Герман Лукомников: «Во мне живут два десятка разных поэтов»

Текст: Анна Вардугина/«Удмуртская правда»

Фото: Сергей Рогозин

Московский поэт, перформер, актёр, составитель антологий современной поэзии Герман Лукомников приезжал в Ижевск всего на три дня. За это время он успел почитать собравшимся в ЖК «Колизей» свои стихи (хотя правильнее было бы сказать - сыграть свои стихи, поскольку исполнение каждого стихотворения Лукомников превращает в мини-спектакль) и стихи своих любимых поэтов второй половины XX века, а также ответить на вопросы собравшихся на творческой встрече в лучших традициях «Планёрки УП».

Энвиль Касимов: Кто вы?

Герман Лукомников: Поэт.

Надежда Бондаренко: Почему вы пишете?

Герман Лукомников: Я так устроен: не могу не писать. Это всё равно что вас спросить, почему вы дышите.

Поэзию я любил с младенчества. По воспоминанию моей мамы, я начал говорить стихами! Правда, сперва не собственными, а любимыми, из детской книжки, которую она мне читала. Первое стихотворение сочинил в пять лет. В какой-то момент я остался один в комнате… До сих пор ясно помню охватившее меня особое состояние (позже я узнал, что оно называется вдохновением). В этом состоянии я ходил по комнате туда-сюда, и мне в голову сами собой приходили слова, строчка за строчкой. Это сейчас я исчёркиваю горы черновиков бесконечными вариантами, пока не найду несколько правильных слов в правильном порядке для своих крошечных, как правило, минималистских стихотворений. А первое стихотворение пришло ко мне само, и я до сих пор ощущаю его как по-настоящему своё. Оно задало тон моей поэзии на всю жизнь:

Я нарисую на камне козу.

Ты нарисуешь на камне меня.

Особенно бурный период активного стихотворчества был у меня в отрочестве и ранней юности, начиная с седьмого класса и заканчивая первым годом после школы.

Потом во мне назрело ощущение, что в поэзии у меня получается не совсем то, чего бы мне хотелось, и я на десять лет практически перестал писать стихи.

Только в начале 1990 года, когда мне уже было почти 28, меня будто прорвало! Я наконец нащупал свой стиль в поэзии и начал писать то, что мне самому по-настоящему нравится. Должно было пройти 23 года, пока я научился писать так же внятно и лаконично, как это однажды у меня само собой получилось в пятилетнем возрасте.

Сергей Рогозин: Чем вам интересны палиндромы?

Герман Лукомников: Это один из множества художественных приёмов, как рифма или её отсутствие, как стихотворные размеры. В русской литературе были классики этой формы: Дмитрий Авалиани, Владимир Гершуни, Николай Ладыгин… Я увлёкся палиндромами после того, как «расписался» в 1990 году. Но я никогда не ограничивался этой формой. Во мне будто бы живут два десятка совершенно разных поэтов. Для некоторых читателей моё имя ассоциируется прежде всего именно с палиндромами, а кто-то как раз палиндромы вообще не воспринимает. Ну, строки или даже стихотворение целиком читаются туда и сюда одинаково, ну и что дальше? Я сам, будучи любителем палиндромов, считаю, что 99 процентов палиндромов читать совершенно невозможно. Ни справа налево, ни слева направо. Но если мы возьмём «обычную» поэзию, то 99 процентов стихов тоже читать невозможно!

Анна Вардугина: А разве палиндром не ограничивает свободу высказывания? Автор тут слишком сильно ограничен формой.

Герман Лукомников:  Иногда так и есть, а иногда - наоборот: палиндром порождает неожиданные смыслы, до которых самому додуматься было бы невозможно.

Я никогда не знаю заранее, каким будет текст, куда он меня выведет, и это - самое интересное.

И это касается отнюдь не только палиндромов. Начинаться всё может с чего угодно - с найденной интересной рифмы, с какого-то впечатления, продолжается потоком ассоциаций, и постепенно стихотворение вырастает во что-то самостоятельное.

Я не конструирую стихи, а ухаживаю за ними, как за живыми растениями, - помогаю им прорасти и стать прекрасными. Стихи как дети, вырастают и становятся самостоятельными. Они рождаются и удивляют меня, а потом живут своей собственной жизнью. Через десятилетия после того, как стихотворения были написаны, до меня доходят слухи, что какие-то из них стали основой школьного капустника, какие-то - эпиграфом к фильму или радиопередаче, какие-то украшают стены в виде граффити, какие-то попали в спектакль детской студии в Нью-Йорке…

Анна Вардугина: Какие ещё поэты живут в вас?

