Текст: Андрей Цунский
Пенсне
Иногда мне кажется, что Чеховское пенсне для многих воистину спасительный аксессуар. Если кто-то попытался бы создать музей литературных особых примет, то рядом с бакенбардами Пушкина, бородой Толстого и плакучими усами Горького непременно было бы это пресловутое пенсне. В сериале «Улицы разбитых фонарей» подвизающийся на пенсии в должности сторожа ветеран «органов» отказывается носить по клубной сцене бюст Дзержинского – это, по его мнению, принизило бы величие образа. Находчивый капитан «Казанова» Казанцев прикрепляет к переносице «рыцаря революции» пресловутое пенсне со словами: «Ну, тогда будет Чехов!» Ветеран не находит повода для возражений. В пенсне – так ясное дело, Чехов.
Чехов – фигура крайне неудобная. В своем интервью Михаил Леонтьев, выдающийся пресс-секретарь и патриот «Роснефти» - ой, наоборот, конечно, - как-то сказал: «...абсолютно розовое восприятие будущего — Петя Трофимов, вишневые сады все эти… Чехов — автор русской интеллигенции, для которой характерно тоскливое ощущение настоящего и дегенеративно-розовое — будущего. В этом весь Чехов, редкая, кстати, гнида». А как бы было трудно Михаилу Владимировичу выразить свое страстное мнение, если бы не пенсне? Нехитрый оптический прибор подчеркивал не только физическую, но и нравственную близорукость – ну куда такому разобраться в человеческих страстях и исторических процессах? Что с него взять? А без стеклышек на носу пришлось бы заставлять общеупотребительный образ Антона Павловича кашлять кровью в платок и тоскливо смотреть на морскую бесконечность с ялтинского берега.
Только одно тревожит. Все мы - и те, кто его любит, и те, кто ненавидит – а знаем ли мы Чехова вообще?
Пьеса без названия
В 1914 году, на десятилетие со дня смерти Чехова, газета «Российские ведомости» опубликовала статью некоего Эн «Неизвестные пьесы Чехова». Автор сетовал, что навсегда потеряна для читателя и зрителя самая первая пьеса Антона Павловича, написанная не то в семнадцати-, не то в восемнадцатилетнем возрасте. Известно, что пьесу эту, по свидетельству брата писателя, Михаила, Чехов лично отнес самой Ермоловой для ознакомления и в надежде, что она включит ее в свой бенефис. Что ему ответила Ермолова, можно догадаться хотя бы по тому, что Чехов возвращенную ею рукопись «изорвал в мелкие клочки». У русских литераторов вообще принято рвать и жечь рукописи. Но не все так просто.
В 1922 году в Московском отделении банка «Русско-Азовское общество» вскрыли личную ячейку Марии Павловны Чеховой. Там обнаружилась толстая тетрадь. Содержание тетради было издано в 1923 году. «Дайте, mon ange, покурить! Плоть ужасно курить хочет. С самого утра почему-то еще не курил» - не совсем точное совпадение, но узнать уже можно. Это первая реплика пьесы, реплика Трилецкого, Николая Ивановича, молодого лекаря. Не помните? Да вот же он, узнайте же его скорее!
Фильм Никиты Михалкова по мотивам этой пьесы Чехова смотрели почти все. Однако в фильме пьеса послужила лишь канвой для сценария. Михалкову и Адабашьяну пришлось основательно перепахать чеховский текст, избавиться от двух неудачных попыток убийства, удавшегося самоубийства и вполне законченного убийства, цыган, евреев, конокрада, продажи шахт и имения, займов и попрошайничества... Пьеса, в общем, очень энергичная и насыщенная. А в фильме действие доведено сценаристами до того уровня драматургии, который задал сам Чехов. Трилецкий и вовсе говорит словами Чехова:
- Да, мне скучно. Мне бесконечно скучно не принадлежать себе, вздрагивать по ночам от собачьего лая и бояться, что за тобой приехали и нужно ехать...
Да-да, это никакие не персонажи, это сам Чехов. О себе и о профессии врача.
