Сопоставление Григория Служителя с Эдуардом Лимоновым кажется насмешкой над здравым смыслом и явным неуважением к памяти умершего писателя. Что общего между яростным трибуном-жизнестроителем и жизнепереустроителем, автором огромного количества возмутительных произведений, вошедших уже в (анти)канон русской литературы - и хорошо начавшим сочинителем, автором пока что одной нежной и меланхоличной книги о частностях московской жизни, увиденной с высоты кошачьих глаз?Образно говоря, случайно оказавшись в эпицентре любой устроенной Лимоновым несанкционированной бучи, Савелий брызнул бы оттуда со всех лап.
Но «случай, всемогущий, как природа» распорядился так, что между двумя различными по темпераменту, эстетической и этической позиции писателями разных поколений существует прямая связь: они в силу суммы обстоятельств, у каждого - своих, последовательно снимали одну и ту же квартиру в арбатских переулках.
Мы не смогли пройти мимо такого необыкновенного факта: не может же быть, чтобы это чего-нибудь да не значило! (Значит ли это, например, что на смену колючему нацболу пришел пушистый котик?!) И попросили Григория поделиться своими соображениями.
Текст и фото: Григорий Служитель
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Все наши изобретения пародируют природу. Они облегчают наши потребности или как бы «продолжают» человеческое тело: колесо - ноги, компьютер - мозг. Но не только. Это так же справедливо в отношении более тонких материй. Например, стихотворная рифма, по сути, подражание судьбе.
Одно из самых загадочных и необъяснимых проявлений судьбы (в общем-то, и доказывающих ее существование) - совпадения.
Я люблю совпадения. Мне, не написавшему в жизни ни одной строфы, они кажутся чем-то вроде замены рифмам. В обычной жизни мы почти не замечаем совпадений. Иногда нас посещает deja vu. Мы прикладываем палец губам и, загадочно улыбаясь, «вспоминаем» каждое следующее слово или жест собеседника. В этом есть и тайна, и даже некоторый мистический трепет. Для наших невысоких духовных запросов этого вполне достаточно, не более того. Но я уверен, что истинное творчество усиливает это странное тождество. Так что порой становится уже непонятно, что же чему подражает: вымысел - жизни или все-таки наоборот. Например, поэту Кольриджу однажды привиделся во сне сказочный дворец императора Кубла-хана. Вместе с видением ему буквально приснились несколько стихотворных строф. Он проснулся и тут же по памяти воспроизвел небольшую поэму. Но самое интересное не это. Дело было в 1797 году, но только через двадцать лет стало известно, что этот дворец существовал в действительности. И не только существовал, но был построен по замыслу, который так же привиделся Кубла-хану во сне. Такое удивительное совпадение: круговерть вымыслов, сновидений и творчества. Или, как пел Стинг, “the sacred geometry of chance”.
Работая над своей книгой «Дни Савелия», я в полной мере ощутил на себе воздействие этой истины. К примеру, несколько лет назад, в силу разных обстоятельств, мне пришлось снять жилье в родном городе. Я залез на ЦИАН и выбрал случайно объявление. В квартире по адресу Калошин переулок, 6, 66 (число-то какое) я написал практически треть романа и там же поставил точку. За день до того, как съехать, я разговорился с соседом по лестничной клетке. Из разговора я узнал, что в моей квартире в начале двухтысячных проживал поэт и писатель Эдуард Лимонов. Отсюда же его забрали отбывать срок. Особенно соседу запомнился обыск: как по лестнице к мусоропроводу летела, дребезжа, пишущая машинка Лимонова.
Я тогда, кажется, в первый раз в жизни ощутил, что это такое, когда подкашиваются колени.
Да, подобная симметрия преследовала меня на протяжении всей работы. Можно добавить, что, описывая в романе роддом имени Клары Цеткин, где появился на свет мой герой, я только после узнал, что в нем же родился и я сам. В конце концов, алхимическая реакция усиливается, если учесть, что из этой же квартиры Лимонов был отправлен отбывать срок в Лефортово. Но именно в Лефортово впоследствии я переехал жить из Калошина переулка.
Я не могу сказать, что вспоминаю с любовью квартиру в Калошином. Помню, в мои детские годы было такое увлечение - собирать из спичек домики. Вот именно внутри такого домика я чувствовал себя в этой квартире. Мне казалось, что каждую ночь я могу проснуться в огне. Помню огромный бюст пианиста Ван Клиберна на лестничной площадке. Хозяин рассказывал, что в юности ему подарили его друзья-скульпторы. Помню вид с балкона на Вахтанговский театр. Я не чувствую никакой связи с этим домом. Как никогда не чувствовал ее ни с Арбатом, ни вообще с западом Москвы. Ни, по большому счету, с Лимоновым.
Помню, я открыл для себя «Это я - Эдичка» в пятнадцать лет. Дети в присутствии взрослых часто смеются над анекдотами, не понимая в них ни слова. Таким тогда был для меня Лимонов. Но помню свое удивление: а что, так можно? Нет, так нельзя. То есть ему было можно, а другим - нет. Наверное, как человека болезненно честолюбивого, его могло раздражать, что в длинной череде эпигонов кто-то может не распознать первоисточник; того, кому на самом деле принадлежал этот яркий, наглый, бескомпромиссный и в то же время настолько лиричный стиль. Распознают. По-настоящему я был восхищен книжкой, когда перечитал ее через двенадцать лет.
Однажды я смотрел в ютьюбе какое-то выступление «Гражданской Обороны». Один ролик потянул за собой другой. И вот год, наверное, 93-й. Пресс-конференция новообразованной НБП (запрещенная в России организация). За длинным столом Летов, Лимонов и Курехин, позади во всю стену флаг: черная лимонка в белом кругу на алом фоне. На вопрос журналиста, что вы будете делать с теми, кому не придется по душе ваша власть, Лимонов, не задумываясь, отвечает: расстреляем. Мне вряд ли пришлась бы по душе власть НБП. Значит, меня бы расстреляли.
Я очень осторожно отношусь к изысканиям в области мистики и всего потустороннего. Я не верю, что алгоритмы судьбы можно упорядочить и изобразить в схемах. Контрабандой можно провести ценный груз, но не тайные знания. И все-таки практически наугад снять квартиру, чтобы дописать в ней первый роман, а через полгода узнать, что здесь жил один из самых ярких писателей XX века… Трудно объяснить, но тогда это почему-то послужило для меня чем-то вроде призрачного аванса, неверной гарантии, что моя книжка состоится. Понять, какой смысл вкладывала судьба в такую рифму, трудно, да, наверное, и не нужно. Но все-таки мне искренне жаль, что я не успел познакомиться с Лимоновым и рассказать ему о таком чудесном совпадении. Впрочем, есть вероятность, что он узнает это и без меня.