Текст: Андрей Цунский
Символ Возрождения
Если искать символы эпохи Возрождения, первым в голову приходит «Витрувианский человек», рисунок Леонардо да Винчи 1492 года. Что хорошо – человек этот не толст и спортивен, в отличие от нас в прошлом году (ох, а от кое-кого и в этом). Распахнутые в стороны руки соответствуют росту, как явствует из созданной Леонардо схемы.
В этом есть и смысл символический – тот, кто едва раздвигает ладони навстречу жизни, непременно начинает сутулиться и делается ниже ростом. Согнутый не способен на объятия – ни на дружеские, ни тем более на «более». Он не любит – он (напишите здесь, что пожелаете - по своему усмотрению).
Ну, а если говорить о символе литературном – то, конечно же, это «Декамерон» великолепного Джованни Боккаччо.
Книга примечательна уже тем, что немедленно была раскуплена при первом же издании, но при этом издана была ровно через сто лет после написания. Причина простая. Завершена она была в 1370 году – так датируется авторская рукопись окончательного варианта книги, а печатный станок Иоганн Гутенберг запустил только в 1440-м. Сперва напечатал латинскую грамматику Элия Доната, две Библии, в том числе знаменитую «Библию Мазарини». А «Декамерон» издадут спустя два года после смерти первопечатника, в 1470-м.
Между прочим, это тот самый «Декамерон», с которым вместо молитвенника в руках засыпал обер-фельдкурат Кац. Тот самый «Декамерон», который от нас стыдливо прятали бабушки.
Index Prohibitorum
А между тем, бабушки наши только следовали дурацкой традиции. Первыми не были даже те, кто включил книгу Боккаччо в Index Librorum Prohibitorum – особый список книг, которые добрым католикам было категорически запрещено читать под угрозой отлучения от церкви.
При том, что автор не использовал в книге нецензурных выражений, которые в итальянском не менее энергичны, но даже более изобретательны, а устойчивые комбинации и впрямь богохульны. Но Боккаччо в мыслях не имел оскорбить веру – он и сам был верующим. А вот не слишком целомудренному и добродетельному клиру досталось.
«Один монах, впав в грех, достойный тяжкой кары, искусно уличив своего аббата в таком же проступке, избегает наказания» - краткое изложение одной из новелл. Как умеет надувать щеки клир в любой стране, нам рассказывать не нужно.
Прочел тут на страничке одного мракобеса: «Сатанинский западный «Декамерон»».
«Случайно, а не преднамеренно, сойдясь в одном из приделов храма, они сели в кружок, прочли «Отче наш» и, повздыхав, начали беседовать о многоразличных предметах, имевших касательство к злобе дня». – Ну не в кабаке же встретились люди, «Отче наш» прочитали! Но обскуранту угодить невозможно. Дай ему волю – и вместо «витрувианского человека» он преподнесет нам трех примерных и безопасных обезьян. «Не вижу – не слышу – молчу». Гнусность этих обезьян в том, что, как правило, при этом все они «и были, и состояли, и участвовали».
Опять не угодил
Но и мирян автор изобразил честно – уж какие были (и есть).
«Жена одного врача кладет своего любовника, одуренного зельем, но сочтенного мертвым, в ящик, который и уносят к себе вместе с телом двое ростовщиков…» - из таких легенд сложится лет через двести пятьдесят «Ромео и Джульетта». Но при желании можно углядеть у Боккаччо даже «пропаганду зелий». Запретить! В суд на него! И напустить на него всех наших братьев Карамазовых в юбках. Хотя полностью согласен, что ростовщики – это отвратительно, и детям ростовщиков показывать нельзя, чтобы не отравить и не растлевать таким способом обогащения их простые и чистые души.
А это…
«…после многих поцелуев, [не наказуемо] они легли вместе и почти всю ночь провели в обоюдном наслаждении и удовольствии, много раз заставив пропеть соловья. Ночи были короткие, удовольствие великое, уже близился день, что было им невдомек».
