Текст: Сергей Шулаков
Уорсли Люси. Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости. Пер. с англ. Елены Осеневой. – М.: Синдбад, 2021 г. – 320 с.
«Увлечение детективами принадлежит к порокам, которые по вредности и бессмысленности своей находятся в одном ряду с курением и разгадыванием кроссвордов, занимая место где-то между ними».
Эдмунд Уилсон, 1895—1972, американский критик, литературовед, переводчик русской литературы
Это не вполне серьезное заявление тем не менее отражает отношение некоторых читателей к остросюжетной литературе, считающейся «легкой» и даже потворствующей низким страстям. «В наши дни, хотя каждая третья проданная книга все еще детектив, публика смотрит на такого рода литературу как на что-то вторичное, низкопробное, и презирает ее за упрощенность содержания, где добро всегда торжествует над злом». Однако наверняка и те, кто провозглашает подобные оценки, не смогли устоять перед парой качественных детективных романов.
Сюжет детектива часто строится на убийстве. Люси Уорсли – английский историк, писатель, автор и ведущая нескольких популярных исторических циклов на Би-би-си, а также главный куратор независимой благотворительной организации «Исторические королевские дворцы» – в своей работе решила исследовать причины и хронологию читательского интереса к этому тяжкому преступлению. Писательница рассматривает лишь британский и частично американский книжный мир. По словам писательницы, она исследует «то удовольствие, с каким британцы воспринимают, поглощают и усваивают идею убийства как такового, – явление, возникшее в начале XIX века и сохранившееся по сей день…». Преступление, вымышленное и реальное, стало коммерчески выгодным объектом. «Убийства превратились в предмет купли-продажи, как, например, мои любимые керамические фигурки в виде домов, ставших местом громких убийств», – замечает Люси Уорсли. И причинно-следственная связь здесь выглядит именно как спрос, рождающий предложение – никакого навязывания.
Автор указывает, что в конце XVIII – начале XIX века в глазах обывателей убийца был фигурой скорее героической, по крайней мере, нонконформистской, окруженной определенного рода романтическим ореолом, благородным разбойником или неисправимым, но харизматичным злодеем, «раскаивающимся на эшафоте». Действительно, публичные казни собирали огромные толпы, однако часто большинство собравшихся осыпали приговоренных проклятиями, так что о массовом сочувствии говорить вряд ли можно. Но вывод из хронологического анализа верен: «Напротив, в наши дни излюбленный тип воображаемого преступника – фигура куда менее уютная и вполне устрашающая… Романные преступники теперь – это психопатичные серийные убийцы и отрицающие все и вся нигилисты...»
Первым на не слишком респектабельный спрос на жестокие криминальные истории обратил внимание британский журналист Томас Де Квинси. Многочадный отец, находившийся в непростых отношениях с опиумом и в более чем стесненных финансовых условиях, он писал статьи по необходимости. «Полное холодноватого юмора и творческого блеска» эссе «Убийство как одно из изящных искусств», вышедшее в 1827 году, было посвящено не литературным, а самым что ни на есть реальным злодеяниям, точнее, их оценке в обществе. Именно Де Квинси, которого «в наши дни причислили бы к до ужаса хладнокровным хипстерам», ввел осознанное, как говорят юристы, совершенное с умыслом, преступление в литературный оборот:
Скоро у всех желающих появилась возможность почитать и романы с убийством, и так называемые страсти за пенни: еженедельная иллюстрированная гравюрами история на восьми страницах, стоивших всего пенни. Среди них были, например, выходивший между 1835 и 1836 годами «Календарь ужасов» и долгосрочное издание «Жизнь прославленных бродяг, разбойников и прочее», в котором реально существовавшие разбойники пускались в совместные приключения.
