Текст: Андрей Цунский
Эпоха, о которой часто неверно думают
Как романтически вздыхает современный и не слишком образованный читатель при словах «Эпоха Возрождения»! Мол, унялась инквизиция, Апулея – читай не хочу, художники голых девушек рисуют и каждый второй на улице болтает на латыни, как Остап Бендер: «Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер!»
А еще видятся обывателю дивные, чуть ли не вакхические картинки: сидит в кабаке на длинных скамейках компания веселых студентов в штанах в обтяжку и с гульфиками, передают друг другу лютни и флейты, играют и поют какое-то смешное неприличие, вроде:
- Я скромной девушкой была,
- Virgo dum florebam
- Нежна, приветлива, мила
- Omnibus placebam.
- Пошла я как-то на лужок
- Flores adunare
Да захотел меня дружок, ну и так далее. А тут же начинается спор, да не о лошадиных статях, а о поэзии Архилоха, или презрительная критика схоластов... Тут же обсуждают 95 постулатов Лютера, а декольтирванные красотки-подавальщицы не успевают разносить хмельные кувшины, периодически исчезая с кем-то из молодых красавцев... И вдруг у трактира остановится несколько лошадей и войдет усталый с дороги, мокрый с дождя, но пышущий жаром немедленно творить - Леонардо! Уж его-то окружат толпой, и спорам не утихнуть до утра, а тут вдруг – боже! Кто это пришел? Эразм из Роттердама? Да нет! Сам Джованни Боккаччо! Джованни, расскажи что-нибудь позабористей и посмешнее! Хозяин, еще кувшин, хлеба и сыра!
Если эта картинка вам не нравится – мне с вами точно не по пути. Но если нравится – тем более. Потому что совсем все было не так... Веселые школяры и декольтированные красотки – это хорошо для «Октоберфеста». А то великое время, которое мы называем Эпохой Возрождения – это нечто совсем другое. Скорее, напоминает оно разрывающие сердце кадры из «Соляриса» Тарковского – возрождение Харри, выпившей жидкий кислород. Да и кто знает, сколько боли претерпевает простая вмерзшая в лед лягушка, оттаивая по весне. Возрождение – это радостно – но это и больно. Первым из чувств просыпается именно боль. Не потому ли Возрождение породило величайшее достижение человечества – гуманизм и носителей его – гуманистов? Один из них родился ровно 550 лет назад. Дейзидерий Эразмус из Роттердама. Эразм Роттердамский.
В Париж из «сырного» города (через монастырь)
Есть в Голландии самый главный перекресток – ведут с него четыре дороги, одна в Амстердам, другая в Роттердам, третья в Гаагу и четвертая в Утрехт. И стоит на перекрестке городок Гауда, где делают сыр, которого вы на самом деле у нас не попробуете, потому что никакого пальмового масла в него по оригинальной рецептуре подмешивать не положено. 28 октября 1469 года у девушки-служанки и наследника богатых бюргеров родился сын Гергард, что значит «Желанный». Желанный всем, кроме бабки с дедом по отцу. Бастард. Сколько бастардов прославила эпоха Возрождения... Хоть Леонардо вспомнить, хоть недоброй памяти Чезаре Борджиа.
Впрочем, главное сказано. Дальше биография была обычная для тех времен: школа – сиротство – монастырское послушничество. А вот потом: библиотека – место секретаря епископа Камбрэ. Уже везение – но мало того. Он оставляет должность и с медными деньгами в кармане поступает в Париже в Университет. Шесть лет при монастыре и почти пять при епископе, знакомство с обширной монастырской библиотекой, блистательное знание латыни и греческого – это сильно упрощало учебу. А вот голод – не упрощал. В те времена голодный обморок на улице был обычным делом. Для него тоже. Пришлось давать уроки и... Нам нужно отвлечься.
Стартовый пистолет Возрождения
После уроков истории в российских школах возникает у многих детей в голове фантом невероятный, смесь учебника с «Хоттабычем»: невежество, мракобесие, никто-де не верил, что земля круглая. «Индия, о высокочтимый мой учитель... на самом краю земного диска», никто вообще ничего не знает, а кто знает – того на костер. Но все уже знали, что пора поправлять календарь, включая Папу Римского (а если в голове «земной диск» – точно не получится), и в Америку уже плыли: испанцы и итальянцы, голландцы и англичане, португальцы и скандинавы знали насчет Земли все достаточно точно. Художники уже устремились не только к обнаженной натуре, но и к работе над новыми законами перспективы и композиции, врачи вскрывали трупы, изучая анатомию, но главное – в 1448 году прозвучал выстрел из «стартового пистолета Возрождения» – загрохотал станок в типографии Иоганна Гутенберга, с треском лопнула монополия церкви на тиражирование Слова. Примерно как сейчас. Когда вообще каждый может написать коммент в интернет – пусть бы дурацкий, тупой, неприличный! И хорошо. Не то что дурацкий и далее по списку. А то, что может. Вернемся к нашему Дезидерию, ведь давно уже нет Гергарда Гергардса. Но появился Дезидерий Эразмус – и его знает весь Париж. И не только Париж.
