Текст: Борис Кутенков
Фото: pixbay.com
«Горький» публикует список из 40 изданий, не попавших в книжные магазины из-за пандемии. В списке – переиздание прозы композитора Николая Каретникова (остроумные и глубокие мемуары о жизни советской культуры, только что прочитанные вашим обозревателем; предисловие Ольги Седаковой к новому изданию размещено на Colta); текст Людмилы Улицкой о вспышке чумы 1939 года, пролежавший в столе 40 лет и внезапно ставший актуальным; новое издание размышлений Льва Толстого об искусстве и многое другое.
На Colta также – отрывок из только что вышедшей в «Издательстве Ивана Лимбаха» книги исследований Полины Барсковой о блокаде «Седьмая щёлочь». Об одном «из самых странных и самых страшных текстов» блокады Павла Зальцмана «Ры-ры»: «Для историка блокады (если бы этому историку вздумалось читать стихи) самое странное в этом тексте – дата. В сентябре в городе голода ещё не было, но страх уже был: голода, бомбёжки, потери, погибели. И именно Зальцману, нервному и циничному, пришлось и удалось первому в блокадной поэзии описать работу приближения и расширения страха, то, как он превращает человека в зверя, человеческий язык – в вой и рык…» Крайне интересен и биографический анамнез стихов Зальцмана этого периода, и рассказ о его перекличках с Хармсом и Шаламовым: «Зальцман <…> пишет блокадный опыт с позиции дистрофика, то есть с позиции не-языка, не-членораздельности. Их дистрофик – собрат шаламовского доходяги и мусульманина Примо Леви, они пишут не заумь, но неумь, вопль-распад языка и смысла. Зальцман пишет отвращение и отвращением, пишет своё ры-ры, то есть внутренний мир дистрофика, но также и его внешний мир, где властвуют блокадные воры, проститутки и их преступная, недоступная еда…»
Ещё о важных фигурах неподцензурной поэзии. В новой «Волге» Владимир Орлов, бесценный текстолог и искатель литературных жемчужин, напоминает о Евгении Хорвате (1961–1993) – одном из ключевых авторов позднесоветского андеграунда. Публикуется рассказ «Из всех искусств», забытый при издании наиболее полного собрания Хорвата, «Раскатанный слепок лица», и 7 стихотворений 80-х годов, найденных в фонде Константина Кузьминского. Стихи Хорвата поражают не только полифоническим многоголосием или версификационным мастерством (все эти определения, в общем, верны по отношению к нему, но слишком общи), но подлинной, тёмной энергией поэзии, не знающей иллюзий о существовании:
Чернота белизны этой талой,
желтизна этой зелени палой –
всё, что впалой тебе не вдохнуть,
не собрать и не сжать в пятипалой.
Потому и собравшись бежать,
мстишь природе, в которой лежать:
твоего ей не выдохнуть слова,
не рассыпать его, не разжать.
Майский и июньский номера «Нового мира» представляют дневник Дмитрия Бавильского о самоизоляции ("Год Литературы" публиковал из него фрагмент - ред.). Заметки о социальном одиночестве с позиции обозревателя и интеллектуала, привыкшего высказываться о самых разных аспектах культурного процесса: «Никогда не думал, что доживу до победительного шествия идей Бланшо и Борхеса: газеты публикуют рецензии на отложенные премьеры и пропущенные вернисажи, которые нельзя увидеть даже онлайн. Кажется, впервые эпидемия уравнивает столичных жителей и провинциальных интеллигентов, мечтающих о московских выставках и парижских премьерах, сидя на улице Печерской, – и тем и другим запрещены места скопления публики, а также любые культпоходы». О «хроникальном» процессе в эти дни: «Просто я не знаю, как надо писать о современности текущем моменте. И никто не знает. <…> Просто теперь, когда появился вирус, всё человечество подключилось к одной, общей на всех, сюжетной рамке. Все сюжеты из традиционного каталога устарели, и мы теперь занимаемся кустарным изготовлением рам. Внутри них любые материи автоматически складываются в наррации. И я вижу, как многие коллеги в своих дневниках и блогах начинают заново изобретать хроникальные жанры». О внезапном появлении «новой общности»: «На моей памяти человечество никогда не существовало в подобном “едином порыве”, к тому же растянутом на весьма протяжённую повестку. Причём это не война одних против других и даже не всеобщее ополчение против очевидных сил зла, вроде терроризма (11 сентября не сплачивало человечество, но, напротив, всячески разделяло его), но именно что волны (математики высчитали: их будет пять) интернационального единения, по большей части не основанные на головных конструктах».
Поэт и редактор журнала «Формаслов» Анна Маркина, рассказавшая порталу «Ревизор» о жизни электронного издания нового типа и о своей литературной биографии, настроена более оптимистично: «Все ужасно устали от текущего положения дел. Думаю, осенью (надеюсь, к тому времени карантин будет снят) будет вспышка интереса к мероприятиям в реале. А мы обязательно встретимся всей редакцией и отпразднуем выход из заключения».