Тогда же чрезвычайно популярной стала жуткая история Суини Тодда, парикмахера с Флит-стрит, продававшего дешевую выпечку с плотью своих жертв. Этому интересу пополам с ужасом тоже нашлось рациональное объяснение. «История Суини Тодда, этого дьявола в обличье цирюльника, как нельзя лучше отражает глубокое беспокойство, которое испытывали люди, сталкиваясь с еще непривычным им городским укладом. Суини Тодд стал воплощением страхов тех, кто перебрался в город в поисках работы и еще не успел там освоиться».
Следующим этапом прото-детектива стали так называемые ньюгейтские романы - лондонская Ньюгейтская тюрьма была местом, где совершались казни. «Истории преступлений и преступников публиковались в форме сборника, носившего название «Ньюгейтского календаря» (с подзаголовком «Список кровавых злодеев»). Первоначально это был лишь перечень казненных, но последующие издания уже дополнялись сведениями о жизни преступников и их преступлениях. Скоро по их мотивам стали писаться не слишком длинные романы, прибавлявшие не всегда правдивые подробности.
Последняя публичная казнь состоялась в 1868 году, и с тех пор «центром интереса детективного романа, в отличие от мелодрамы или «страстей за пенни», стало не столько наказание, сколько раскрытие преступления». Всевозможные листки были вытеснены направлением, которое автор определяет как «сенсационный роман». Одна из самых успешных его авторов, Мэри Элизабет Брэндон, дала такую характеристику: «Ему (убийству. – С.Ш.) следует отличаться крайней жестокостью и особой немужской трусливой низостью, и самое главное, происходить оно должно в самых респектабельных кругах». Уорсли прибавляет: «И настоящий сенсационный роман шокировал и удивлял неожиданным игнорированием всех мыслимых приличий...»
Отдельная глава книги посвящена ранним писательницам-детективщицам. Автор приводит мнение современного критика Элейн Шовальтер: «Героини их часто порочны, обуреваемы неистовыми страстями, они опасны и склонны к убийствам. Страницы этих романов полнятся гневом, обидами, неудовлетворенной сексуальной энергией женщин, и нередко смерть мужа становится в них желанным освобождением».
Проведя читателя через межвоенные годы, период расцвета Агаты Кристи с ее светским, лишенным всякой грубости, избегавшим сенсационности детективом, Люси Уорсли заканчивает свое исследование на второй половине 1940-х, упоминая одного из самых художественно одаренных американцев – Реймонда Чандлера. «Простая проза Чандлера скрывает в себе глубокий смысл, размышления над сложными вопросами жизни и смерти…» В этой не блещущей свежестью характеристике важно определение «проза», приближающее произведения знаменитого американца к «большой» литературе.
Автору жалко литературных преступлений прошлого как уходящей натуры. «В 1946 году Джордж Оруэлл опубликовал знаменитую статью, в которой оплакивал «Упадок английского убийства». Для него очевидно, что элегантность преступлений прошлого сменили грубость и зверство нашей эпохи. «Безличность танцевальных залов и фальшивые ценности американского кино», – говорит Уорсли. Не совсем понятно: она вместе с Оруэллом оплакивает «страсти за пенни» и деяния мясника Суинни Тодда, которому, впрочем, невозможно отказать в некоем изуверском изяществе?
Почему же британцы так любят пощекотать себе нервы примерами жестокого душегубства? Порой дело доходило до невозможности понять, кто злее, преступник или общественные нравы: «Этот фолиант, написанный журналистом The Times, посвящен жизни и смерти Уильяма Кордера (одного из самых жестоких злодеев. – С.Ш.). Выглядит он как обычная книга, но, раскрыв ее и прочитав примечание на обороте переплета, вы узнаете, что кожаный переплет книги – это «кожа убийцы», снятая с трупа и выделанная и выкрашенная одним из мастеров сразу же после прилюдно проведенного вскрытия».
И напоследок добавим: хотя Англия и считается родиной классического детектива, такой подход несколько подчеркивает в «Чисто британском убийстве» узость концепции – присваивать удовольствие, с которым публика поглощает убийства, все же не совсем корректно.