Текст: ГодЛитературы.РФ
Поколение, чья первая молодость пришлась на начало девяностых, всё чаще оглядывается назад, вспоминая тех, кто не дожил до нашего времени, но в той или иной степени его определил. В их числе – Янка Дягилева (1966–1991), – самая бескомпромиссная представительница «времени колокольчиков», то есть советского рок-андеграунда, или, в более узком смысле, сибирского панка. 4 сентября ей должно было бы исполниться всего 55. Но навсегда останется неполные 26.
В память о Янке мы с любезного разрешения «Кушнир Продакшн» публикуем главу из книги «Над пропастью весны. Жизнь и смерть Янки Дягилевой» известного музыкального журналиста Сергея Гурьева, в которой, в частности, речь идёт о том, как появилась песня «По трамвайным рельсам», ставшая визитной карточкой Янки.
Книга выходит в 2022 году в издательстве «Выргород».
Флэт на фабричной
С «макаронным королём» Костей Рублёвым Янка дружила ещё с тех пор, когда он пригласил её на тусовку с «Нау» во время Первого Новосибирского рок-фестиваля в ДК Чкалова. И вот, вскоре после возвращения Янки в Новосибирск из Юрги, где-то в 20-х числах января 88-го, они вместе с Костей пришли в гости к Валере Рожкову в историческую комнату № 710 общежития «Каскада». Так как «каскадовцы» относились к ВПК, общага у них была богатая, тёплая, и в тот вечер там собралось греться, пить и говорить о жизни много Валериных друзей.
Поговорить тогда можно было о многом: как раз незадолго до того в СССР один за другим упали самолёты под Красноводском и Нижневартовском. Из Афганистана возвращались участники кровавой битвы за высоту 3234 близ города Хост, по мотивам которой годы спустя Фёдор Бондарчук снимет фильм «9 рота». На Украине в спецпсихушке томился Ник Рок-н-Ролл, подвергшийся репрессиям из-за приснопамятной статьи «За ширмой фирмы» в «Крымском комсомольце», о которой в Сибири откуда-то знали. Во всяком случае, Николай Францевич узнал о ней не в Питере, где находился, когда она вышла, не в Москве, куда поехал потом, а именно в Новосибирске.
Янка тогда, как мы знаем, имела более камерные проблемы – с жильем. И их ненавязчиво обозначила: «Где бы пожить?»
Среди сидевших в комнате был один человек, попавший в рок-н-ролл особым путём, некто Андрей Плотников. «Он к этому делу пришел потому, что у нас там такая тусовка антикоммунистическая собиралась, а он был такой антикоммунист ярый, страшной силы, – рассказал Валера Рожков. – А после посмотрел, что они не просто так сидят, рок-н-ролльщики эти, а ещё и стихи сочиняют, – и тоже начал сразу стихи сочинять, причем такие, «квадратные» стихи, тяжелые. Группу создал, "Начальник Партии" называлась».
Тексты Плотников сочинял реально жёсткие, например: «Железный фонарь, в******** [вмурованный] в цемент, – это советский мент».
В этой группе, игравшей своеобразный пост-панк, он был вокалистом. На гитаре там играл Володя Филоненко, который в дальнейшем будет помогать Янке с техобеспечением ее последних записей в общаге «Каскада». А за ударной установкой сидел аж Павел Перетолчин, будущий последний барабанщик «Гражданской обороны»... Позднее отчасти на основе данного коллектива возникнет известная зубодробительно-индустриальная формации «Nuclear Losь» – или, по-нашему, «Ядерный Лось». А тогда Плотников вполне дружелюбно сообщил: «Да у меня сейчас вообще квартира стоит пустая – хочешь, ключ привезу?»
Компанейская Янка, морально не готовая жить совсем одна, тут же предложила Косте: «Давай переберёмся в эту квартиру!» Рублёв не возражал. Договорились встретиться с Плотниковым прямо у этого жилища – однушки на первом этаже пятиэтажки на Фабричной улице, что на берегу Оби. Когда-то, стоя на этом самом берегу, Хрущёв, по легенде, сказал окружавшим его новосибирцам: «У вас даже город к реке стоит ж…!» Но кое-что с тех пор всё-таки изменилось. И, хотя в чудо поверить было непросто, Плотников пришёл, ключ принёс. «Что, правда можно пожить?» – спросила Янка.
Мало того, что и правда было можно – в этой квартире, к тому же, оказались в наличии гитара и пишущая машинка. Печатать на машинке Янка любила всегда. Многие культовые в андеграунде тексты в СССР, как известно, не издавались, и восполнять их отсутствие часто приходилось с помощью доморощенных ундервудов. И Янка при первой возможности садилась печатать: того же Кастанеду, народные переводы на русский текстов Джима Моррисона, Марка Болана… А уж про удачу с гитарой и говорить нечего.
«Перед этим она была очень нервная, в депресняке, – вспоминает Рублёв. – А тут ее с нее этот груз как будто спал. И ее тогда прорвало, словно что-то напало свыше. У неё там сразу попёрло творчество, песни писала прямо одну за другой. Точно помню, что «По трамвайным рельсам» – просила меня помогать с рифмами. Я даже что-то пытался накидывать, но не очень удачно… Не всегда писала песни целиком: иногда что-то намечала, что-то доделывала. Советовалась, спрашивала рифмы, искала те или иные решения…»
Знаковую песню про рельсы Янка, судя по всему, писала долго и в разных местах. Как мы помним, это происходило даже в Питере на Садовой улице осенью 87-го, на глазах у Киры Исай. А Игорь Богданец утверждает, что данный процесс творился и при нем.
