Эвфемизмы must die?

Текст: Александр Беляев, Михаил Визель

Коллаж: ГодЛитературы.РФ (использован кадр из криминальной комедии "Кровь и бетон" (Blood and Concrete), 1991)

Александр Беляев

Слова бывают разные. Точные, редкие, меткие, затасканные, родные, чужеродные… Какие угодно. Кроме некрасивых. Любое слово прекрасно, ибо звуками и буквами выражает нечто реально в этом мире присутствующее. И это чудо, равного которому нет.

Эвфемизмы – это слова, красивые по самому своему определению: от древнегреческого «благоречие».

Но почему-то большинство тех, кто работает со словом – писатели, переводчики, журналисты, и даже знающие родной язык блогеры, – ненавидят эвфемизмы. Я – не исключение. Использование эвфемизма – заведомый проигрыш. Потому что это такое «приличное» слово, которое претендует на чужое значение, притворяется не тем, что оно есть на самом деле. Слово-рейдер.

И я еще знаю одну сугубо техническую причину, почему в переводах с английского стоит отказаться от привычных вроде бы эпитетов типа «долбаный» и «грёбаный»

– классических эвфемизмов, заменяющих отглагольные прилагательные, образованные сами понимаете от какого глагола.

По долгу службы я читаю нон-фикшн про музыку. Автобиографии, биографии и популярные исследования о массовой культуре. Сам такое переводил и представляю, с какими трудностями переводчики сталкиваются. Беру с полки две разные, про рэп и про рок. Первая – «Три короля. Как Доктор Дре, Джей-Зи и Дидди сделали хип-хоп многомиллиардной индустрией» (Зак О’Малли Гринберг). Она не очень-то пестрит эвфемизмами вышеуказанными, но есть прям совсем перлы. «Марципан. О господи. ****** [никчемный] марципан. Да в **** [сторону] марципан, серьезно. В смысле, да, я хочу конфету, которая выглядит как гребаный хот-дог». Я знаю переводчика этой книги. Это очень умный и знающий мужчина, профессиональный музыкальный журналист, был главредом заметного сетевого ресурса о музыке, сам – отличный автор. Что такого продвинутого человека заставляет барахтаться в жалких эвфемизмах, я не знаю. Наверное, традиция.

Во второй книге, «Последние гиганты. Полная история Guns N' Roses» (Мик Уолл), речь, понятно, о группе, которая даже в свое название частенько вставляла матерное слово: Guns N' Fucking Roses. Бытовали футболки с такими надписями. Русский перевод этой увлекательной книги просто пестрит эвфемизмами. «<Т>ам <на сцене> какой-то придурок с долбаными рогами на голове, а на сцене картонные айсберги. Какого хрена мы здесь делаем?» Двумя абзацами ниже – «грёбаный идиот». В середине душераздирающая сцена: «Слэш душит его и говорит: “Ты отвезёшь меня в грёбаный Лос-Анджелес! За наркотой. И не расскажешь об этом Дугу, или я тебя убью, мать твою!”» Ох, как сразу повеяло видеосалонами конца 80-х! Причем в «Гигантах» есть и нормальные переводческие находки, вроде «завари хлебало» или «сидим на попе ровно» – так сейчас говорят. Оно, конечно, не самый высокий штиль, но зато аутентично.

Точность и естественность – главные критерии хорошего перевода. Пошлые эвфемизмы убивают и то и другое.

Да, переводить мат и сквернословие очень трудно. Многие переводчики уже мыслят как гугл-транслейт, но что заставляет их забывать родной язык, ломать естественный синтаксис русского, впихивать простые действия в прокрустово ложе этих всех конструкций типа «вспомогательный глагол + отглагольное существительное»? Все эти «был осуществлён /проведён», «является продюсером» и так далее…

Эти люди не представляют, видимо, что разговорные клише, сниженный стиль, коллоквиализмы имеют аналоги в современном русском. Надо только поискать. Но они предпочитают язык пиратских переводов фильмов 80-х. «Гнусавый переводчик» Леонид Володарский напридумывал тогда всякие «мать твою», «придурок» (раньше так назывались заключенные, которые в лагере уклоняются от работы, перечитаем Солженицына), «***** [дрянь] господня», и, видимо, оттуда же эти странные отглагольные прилагательные «грёбаный» и «долбаный». Так и прижилось. Только не в нормальной речи, а в переводах всяких крутых киношек и рок-н-ролльных книжек. Три десятка лет у нас кино- и рок-звезды выражаются исключительно в стиле «сядь в эту грёбаную тачку и гони на свой долбаный концерт».

Но обязательно ли вообще переводить бесконечный fuckin’ бесконечными «долбаными» и «грёбаными»? Дело не в том, нравятся ли мне лично слова «долбаный» и «грёбаный». Тут другая проблема: с эвфемизмами всё равно получается фиг знает что, простите за эвфемизм. Потому что «место для сквернословия» в русском и английском предложении разные. В русском матерное словечко – скорее междометие, мы не ругаемся на предмет, о котором говорим. Не «Копай эту грёбаную яму», а, скорее, «Блин, копай яму!». Не «Принесите мне мой чёртов кофе!», кофе ни в чём не виноват (и не виновато) – а «Да принесите ж мне кофе, наконец!»

Да и вообще, нужны ли бесконечные «сильные» эпитеты? Приведенные примеры выглядят идиотскими потому, что

вся эта гребаная/долбаная/чёртова лексика на самом деле – лишняя, ничего она тексту, в общем, не добавляет.

Просто это способ замаскировать банальные мысли, добавив эмоции.