О несомненной пользе эрудиции
Сколько старинных текстов Гергард спас от худшей из судеб: дурного перевода. Уверяют, на латыни он уже говорил лучше, чем на современных ему языках, а знал он французский, фламандский, английский, итальянский, немецкий...
В древних тестах была давно уже отрада для его души. Школу он ненавидел. Монастырь – еще больше. Везде, где правили бал насилие и лицемерие, воспламенялся его гнев, пока еще бессильный. Утешение приносили мудрые и ироничные, откровенно веселые и задумчивые греки и римляне. У каждого из них находилась помимо большого произведения или внутри серьезного трактата незабываемая фраза, тонко играющая мысль, порой целая коротенькая и захватывающая история. Но это был и великий труд. Только стихотворных строк греческих авторов юноша перевел не менее десяти тысяч! Если думаете, что это легко, попробуйте перевести достойно одну. И не забудьте предварительно или в процессе выучить греческий. Гергард запоминал, потом записал их вместе, и получился весьма изящный сборник античных мудростей и шуток – Adagiа. Ее составителю 34 года, он уже закончил университет
(перерывы были необходимы – нужно было зарабатывать на жизнь). И автор ее – уже не просто вчерашний студент, а европейская знаменитость, Дезидерий Эразмус. При его жизни Adagia выдержала 60 изданий! А какие у него друзья! Он сблизился с англичанами – а тут и Джон Колет, и Джон Фишер, и принц Генрих, еще не получивший порядкового номера и не сочинивший (по легенде) «Зеленые рукава», и даже вроде не знакомый с Анной Болейн. Но главный среди них, самый близкий, самый родной на всю жизнь для него человек – Том Мор. Томас Мор. Он еще не написал «Утопию», еще дружит с будущим королем... Вот тут были и кабаки, и танцы с девчонками, и разговоры. И споры. И работа до упаду. Пятнадцатый век ушел, шестнадцатый нес столько надежд. Оставим их ненадолго. Они все счастливы. Они еще не знают.
Еще одно заблуждение о жизни гениев
Невежество со своего шестка судит о гениях эпохи Возрождения примерно так: богатый. Вечно трется при власть имущих, наклянчит денег и что-то рисует или пишет, а люди вокруг работают, надрываются. Живет во дворцах, еще и королевских дочек... с пути сбивает. Но мы с вами знаем, что жизнь великого человека в ту эпоху – это редкие недели и месяцы, при невероятном везении – годы спокойной работы. А вообще – дорога, дорога. Дорога. Верхом – в каретах разъезжать дороговато будет. А при себе – клинок – ну или хотя бы дубина, потому что на большой дороге известно кто водится. Но поначалу это и страсть, почти юношеская дромомания. Узнать, а что там, посмотреть на это, увидеться с таким-то... Никому не удалось ее избежать.
Потом все станет хуже. Сказал не так слово при покровителе – и вот уже опала, и снова в седло, и плачет добрая синьора Галлерани, «Дама с горностаем», что не смогла дать приют Леонардо, изгнанному, потому что Лодовико Сфорца к ней охладел и сама она почти в изгнании и на птичьих правах... Бежит от одного властелина к другому поэт, художник, философ... И надеется хоть бы на пару месяцев спокойной жизни. Если повезет.
Маршрут гуманиста
Дезидерия Эразмуса все больше печатают, все больше людей его знает. А в Венеции один человек очень ждет его. И есть в этом его ожидании не только воистину безграничное восхищение и уважение, но и деловой интерес! Но – не станем тропиться.
Дезидерий побывал в Англии, в доме и в семье у главного своего друга Томаса Мора. Оттуда вернулся в Париж, случилась оказия с сыновьями богатого лондонского королевского доктора в качестве их наставника, отправиться в Италию. Там он был прекрасно принят Папой, вынужден был бежать от разногласий (читай по-современному – войны) между Болонским университетом и тем же самым Папой, получил звание доктора богословия (на всякий случай, мало ли что, умен был Эразмус и практичен, не отнимешь). Но интереснее всего, что же он делал несколько месяцев 1507/1508 года во Флоренции. Любой ученый отдал бы все, чтобы попасть туда и именно в 1507 год! Еще витает тут дух Лоренцо Великолепного, но оттеняет его память о Савонароле. Еще работает Сандро Ботичелли, возвращается из Болоньи Микеланджело, заезжает ненадолго Леонардо! На посту Секретаря Десятки Флорентийской Республики – великий мыслитель и – что менее известно – незаурядный поэт Никколо Макиавелли. А в его распоряжении были архивы Пико делла Мирандолы, Фичино, Полициано. Он точно читал труды Эразмуса, которые исчислялись к тому времени уже десятками. С кем же встретился Дезидерий Эразмус первым? С кем познакомился и подружился? Ни к кому. Ни с кем. Ни с кем. Флоренция была лишь остановкой на пути в Венецию. К человеку, избравшему своим гербом якорь, оплываемый дельфином.