Герман Лукомников: В 1993 году мой первый сборник «Вѣшнiя воды» вышел с подзаголовком «Сборник срамной лирики». Кто-то любит именно эти мои стихи, считая их самыми интересными, а кто-то их на дух не переносит, считая, что поэзия - это обязательно что-то «высокое».

Для кого-то я прежде всего - детский поэт (хотя я никогда не писал специально для детей, просто оказалось, что примерно четверть моих стихов доступны детскому пониманию). Для других я - поэт-актёр: они не воспринимают мои тексты на бумаге, но любят, когда я их исполняю. Оказалось, что многие мои стихи очень хорошо подходят для иллюстрирования, и уже не менее ста художников иллюстрировали мои стихи в разной технике - живопись, графика, керамика, арт-объекты… Десятки моих стихотворений разошлись по стране (да и по всему миру) как анонимные, народные. Их знают, не догадываясь, кто автор. Мне это приятно. Я создаю свой поэтический мир, и он многообразен.

Анна Вардугина: Насколько для вас важны читатели, слушатели?

Герман Лукомников: Я пишу прежде всего для себя самого.

Мой главный читатель, зритель, слушатель - это я сам.

Когда я сочиняю, мне важно самого себя порадовать. Но когда я уже написал стихотворение, мне хочется им поделиться. Я считаю, что поэзия и вообще искусство - это язык, это способ что-то понять в себе самом и в мире и поделиться этим пониманием с другими.

Обратная реакция на мои стихи для меня важна. Её стало больше с появлением интернета. В 2003 году я завёл блог в «Живом Журнале», и это стало для меня основным способом публикаций. Примерно в 2013 году переместился в фейсбук. Я иногда советуюсь со своими читателями. Пока сочиняю даже самый крошечный текст, перебираю в голове десятки, сотни, тысячи его вариантов. И иногда остаются два-три хороших варианта, из которых мне трудно выбрать. Похожих друг на друга, но всё же разных по оттенкам смыслов и по звучанию. Тогда я прошу своих читателей выбрать тот, который нравится им больше, и эти мнения я так или иначе учитываю.

Надежда Бондаренко: Поэзия приносит доход?

Герман Лукомников: Не надо слишком много думать о том, как зарабатывать, и тогда тебе это не понадобится. Другое дело, что очень немногие люди могут об этом не слишком много думать. Я могу, потому что поэзия всегда была для меня самым главным, даже в те десять лет, когда я практически не писал стихов.

Поэзия для меня настолько важна, что всё остальное просто не попадает в фокус моего внимания.

Мне вспоминается реальная история времён моей молодости, случившаяся с одним из моих приятелей-хиппи. Он сидел на тротуарном бордюре - с волосами до пояса, в какой-то живописной рванине, по обыкновению медитируя, и один из «цивильных» прохожих спросил его: «На что ты живёшь? Ты и такие, как ты?» И тут ветерок прибил к ноге моего приятеля трёхрублёвую купюру (а это была довольно ощутимая сумма в те времена). Он поднял её и ответил прохожему: «Вот на это».

Одно время кусок хлеба я зарабатывал, работая дворником. Это было недолго: труд дворника всё же тяжеловат. Много лет работал сторожем. Пик моей сторожевой «карьеры» был, когда я лет пять сторожил в издательстве «НЛО», выпускающем одноимённый филологический журнал («Новое литературное обозрение»). Меня, кстати, там иногда печатали. Там же работал сторожем и мой старший друг, великий поэт Дмитрий Авалиани.

В конце концов поэзия стала меня подкармливать. В 2006 году мой друг, поэт Андрей Родионов, пригласил меня на поэтический слэм (это состязание поэтов в артистизме чтения собственных стихов). Неожиданно я стал чемпионом Москвы, потом победил в первом Российско-Украинском слэме во Львове в 2007 году. В 2014-м победил во Всероссийском слэме и поехал в Париж на Всемирный слэм, в котором участвовали чемпионы 24 стран. Все читали на своих языках. На экран за спиной у каждого поэта синхронно проецировались оригиналы и переводы стихов на французский и английский языки. Там я занял второе место, уступив лишь французской поэтессе. Так вот, за победу в слэмах, как правило, выдают денежный приз. За поэтические выступления иногда платят, а выступаю я довольно часто.

