуру, опустить железный занавес, поставить писателя в жёсткие этико-эстетические рамки – это сегодня общее место. Буквально слово в слово с газетой «Правда» семидесятилетней давности. Вот, например. «Закрыть информационное пространство России от культурного западного потока, разрушающего в России “ядро культуры” вместе с этикой и морально-нравственными представлениями в условиях новой “холодной войны” является и уместным и необходимым». Это пишет Лев Черной (доктор, профессор и действительный член) в своей книге об этике (М.: Нестор-история, 2019, с. 116)».
Валерия Пустовая:
«Я против конвенций – я за риск. За то, что пишется из зоны дискомфорта, а когда читается, ничего не нарушает, а напротив: утверждает ясное и точное видение жизни.
Такое, что каждый почувствует: с этим новым ясным зрением ему жить куда легче и прямее – удобнее для всего человечного в нём».
А в августовском «Знамени» прочитайте стихи Григория Горнова – метафизический, мощный «железнодорожный гул» вокруг смысловых путешествий, чья скорость и обгоняет биографическую последовательность, и не минует прямого композиционного нарратива.
Я всё не думаю о плохом.
А ты всё думаешь обо мне.
Сидишь пред пластиковым окном.
Апрельское дерево спит в окне.
И чёрно-бела его листва.
И чёрно-белость в его ветвях.
И чёрно-белый закон листа
Ветвями держится на цепях.
Со мною есть пол-любви твоей.
И по шарнирам бежит весна.
И я стою на обрубке дней.
И рядом фуры и поезда.
Журнал «Цирк «Олимп» продолжает публиковать беседу филолога, исследователя неподцензурной поэзии Владислава Кулакова с поэтом Всеволодом Некрасовым, состоявшуюся в 1990 году. Некрасов о собственном стихотворном методе: «Когда я набрёл на повтор – это была возможность метода. Версия метода. Всякий метод желает стать самодействующим, повтор был один из самых больших соблазнов: ведь каждое слово вроде бы ничто не мешает повторять дважды. И мне хотелось – каждое. Но одно почему-то идёт – а другое не идёт; и было очень интересно. Мне хотелось повторить слово «солнце», чтобы было видно: «солнце, солнце»! Помню, что было несколько вариантов, и несколько лет я выруливал на какие-то случаи… Так или иначе, было ощущение, что я работаю с методом, и стих не случаен; это ощущение было важно. Началась работа, попытка составить ритмический словарь». О поэтике конкретизма:
«Конкретность – это поэзия, которая есть на самом деле, физически наиболее прочная. Потому что тогда вопрос ставился серьезно – и предшествовавшей эпохой ставился, и вообще: вопрос о том, дадут поэзии жить или нет, как ее уничтожают – и как она будет сопротивляться. Вот хотя бы своей потрясающей способностью цепляться за извилины в мозгах. Все дальнейшие ее хорошие качества и добродетели начинаются именно с этого». Об учёбе у Яна Сатуновского: «Сатуновский действовал своими идеями: они у него такие органичные были: “главное иметь нахальство знать, что это стихи”. Собственным примером: существует человек, который нет-нет – и вдруг как-то ловит себя на поэзии, именно ловит. Ловит себя на поэзии – это самый добротный конкретизм. То, что ты должен отметить, то, что есть на самом деле, вроде регистрации заголовков и вывесок – только внутри самого себя. Своя внутренняя речь – только отмечай то, что действительно того стоит. Я видел, что Сатуновский так делал – и у него получается – что так можно существовать. Я не сразу, но понял, что это для меня и есть пример. Но опять же: в общем-то, я и раньше делал то же самое, просто у Сатуновского увидел более выраженным, более осознанным».
На «Горьком» писатель Андрей Рубанов пишет об «Унесённых ветром» Маргарет Митчелл (к слову, перечитанных вашим обозревателем как раз в этом августе, в период отпуска: замечательная проза, вопреки своему сериально-беллетристическому наполнению). Текст Рубанова довольно хаотичный и не чуждый фактических ошибок: «Маргарите (??? – Б. К.) Митчелл удалось создать замечательный образ и сюжет любви честной и бесстрашной девушки к обаятельному цинику-бизнесмену» (помнит ли Рубанов, кого в действительности любила Скарлетт весь роман? Отнюдь не «циника-бизнесмена» Ретта.
Упоминание «честности» героини тоже наводит на сомнения, давно ли автор читал роман),
а в итоге вся психологическая канва книги сводится к воплощению американской мечты: «И фильм, и роман являются неотъемлемой частью и символом ”золотого века” Голливуда, эпохи бешеной прибыли и расцвета индустрии звёзд. Что касается России – многие умные американцы, знакомые с современной Россией, давно поняли, что русский капитализм создан по образцу американского – но не настоящего, а подсмотренного в голливудских фильмах».