Текст: Александр Беляев
Я двадцать лет пишу в СМИ о музыке. Мы, журналисты, люди ко всему привычные: к непониманию, перетолковыванию текста, «вчитыванию» туда своих мыслей, переходу на личности. Что ж, скандал – часть журналистской работы. Другое дело – литература. Волею судеб я сам стал писателем – в жанре, как сейчас принято говорить, «автофикшн». Написал «документальный роман» «Человек в бандане» (М., «Время») о том, как лечился от рака. И тут стал получать отзывы, к которым совсем не привык. От незнакомых людей – с благодарностью, им – помогло. А от знакомых? «Зачем ты так написал про такого-то?» И вот приходится объяснять, что не скандала ради, а чтоб показать развитие героя и т.п. И тут я подумал: а чего ты, собственно, хотел, автор? Чтоб все тебе елей в уши лили только за то, что ты такой болезный? Написал, опубликовал – отвечай! Но в моём случае любое внимание хорошо – про проблемы онкологических пациентов надо орать на каждом углу, и если моя книга – один из таких углов, то я только рад.
Другое дело – авторы «настоящей», художественной литературы. Есть ли для них читательские комплименты, которые можно было бы счесть неприятными или оскорбительными? Или же главное – внимание, а со всем остальным разберётся пиар всемогущий? И так, и не так. Ниже – мои наблюдения.
Соцсети сократили дистанцию между читателем и писателем. Многие поэты теперь сразу публикуются в соцсетях, минуя толстые литературные журналы, а аккаунт в фейсбуке или инстаграме – это как собрание сочинений, пополняемое в реальном времени. Буквально: сочинил – запостил. Прочитали – не прочитали. Зашло – не зашло. Иерархии нет. Будто бы. Читатели, соответственно, разные приходят. И… и поэты периодически жалуются: пожалуйста, не «дописывайте» мои стихи в комментах! Я ж поэт профессиональный, так сказать, хоть и в Сети сижу, а вы-то как бы и не совсем. Или совсем не, скорее. Не позорьтесь, уважаемые. Иногда это имеет действие. Но чаще не имеет.
Есть и другие знаки внимания, которые скорее раздражают пишущих профессионалов. От банальных сравнений («ваше стихотворение такое цветаевское!» «милый рассказ, очень довлатовский») и непонятных определений («Очень!») до откровенного обесценивания («Твоя дочка – лучшее твоё произведение»).
Да, я граммар-наци, но орфографические ошибки и избитые обороты настораживают не только меня. «Вкусно, пишите». Вкусно не по отношению к еде – это уже проклятое определение! Когда-то было в новинку, да, но не сейчас. Ну почему ж его всё «юзают» да юзают? Почему такое неприятно поэтам? Да потому что свидетельствует о стилистической глухоте. Мой читатель – стилистически глухой? Упс…
Сравнения с великими предшественниками – это вообще из разряда чего-то пассивно-агрессивного. Все эти «стихотворение такое цветаевское» и «рассказ такой чеховский/довлатовский» только вам кажутся крутым комплиментом. На деле же вы не «поднимаете» автора до уровня классика, а опускаете его до своего уровня. Заодно явно уличая автора если не в плагиате, то уж точно в эпигонстве.
Есть и такое странное читательское поведение: вытягивать из автора концовку рассказа. Или предлагать альтернативный вариант истории.
«Ой как интересно! А продолжение будет?», «Хороший рассказ, только жаль, что герои не поженились!», «А я всё ждал, что он эту суку пристрелит!», «Шикарный рассказ, но лучше б героям…». Запомните: у рассказов не бывает продолжений. Они не рассказывают истории «жизненные» (вот ещё определенье-то; а что, есть «мертвенные»?). Рассказ – не хроника, не дневник, не отчёт, это – как удар под дых.
“Литература описывает реальную жизнь” VS “Литература есть часть настоящей жизни” – этим полярным взглядам не сойтись, похоже, никогда. Определение «жизненный» якобы о том, что в произведении высокий градус реализма. Всё как в жизни, типа. Сомнительное определение. У искусства с реальностью особые взаимоотношения: это уж точно не просто фиксация событий, иначе любая девочка-школьница с дневником о влюблённости в учителя физики была б нобелевской лауреаткой, как Светлана Алексиевич.
Русский и американский поэт и прозаик Катя Капович, живущая в американском Кембридже, рассказала автору этих строк почти что притчу: «Я часто слышу фразу "жизненная история" по отношению к рассказу, а то и к стихотворению. Мне это напоминает один случай. В году этак 82-м мы сидели и обсуждали со студенческими друзьями кино. Кому-то нравились фильмы Годара, кому-то Вайды. Одна девушка сказала: "А мне нравятся индийские фильмы - в них всё, как в жизни!"». Помню из советского детства гениальный фильм «Танцор диско»: там электрогитару включали в электрическую розетку. Это, как сказали бы американцы, large than life – круче чем в жизни.
Манипуляции личным – некрасиво, недостойно. Обесценить произведение искусства очень просто, надо только зайти через личное: «Твоя дочь/сын – лучшее твоё произведение!» Тут вообще не знаю, как комментировать. Детей все любят, и это правильно. А автор, может, в жизни побольше вашего хлебнул. Когда б вы знали, из какого сора, а также боли, слёз и так далее…
Возвращаясь к поведению. Самая гадость – играть в буриме, когда к этому не приглашали. В смысле – дописывать стихи в комментах. Это как в гостях брать руками из общей тарелки, а потом ещё и вытираться занавеской тюлевой. Просто фу!
А наречия? «Очень!» Что очень-то? Наречие выражает только степень, но не качество. Очень, очень, ну давай у листьев, впрочем...
«Грустно!», «грустное стихотворение/рассказ». Тут Катя Капович меня скорее успокоила: «Не подумай чего, это вполне общее место! Все так говорят, не отдавая отчета, что автору стыдно, что он/она сделали читателя грустным. Просто подумай: вот стоишь перед Моной Лизой и говоришь: "Грустно!" Смешно же, да».
Я понимаю, что заметка эта получается нервная и грустная, недовлатовская и, конечно же, совершенно «не огонь». Могу только попробовать завершить на оптимистической ноте! Я нашёл поэта, отличного поэта, молодого ещё человека, которому любая реакция читателя в кайф. И вот что говорит талантливый и мастеровитый Иван Купреянов:
«Честно говоря, меня не раздражает даже <резкая> критика. А особенно нравится, когда читатель обнаруживает понимание текста. А "Кто не понял, тот поймет". Или не поймет – значит, и не надо было.
А когда дописывают, я обожаю. Само по себе такое желание читателя говорит об очень большой степени подключения! Это уже в некотором роде сотворчество.
Вообще меня не раздражает ни одна форма взаимодействия читателя и текста. Даже если публикуют без авторства (смеётся), потому что это – форма "ухода в народ", <то есть> одна из высших оценок.
Мне кажется, тут дело вот в чем. У разных авторов разное понимание самой сути текста. Для кого-то это форма творческого выражения, заслуга, личное достижение. Я же рассматриваю текст как единицу языка, на котором я говорю с миром. То есть как инструмент, а не самоцель».
И всё-таки лучше руки вытирать салфетками, а не тюлем.