А в прошлом году произошло и вовсе удивительное событие. Я с трёх лет мечтал стать актёром (помимо прочих мечтаний).

Вернее, сперва клоуном, но клоун ведь тоже актёр. И вот когда мне стукнуло 57, мечта сбылась: замечательный театральный режиссёр Дмитрий Крымов предложил мне роль в спектакле по мотивам пушкинского «Бориса Годунова». Я играю там Юродивого, - роль маленькая, но очень важная, ключевая. По сути, играю самого себя. Пою две-три своих песенки и бормочу некий импровизированный монолог. В театре я даже зарплату получаю, что для меня удивительно, я ведь почти всю жизнь сочинял и выступал, как правило, бесплатно, просто потому, что это мой образ жизни. Чувствую себя как Крокодил Гена, устроившийся в зоопарк на работу крокодилом.

Энвиль Касимов: Расскажите о ваших взаимоотношениях с «почётным удмуртом», поэтом Дмитрием Приговым.

Герман Лукомников: Мы часто виделись на литературных вечерах, в издательстве «НЛО», участвовали вместе в некоторых вечерах и фестивалях. Не дружили близко, но иногда беседовали. Я благодарен ему за одну публикацию. Однажды в конце 90-х я прочитал своё эссе на коллективном вечере в арт-центре «Феникс». Пригов вошёл в зал как раз на моём тексте. Потом он порекомендовал Виктору Ерофееву включить этот текст в альманах прозы молодых авторов «Время рожать».

Эта публикация стала отправной точкой для появления ещё одного поэта-клоуна, как я сам (и как, мне кажется, отчасти Дмитрий Александрович), - Вовы Горохова. Оказалось, что импульсом к стихотворчеству для него стала моя поэзия. Он, в отличие от меня, ни в детстве, ни в юности абсолютно не интересовался поэзией: ему казалась, что это что-то ужасно скучное. Обучаясь в Швейцарии на музыковеда, он в какой-то момент дико соскучился по русскому языку и пошёл в университетскую библиотеку. Среди новых поступлений из России там был как раз альманах «Время рожать». Напечатанное там моё небольшое эссе так его впечатлило, что он полез в интернет выяснять, кто такой этот Лукомников. И нашёл мои стихи. На литературном сайте vavilon.ru уже тогда было выложено несколько тысяч моих текстов, - он читал их неделю днём и ночью, и в итоге этого погружения у него изменилось отношение к поэзии. Он понял, что можно писать всё, что угодно, всё, что тебе самому хочется, не обязательно по традиционным лекалам. Через некоторое время он сам начал писать стихи и вскоре нашёл свою оригинальную манеру письма и декламации. И стал одним из популярнейших сетевых поэтов.

Энвиль Касимов: Какими оказались ваши первые впечатления от Ижевска?

Герман Лукомников: Мне рассказали, что здесь есть ледяной памятник Пригову - я очень хотел его посмотреть, но оказалось, что он растаял. Зато на площади среди ледовых скульптур я увидел памятник себе самому: гигантскую голову, очень похожую на меня.

Мне сказали, что это водяной из удмуртских мифов - Вукузё. Возможно, я его реинкарнация.

Моя приятельница, прекрасный поэт и филолог Таня Нешумова когда-то написала «Все умрут, а я - удмурт». Здесь я часто вспоминаю эти слова. Ещё вспоминаю известный палиндром (авторство не помню): «Город Ижевск свеж и дорог».

Вопрос УП

Главный врач Республиканского онкодиспансера Никита Свирин спрашивает, что нужно изменить в медицине.

Герман Лукомников: Я не могу давать советов, касающихся медицины как таковой, я в этом некомпетентен. Но вот о чём хочется сказать. К сожалению, в больницах и поликлиниках нередко приходится сталкиваться с обыкновенным хамством. Не столько со стороны врачей, сколько со стороны медсестёр, медбратьев, нянечек… Хочется человеческого отношения. Больной человек уже находится в стрессовом состоянии, он особенно раним, и в это время злое, раздражённое слово не только не поможет выздоровлению, но может и навредить. Я не знаю, как это устроить, но было бы хорошо, если бы грубых, неделикатных людей на пушечный выстрел не подпускали к медицине.

О чём бы вы спросили следующего «главного редактора»?

Герман Лукомников: Ну, не знаю… Не подскажете, как пройти в библиотеку?

Оригинальный материал: «Удмуртская правда»