Доктор/писатель Чехов
Как относиться к двум профессиям Чехова? Одни толкователи настаивают, что медицина – основная, а рассказики и пьесы не более чем хобби, пускай и приносившее Антону Павловичу хорошие деньги.
Другие напирают на всемирную славу и историческое значение, подчеркивают, что мол, врачей таких у нас было много, а Чехов – один.
А первые возражают цитатой:
- «Медицина — моя законная жена, а литература — любовница.
А вторые ту же цитату продолжают, но уже первым в пику:
- «Когда надоедает одна, я ночую у другой».
Первые снова азартно хлопают словами Чехова об стол:
- Да «Не будь у меня медицины, то я свой досуг и свои лишние мысли едва ли отдавал бы литературе. Во мне нет дисциплины». Что, съели?!
А вторые им в тон страстно щелкают знатоков по носу их же оружием:
- Да чтоб вы знали, «Это хотя и беспорядочно, но зато не так скучно, да и к тому же от моего вероломства обе решительно ничего не теряют»!
Продолжение такого «литературного» спора напоминает азартный финал игры в дурака. В ход идут козыри:
- «Везу с собой медикаменты и мечтаю о гнойниках, отёках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати. Летом я обыкновенно принимаю расслабленных, а моя сестрица ассистирует мне. Это работа весёлая»!
- Что?! Да вот и ничего подобного! «Лечу и лечу. Знакомых у меня очень много, а стало быть, немало и больных. Половину приходится лечить даром, другая же половина платит мне пяти- и трехрублёвки»!
И так до бесконечности.
О чем спорят люди? «Я не знаю, почему нельзя гнаться за двумя зайцами даже в буквальном значении этих слов? Были бы гончие, а гнаться можно. Гончих у меня, по всей вероятности, нет (теперь в переносном смысле), но я чувствую себя бодрее и довольнее собой, когда сознаю, что у меня два дела, а не одно». Так что козырной туз с самого начала был у меня!
Да нет - и у Антона Павловича. Во время эпидемии холеры 1892 года власти мобилизовали всех приезжих врачей. А Чехова избежал мобилизации. Он пришел сам, раньше.
Безотцовщина
Возвращаясь к найденной в 1922 году пьесе, заметим, что сначала она была напечатана как «Неизданная пьеса А. П. Чехова». Однако в Полное собрание сочинений и писем, ПССиПАПЧ – или, как шутили студенты-филологи «пососипэче», она вошла уже как «Безотцовщина». Название было восстановлено по письму, которое Чехову написал другой его брат, Александр, 14 октября 1878 года: «Ты напоминаешь о «Безотцовщине». Я умышленно молчал. Я знаю, как дорого автору его детище, а потому… В «Безотцовщине» две сцены обработаны гениально, если хочешь, но в целом она непростительная, хотя и невинная, ложь. Невинная потому, что истекает из незамутненной глубины внутреннего миросозерцания. Что твоя драма ложь — ты это сам чувствовал, хотя и слабо и безотчетно; а между прочим ты на нее затратил столько сил, энергии, любви и муки, что другой больше не напишешь. ... Я знаю, что это тебе неприятно; но делать нечего — ты спросил, а я ответил, а написать что-либо другое я не смог бы, потому что не смог бы обманывать тебя, если дело идет о лучших порывах твоей души».
Хотя Александр был уверен, что Антон уже ничего написать не сможет, в 1881 или 1882 году он создает еще одну пьесу, судя по всему – переработку первой, о чем снова свидетельствует Михаил: «Во второй же год по приезде в Москву Ант. Павл. написал еще одну большую драму с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд, и т. п. Я переписывал эту драму, и у меня от волнения холодело под сердцем. Как теперь понимаю, это было что-то очень громоздкое, но тогда казавшееся мне, гимназисту, верхом совершенства». Ее-то и ждала столь неудачная встреча с Ермоловой.