Высокоученейший Мануций
Альд Мануций, владелец весьма успешной и известной в Европе венецианской типографии, нимало не тяготился, что в доме его постоянно жил какой-нибудь поэт, переводчик, мыслитель. Поначалу. Но количество их росло. Так что, когда слуга сообщил, что отказал при входе какому-то Эразму из Роттердама, бросился за гостем лично, дабы исправить досадное недоразумение. Эразма он знал прекрасно – по его работам. А еще недавно он получил письмо: «Сколь часто желал я, высокоученейший Мануций, чтобы свет, который ты внес в обе литературы, греческую и латинскую, и не только искусством твоим и изящнейшими шрифтами, но также дарованием и необычайной ученостью, – чтобы свет этот принес тебе, в свою очередь, также и соответствующие блага. Ибо в том, что касается славы, нет никакого сомнения, что во все времена имя Альда Мануция будет на устах у всех, кто посвятит себя святым наукам. ...я слышал, ты вкладываешь свои труды в издание и распространение восстановленных сочинений хороших авторов и делаешь это с великой тщательностью, хотя и не получаешь подобающую прибыль.
Посылаю тебе две трагедии, переведенные мною стихами не без некоей дерзости; впрочем, достаточно ли удачно – ты сам сможешь судить. Томас Линакр, Гвилельм Гроцин, Гвилельм Латимер, Кутберт Тунсталл – также и твои друзья, а не только мои – очень одобрительно отнеслись к этому переводу… но не осудили его также и итальянцы, которым я до сих пор его показывал… Как хотел бы я, чтобы ты дал бессмертие плодам моих ночных трудов, если бы выпустил их в свет своими резными литерами, изящнейшими из всех. И чтобы книжечка была невелика по формату – а соответственно небольшими были бы и расходы на нее».
Вот чем был занят в Италии Эразм из Роттердама. Как же отвлекали его все эти войны, картины, политики, Папы... У Альда Эразм провел самые счастливые часы своей жизни – в огромной библиотеке, в шумном типографском цеху, здесь он сделал главное дело жизни – помог выпустить десятки изданий, без которых, вполне возможно – так и не смогло бы полностью состояться гуманистическое учение, да Возрождение, кто знает - было бы неполным.
Опустим занавес
Я не хочу писать о том, как Эразм умер. Это слишком печально. Хотя умер он в тепле и при свечах, на постели и не голодным. Да и лета ему приспели почтенные, а по тем временам – так даже очень почтенные, 69 лет. Но не мог он не думать о многом. О том, как студенческий друг, а затем король Англии Генрих Восьмой, некогда бивший себя кулаком в могучую грудь в знак дружбы с Томасом Мором, казнил его после заступничества Томаса за Анну Болейн. Не мог не думать и о том, что стало с Карлом Пятым, королем Священной Римской империи, чей сын Филипп Второй раздует костры инквизиции по его, Эразма, родной Голландии, и пепел Клааса забьется в сердце Уленшпигеля... О том, что нельзя соглашаться с Лютером – чьи 95 постулатов несли обновление, но что это значит, если сам Лютер такой же фанатик, как оголтелые паписты, и многих, кроме черта, зашибет его чернильница. Точнее – черта она как раз не тронет... Ушла не его молодость – ушла молодость эпохи. И почему концы веков часто моложе начал веков следующих?
Возрождение – это только сначала кажется весело. Это возвращение чувств. А первым из них возвращается боль. И воскресший после комы человек учится заново и говорить порой, и ходить. Не говоря – думать. Да еще и по-новому. Возрождение – радость, но и муки. Чтобы сделать муки эти чуть легче. Эразм из Роттердама оставил нам великую книгу – «Похвалу глупости». Но знаете что? Возрождение – это еще и работа. Прочтите сами. Как следует. Со всеми сносками, с указателем имен – чтобы знать, кто есть кто, о чем и где идет речь. И станете образованным человеком. Это не шутка. А автор удаляется от вас в Базель, чтобы поправить одеяло над умирающим стариком и подать ему воды. Кстати, не только это называется «гуманизм».