Прочитав это, двое неких тинейджеров спросили: «А сексом-то они хоть занимались?» Уж не переоцениваем ли мы великую силу сакрального знака «18+»? О том, что такое «метафора», в XXI веке узнают позже, чем про физическую сторону романтических отношений. Да и раньше, полагаю, было так же.
Репрессированный Боккаччо
Но эстафету у католической церкви перехватывали лицемерные власти всех мастей и разновидностей. Советская – не исключение.
Наши родители помнят, как содержался этот самый «Декамерон» в библиотеках в «спецхране», как для того, чтобы его прочитать, требовался особый допуск, одобренный секретарем парторганизации. Есть даже легенда, которую рассказывают все записные КВН-щики, туристы и барды 60-х, про то, как именно им за отличную учебу разрешил научный руководитель выбрать любую книгу из этого спецхрана, и как они с сердечным трепетом шептали ему:
- «Декамерон» Боккаччо…
И как парторг с лицом щедрого барина писал на бланке запроса: «Д.К. Мирон. Пока чего».
За что чаще всего любят эпоху Возрождения? За то, что ее не знают. Узнай многие ее поближе – полюбили бы еще больше, за то, что не довелось в эту эпоху жить. Хотя…
Как только скажут «Возрождение» - тут же само собой, как топор, повисает в воздухе слово «гуманизм». Вспомнив под конец Средневековья, что создан по образу и подобию Божьему, осознал человек божественными и свой дух, и тело, и порывы, и страсти, и подвиги, и даже обжорство, и любовь – и все сопровождающие ее радости. И… правильно сделал. Хотя порой нарывается на уж точно не божеские последствия.
Кости титанов
А раз мы все и люди, и боги, то как легко и непринужденно начинает человек… мыть кости титанам Возрождения!
Леонардо да Винчи часто делал то, что хотел, а не то, что просил заказчик. А Микеланджело был так жаден до денег, что после его смерти нашли (и тут «исследователи» «взвешивают» монеты в его доме – один насчитал двести килограммов золота, второй – триста). А Бенвенутто Челлини вообще кого-то зарезал. А Рафаэль с братьями Медичи такое вытворял! А сами Медичи были… А Дюрер? А Монтень? А Шекспир? А…
Не стыдно? А ну-ка живо, кто такой Джотто? Что он нарисовал? Немедленно наизусть хоть четыре строчки из Данте! «Земной свой путь пройдя» до чего? Так середины или половины? Очутился где? В аду?! За такие знания туда вполне можно попасть. Как звали возлюбленную Петрарки? Как звали «Даму с горностаем»? Кто на «Мадонне» Рафаэля бородатый слева? Почему у него шесть пальцев на руке? Кто этот рыжий и патлатый? Кто сказал: «Цунский в молодости»? Ну, мм… спасибо. Хотя вообще это Дюрер, конечно… но… а знаете, что-то в этом есть.
Но мы сегодня даже не обо мне.
Как бы ни хотелось оттянуть эти слова но…
В общем, опять.
Приблизительно к началу весны болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на Востоке, где вообще черт знает что творится, особенно в Индии, но тоже радости мало. Таково ли свойство болезни, или слабость прививок (которых явилось множество, равно как и мужчин и женщин, не имеющих никакого понятия о медицине) - только снова многие не выздоравливают, причем большинство отнюдь не без лихорадочных или других явлений.
Почтенные люди сочли, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; и вот сидишь ты дома, употребляя с большой умеренностью макароны и гречку, избегая всякого излишества, потому что еще с прошлого года остались одни долги, и, не желая знать вестей извне – все равно читаешь на Яндексе и в соцсетях, скольких еще угораздило.
Ну а кто-то проводит время среди музыки и удовольствий, какие только могут себе доставить. Доставка ведь работает. Так что пьют и наслаждаются с песнями и шутками, удовлетворяют, по возможности, всякое желание, и смеются над теми, у кого детям на две недели больше пятнадцати.
Многие иные держались среднего пути между двумя, указанными выше: они не запирались, а гуляли, держа в руках кто сирень, кто черемуху, кто какое другое душистое, которое часто обоняли, полагая, что пока чувствуешь запах – не все еще потеряно. Да и полезно освежать мозг такими ароматами. Но это пока штрафы не дерут.