На Textura – интервью Владимира Микушевича, интересное во всех смыслах: как разговор о стихотворном переводе («...я не переводил из “настоящего” ничего, что я сам бы не написал. Как функционирует переводимое поэтическое произведение – это сложный вопрос. Оно, собственно говоря, предшествует не только мне, но и так называемому его автору; оно угадывается, оно в каком-то смысле в языке всегда было; его автор угадал и я угадываю снова – конечно, с учётом того, что угадал автор…»); об отношении к гомосексуальным бракам («…здесь моя позиция в каком-то смысле консервативна: я считаю, что по смыслу слова брак – это единение одного пола с другим. Но это не значит, что для всех людей это обязательно: могут быть какие-то другие отношения, которые, на мой взгляд, не являются браком. Собственно, на таких отношениях основана эллинская культура: мы не будем закрывать на это глаза, культура Эллады, культура Рима, – они совершенно не требовали, чтобы это кто-то регистрировал, напротив, они протестовали против подобной регистрации. Я могу привести много примеров из эллинской поэзии: “Илиада” начинается с того, что Ахилл и Патрокл уединяются в шатре – и есть предположение, что именно это их там и объединило, именно этим они занимались. Брак – это социальный институт, это не означает, что не может быть других отношений, но я не знаю, почему они должны регистрироваться. Наоборот, они, на мой взгляд, привлекательны своей интимностью и тем, что в них никто не вмешивается»); о встрече с Надеждой Мандельштам («с Надеждой Яковлевной я виделся только один раз и прочитал ей несколько своих стихотворений. Она отозвалась о них более чем положительно, сказав, что это какое-то новое слово после Мандельштама. Причём в каком смысле? Мандельштам всё-таки “поэт с гурьбой и гуртом”, а в моём лице, сказала Надежда Яковлевна, она познакомилась “с русским экзистенциалистом, с поэзией изолированной личности, что было Мандельштаму, в общем, чуждо”) и, конечно, о философии и собственных проектах, в том числе телевизионных.
В «Звезде» Елена В. Васильева пишет о новом сборнике биографической прозы санкт-петербургского литератора Петра Разумова, с интересом прочитанной вашим обозревателем как дневник травматического опыта. «…петербургскому поэту и эссеисту Петру Разумову тридцать восемь лет, и он пишет книгу о себе, не отделяя фигуру автора от фигуры рассказчика, наделяя его собственными размышлениями о жизни, смерти и человеческой природе. И это чистой воды автофикшн; от определения “автобиография” книга избавляется ещё в аннотации, именуясь “книгой об исторической и родовой памяти, о том, как социальное окружение и культурные стереотипы воздействуют на личность”. Что не отменяет того, что она автофикшн…»; «о биполярном аффективном расстройстве, второе – текст о родовом и социальном, о реальном деде автора и так называемом “армейском деде”, отсылающем к понятию дедовщины не только на службе, но и к явлению, характерному практически для любой компании. Третье – книга о том, чего нет». О ней же отзывается Роман Сенчин в недавней «Лёгкой кавалерии».
В новом номере «Артикуляции», среди прочего интересного (книжный обозреватель Владимир Панкратов о новинках современной прозы, редактор журнала Анна Голубкова о «Памяти детства» Лидии Чуковской и др.) – опрос писательниц об использовании мужских псевдонимов. Мария Елиферова рассказывает о нравах в «студийно-кружковой жизни» на примере семинара Леонида Костюкова – и о том, как «изменилось» отношение в тех же литературных кругах к её творчеству после рассказов под псевдонимом; Мария Галина – о «причудах рыночной экономики» и опыте написания низовой беллетристики; Света Литвак – о перформансах и «анаграмматических» псевдонимах; Анна Голубкова – об опыте переживания травли и о том, как выступила в Живом Журнале собственным «хейтером».
В «Лиterraтуре» Ольга Балла пишет о новой книге Геннадия Каневского «Не пытайтесь покинуть»: «Он – да, не только здесь, но здесь, может быть, с особенной систематичностью – предпринимает поэтическую работу, пожалуй, с катастрофой самого существования, и общего, и каждого частного, – на что прямо указывает первое же стихотворение книги: “бедная жизнь, запонка в серебре, / в сор была сметена”. Но, таким образом, конечно, и познания тоже: с крушением расставленных в нём ориентиров (с ситуацией, когда, говоря словами самого поэта, “указатель обломан”) – и с задачей достойного (в идеале – конструктивного) поведения в этой неотменимой катастрофе. Работу, по большому счёту, без надежды – и с тем более важной внутренней дисциплиной». Стихи Каневского – в «Волге»
расскажи мне про всё что увидишь
не дождавшись последнего дня
если ты не меня ненавидишь
значит время пришло – и меня
свет вечерен владение частно
у ворот где фигура с мечом
кто-то спросит «бывал ли ты счастлив?»
нет пожалуй
бывал развлечён