О любви Чехова к театру
Как и в истории с медициной, отношения Чехова с театром имеют свои полюса восприятия. По мнению одних, Антон Павлович боготворил театр, другие считают, что терпел его в силу необходимости – и с отвращением. Сторонник позитивной концепции, театровед Е.Д. Сурков писал: «...только любовь, глубокая и стойкая, могла породить такой интерес к жизни театра и его людям, какой был присущ Чехову от младых его ногтей до самой смерти». Советский пафосный театровед, сразу видно. Совсем не чеховский стиль. Но вот что писал соученик Чехова по гимназии Андрей Дросси:
«Посещение театра учащимися тогда строго преследовалось. Допускалось хождение в театр только с родителями и то с особого каждый раз разрешения гимназического начальства. На галерею же вход был безусловно воспрещен, но мы ухищрялись всякими способами проникать туда чуть ли не каждое представление, прекрасно зная, что надзиратель гимназии непременно заглянет на галерею, как это бывало всякий раз.
Чтобы не быть узнанными, мы с Антоном Павловичем прибегали нередко к гримировке. Странно было видеть молодые лица с привязанными бородами или бакенбардами, в синих очках, в отцовских пиджаках, восседающих на скамьях галереи».
Вроде как любовь налицо. Но это любовь зрительская. А попав за кулисы, отведав театральных взаимоотношений, уже по-другому смотришь на этот «храм искусств»: «Можно не любить театр и ругать его и в то же время с удовольствием ставить пьесы. Ставить пьесу я люблю так же, как ловить рыбу и раков: закинешь удочку и ждешь, что из этого выйдет? А в Общество за получением гонорара идешь с таким же чувством, с каким идешь глядеть в вершу или в вентерь: много ли за ночь окуней и раков поймалось? Забава приятная».
Говорили и об особом чувстве Антона Павловича именно к русскому театру. Ну да, было такое. Вот он пишет из Италии:
«Я был в оперетке, видел в итальянском переводе «Преступление и наказание» Достоевского, вспоминал наших актёров, наших великих, образованных актёров и находил, что в игре их нет даже лимонада. Насколько человечны на сцене здешние актёры и актрисы, настолько наши свиньи».
Или вот в чем все дело:
«А вот идет главная сцена, на которую он возложил все надежды. В зале кашляют, сморкаются. Ни малейшего впечатления, ни хлопка… Автор прячется в темной норе, среди старых декораций, и решает никогда отсюда не выйти и уже ощупывает свои подтяжки, пробуя, выдержат ли они, если он на них повесится. И никто этого не понимает. И те не понимают, что приходят за кулисы «утешать» автора, и даже поздравляют с успехом. Они не подозревают, что перед ними временно-сумасшедший, который может наброситься на них и искусать их».
Платонов
Как мог гимназист – старшеклассник по-нашему, тинейджер, черт подери – написать «Безотцовщину»? Пьеса не поучилась – но получились характеры, сюжетные ходы, все элементы драматургии – просто пока по отдельности. Ну, эмоции захлестнули. Зато чуть-чуть почищенный материал стал основой для лучшего фильма Никиты Михалкова, с которым он и останется в истории кино – «Неоконченной пьесы для механического пианино».
В театрах «Безотцовщина» идет постоянно – пусть тоже несколько переделанная и как правило под названием «Платонов» или что-то вокруг этой фамилии. Во Франции Патрис Шеро и Жан-Франсуа Гуайе тоже поставили фильм по «Безотцовщине» - и назвали его «Отель де Франс». Кстати, фильм неплох, но кто может – смотрите в оригинале, нет ничего хуже Чехова, переведенного на французский, а потом снова на русский кем-то, в жизни Чехова не читавшим. Пирог вдруг становится тортом, подъезжая к станции и глядя на природу в окно все время слетает шляпа (вы поняли, о чем я), а «быть человеком» превращается в «быть мужчиной» - что выглядит в контексте намеком на секс. Кстати, если уж на то пошло, секса у Чехова сколько угодно – но никогда он не присутствует ради самого себя, и «стреляет» он не хуже пресловутого ружья. И даже убивает.
Так. Я дал себе слово – как только нечаянно впишу в текст затасканную цитату из Чехова, не планируя этого, – прекратить писать. Да-да, я о ружье. Впрочем – раз уж достали, пусть – пригодится. Мы его вешаем на ваш монитор – а вы читайте Чехова! Огонь!