А год назад мужчинам и женщинам, которые заболевали, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного), или корыстолюбия слуг, привлеченных большим, не по мере жалованьем; да и тех не найдешь, и обычно то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умеющие делать, как подавать больным, что попросят да сбегать в магазин.
Из того, что больные бывают покинуты соседями, родными и друзьями, развилась привычка, дотоле неслыханная, что дамы красивые, родовитые, заболевая, не стесняются услугами мужчины-соседа, каков бы он ни был, молодой или нет, без стыда обнажая перед ним всякую часть тела - что, быть может, стало впоследствии причиной меньшего целомудрия в тех из них, которые исцеляются от недуга. Какие крики и стоны разлетались всю прошлую весну по пустынной улице из дома напротив… О! И снова началось.
Не передавая далее во всех подробностях этого бедствия, приключившиеся в городе, скажу, что, если для него година была тяжелая, то она ни в чем не пощадила и пригородной области. Если оставить в стороне коттеджные поселки (тот же город в уменьшенном виде), то на разбросанных дачах и в садоводствах жалкие и бедные люди и их семьи оказываются вообще без помощи медика и ухода. Вследствие этого и у них, как у горожан, нравы разнуздались, и они перестали заботиться о своем достоянии и делах; наоборот, даже не стараются уготовлять себе будущие плоды от шести соток своих и собственных трудов, а уничтожают всяким способом то, что уже было добыто. Оттого грибы, ягоды, картошка, яблоки, вишни, огурцы, самогон и прочее теперь у них только покупные, но денег-то нет!
Как соображу я наше поведение во многие прошлые дни, и подумаю, как мы по глупости раскупили весь имбирь, столпились у входа в метро, демонстрируя пропуска, арендовали собак, чтобы хоть на полчаса сбежать от домашних…
Но при этом ничего другого мы не слышим, кроме того, что Бузова во МХАТе, что футбольный матч с Бельгией мы… ну все, все, - в то время, как среди знакомых - такие-то заболели, а такие-то умерли? Если все так (а это очевидно), то что же мы все здесь делаем? Чего дожидаемся? О чем грезим? Стоит нам только вспомнить, сколько и каких людей похитила уже эта жестокая зараза, чтобы получить тому явное доказательство. А нам пора почитать себя оставленными, ибо высокородные оставили нас в таком бедствии одних, как будто мы им чужие. Поэтому, если вам заблагорассудится, я полагаю, мы хорошо и как следует поступим, если потребуем от них доставить себе все те удовольствия и развлечения, какие они отрядили нам.
Нет, я ни к чему не призываю, я тут вообще при чем? Вы уже давно читаете Боккаччо. Ну, есть там чуть-чуть меня, но несколько слов, не более.
А давайте споем? Ну, не споем – а почитаем плясовую песню из «Декамерона»:
- Я от красы моей в таком очарованье,
- Что мне другой любви не нужно никогда
- И вряд ли явится найти ее желанье.
Впрочем, после нашего затворничества в квартирах это может оказаться гротеском. И потрясем мы мир уже не смехом над новеллами из «Декамерона», а собственной тяжкой поступью. Походкой это уже не назовешь… А ведь у Боккаччо семь прекрасных девушек и три юноши тихими шагами каждый вечер направлялись к потоку, светлые воды которого спускались с пригорка в долину, тенистую от множества деревьев, среди диких камней и зеленой травы. Здесь, разувшись и оголив руки (руки? Ой ли?) и бродя в волнах, дамы затевали промеж себя разные забавы. Когда приближался час ужина, возвращались в палаццо, где ужинали с удовольствием. А после ужина, когда приносили музыкальные инструменты, королева приказывала завести танец, и вела его Лауретта, а Емилия пела эту канцону, сопровождаемая на лютне Дионео… Эх, умели когда-то проводить карантины со вкусом! Но неужели переждать чуму им удалось всего-то за десять дней?