Но знаете, что самое плохое? Что немалое количество читателей/зрителей согласны на такое. Посмотрел тут на ютьюбе ролик про то, как переводчики калечат фильмы. В комментах люди, явно внимательно посмотревшие ролик, пишут: а мне нравится, когда герои так вот выражаются, сразу понятно, что они не русские, и говорить должны типа по-русски, но при этом как-то НЕ по-русски. Ну что тут сказать: привыкли они к нерусскому русскому. Или, точнее, их приучили. Так что эвфемизмы must die, мать их, holy shit.

Михаил Визель

Будучи, подобно Саше, журналистом и переводчиком, я прекрасно понимаю проблему, о которой он говорит. И горячо разделяю его озабоченность процессами, происходящими в нашем языке (хотя то, что процессы происходят – это скорее хорошо, чем плохо; только мертвые языки не развиваются). Но с выводами коллеги не согласен.

Во-первых, то, в каком виде нам пришлось опубликовать его полемическую заметку – заменив некоторые слова в точной цитате из книги звездочками и понятными всякому носителю русского языка аналогами в квадратных скобках (получается – эвфемизмы эвфемизмов!), само по себе есть прямой ответ на прямо заданный вопрос: зачем нужны эвфемизмы?! Затем, чтобы не налететь на денежный штраф от Роскомнадзора: слова, которые допустимы в книге, продающейся запечатанной в целлофан, недопустимы в общедоступном СМИ. Во всяком случае, по мнению упомянутого надзорного органа. Оспорить которое в принципе можно (слово, рифмующееся с «дрянь», начинается не на «х», не на «п» и не на другие опасные буквы), но не всем с руки этим заниматься. Нам – не с руки.

А во-вторых,

даже если бы я переводил текст для книги, про которую я точно знаю, что она будет продаваться запечатанной, я бы задумался, стоит ли передавать английское f-word буквальной подстановкой производных матерного русского глагола, обозначающего то же действие.

Языки развиваются по-разному. У народностей Крайнего Севера, живущих в полной изоляции, практикуется гостевой промискуитет. То есть, проще говоря, пришельцу легко предложат заняться сексом с женой или дочерью хозяина, чтобы обновить генофонд. И поэтому в их языках прямой намек на имевшие место сексуальные отношение с ближайшими родственниками собеседника обидным вовсе не будет. Зато страшно обидно звучат слова, которые буквально значат «ты лентяй, ты неумеха». Если перевести буквально, читатель или зритель просто не поймет, из-за чего драка?

Или другой пример: тексты драматурга XVII века Шекспира нельзя по-русски передавать лексикой его почти что современников Симеона Полоцкого и Аввакума. Потому что русский язык имеет гораздо меньшую временнýю глубину. Это был бы любопытный эксперимент, но поставить в театре это было бы просто невозможно. И точно так же в эпоху видеосалонов первые переводчики, «сбросившие путы официоза», радостно орали в микрофон «о, дерьмо!», когда герой фильма спотыкался или что-то ронял, это было смешно и глупо. Потому что ни один русский человек так не скажет. А произнесет междометие, образованное от традиционного обозначения девушки с пониженной социальной ответственностью. Кстати, производные от этого «б-слова» обожал Аввакум – смело применяя их к негодным священникам и коррумпированным чиновникам. Но, как я только что сказал, Аввакум нам не указ.

К счастью, переводчики быстро спохватились и все-таки стали подыскивать естественные аналоги. Или упомянутое междометие, или, когда это оказывалось невозможно, действительно забавные аналоги вроде упомянутой в завуалированном виде «дряни господней». Потому что

само по себе прямое употребление матерщины еще автоматически не приносит искренности и свойской интонации.

Пелевин обратил на это внимание в 2003 году в повести «Числа». Герой – не сильно интересующийся литературой, но не лишенный чутья и здравого смысла банкир, пытается читать некий опус, который ему глянцевые журналисты впаривают как новое слово в русской литературе:

В журнале были напечатаны отрывки из «современного эквивалента «Божественной комедии» Данта – первого русского романа, написанного на народном языке» («Возле *********** [ошеломительного] двухэтажного особняка, прятавшегося в тени старых лип, резко затормозил *********** [невероятный] «Бугатти» цвета маренго»). Роман Степу тоже не заинтересовал.

И неудивительно, что не заинтересовал: что народного в этих «Бугатти цвета маренго» и «особняках в тени старых лип»? Это антураж переводного дамского романа, не имеющего никакого отношения к нашей жизни. Даже если автор будет изъясняться сплошными звездочками.

Но, как я уже сказал, живой язык развивается. В том числе и поглощением новых слов, следующих за новой реальностью.

Лет 40 назад начальная фраза повести «инженер Вася Петров захлопнул багажник своего ‘форда’…» звучала бы дико. И потребовала бы немедленного объяснения: откуда у Васи американская тачка? Сейчас «Форд Фокус» российской сборки – русский народный автомобиль. Породивший ироничное понятие «кредитные фокусники» – то есть люди, купившие эту относительно недорогую машину в кредит. Ни Толстой, ни Шолохов этого бы точно не поняли. И что же теперь, наложим на это ироничное и точное выражение табу?

И точно так же классические переводчики советской школы впадали в ярость, заслышав в кино и по телевизору «ты в порядке?» – лежащий на поверхности аналог заурядного американского “are you OK”? Но вот вошло во взрослую жизнь поколение, выросшее под торопливые переводы американских мультиков – они спокойно говорят друг другу «ты в порядке?», и не понимают, а что тут не так – так же все говорят! Это не значит, то они такие некультурные и бездуховные. Это значит, что язык развивается. В том числе и таким способом.