«Помню, как я лажал ее стихи «По трамвайным рельсам», когда она их писала на кухне у Литяевой. Кстати, Летова я тоже тогда лажал именно по стихам…. Потому что у меня тогда было немного другое восприятие: я воспринимал стихи именно как стихи, подходил к текстам песен с критериями поэзии. Песенность в стихах я не очень уважал... Яна еще оправдывалась, типа, ну как вот, это слово, оно там просто в ряд ложится… А я говорил, что это говно. Но потом, когда стал не настолько радикально к этому относиться, послушал – действительно замечательная вещь!»
Что послужило импульсом к написанию сей нетленки, Янка поведала учившемуся с ней в одной школе классом старше Володе Насадовичу, в короткий период их совместных музицирований на репточке в мединституте в апреле 88-го, о которых мы расскажем в соответствующей главе. Насадович пересказывал эту историю так:
«Она в то время жила у Ирки Литяевой. Здание на перекрестке улицы Сибревкома и Красного проспекта, рядом со Стоквартирным домом. Гулять они – Ирка и Янка – пошли в сторону оперного, по Серебрянниковской. Цель – кончились сигареты, надеялись стрельнуть у прохожих. Так и прошли по шпалам, мимо Дома Актера, Центральной поликлиники до трамвайного кольца, которое в ту пору находилось между оперным и хореографическим училищами. А само кольцо было обнесено ограждением, сваренным из стальных труб. Там то их и взяли, когда они на этих трубах сели, чтобы поболтать ногами. Паспорта они не носили в родном городе. Посадили их в милицейскую машину и отвезли в Центральное отделение, которое располагалось у рынка, на улице имени Мичурина. Именно в этом отделении и улыбался с портрета железный Феликс. Потом отпустили, конечно. Под утро. Комнаты для задержанных находятся в самом конце, с левой стороны».
Возвращаясь к флэту на Фабричной, можно предположить, что, судя по историческому контексту, именно там были написаны, в частности, «От большого ума» и «Деклассированным элементам». Другими словами, только эти песни там по логике событий и могли быть написаны… Кроме того, Янка могла начать там и «Рижскую» – с тем, чтобы закончить ее уже несколько позже, в окрестностях реальной Риги. Если верить Косте Рублеву, что на Фабричной Янку «прорвало» и песни она писала одна за другой, то контент тогда мог быть сугубо таков.
По утрам Рублёв уходил на работу: в ту пору он перевёлся из НЭТИ в торговый институт и по специальности трудился приёмщиком стеклотары. Янка же много времени проводила в доме, подолгу читала. Вещей у неё было мало, всегда носила один и тот же рыже-оранжевый свитер – «видимо, очень любимый». К ним время от времени заглядывали в гости Валера Рожков, хозяин Плотников, Женя «Епископ» Данилов, принимавший участие ещё в той знаменитой поездке к Егору и братьям Лищенко в Омск после Первого Новосибирского. Но это всё равно был не «проходной двор», до бесконечности люди в доме не задерживались, психологическая атмосфера долгое время оставалась размеренной, камерной, располагающей к творчеству. Никаких «сверхожиданий» от неё ни у кого не было, никакого давления – тем более. Песни в этой берлоге можно было писать вроде бы совершенно спокойно. Хотя опасения оставались: «Горящим факелом в берлогу – ногу обожгло»…
Песню «Медведь выходит» она написала несколько раньше, но там пела. Как будто для этого дома она оказалась по-своему символична…
Медведь для Янки был чуть ли не тотемным зверем, ведь сама она, как бы немножко косолапая, часто людям его напоминала. А крупных собак, наоборот, боялась. Так что в «Медведь выходит на охоту душить собак», её симпатии явно были не на стороне последних. А где-то рядом всё равно охотники, арканы, сети, плети…
Марина «Федяй» Кисельникова, с которой Янка подружится немного позже, вспоминала: «Вообще она не писала «принародно», – чтобы там сидеть вместе, писать. Она достаточно агрессивной такой становилась по отношению к окружающим, потому что, видимо, какая-то энергия должна была присутствовать: что-то там рождалось – естественно. Она уходила просто, закрывалась куда-то – вокруг ведь тусовки какие-то бесконечные, куча людей – приходилось куда-то прятаться, а куда спрячешься?»
Образ медвежьей берлоги в тот период у неё появится и в стихотворении «Ударение на слоге»:
Ударение на слоге выше прописной строки
Мишка, спрятанный в берлоге, вам напишет от руки
Ночь над лесом так спокойна, так проста его постель…
Дальше, правда, всё усложняется, но вместо собак тут всё-таки появляется ёжик, который пишет другу Мише письмо, и произведение начинает напоминать оммаж «Ёжику в тумане» Норштейна, только очень грустный. Но всё-таки не безысходный...
«Может быть, тогда она впервые в жизни попала в человеческие условия, свободу почувствовала, – говорит Рублёв. – Обстановка была семейная: я выступал как добытчик, по пути с работы забегал в магазин. Еду готовили, как придётся: пельмени варили, сосиски, макароны. Порой ездили ко мне домой – похавать маминой еды… Но я воспринимал её не как сексуальный объект, а чисто дружески. А у неё для меня было прозвище – Колода, постоянно меня так называла. Я потом стал думать, что, может быть, и с иронией по поводу того».
…17 февраля в Питере выбросился из окна с восьмого этажа квартиры на проспекте Кузнецова, разбился и погиб Александр Башлачёв. Это положило конец пребыванию Янки в квартире на Фабричной: забежав в общагу «Каскада» к Валере Рожкову и взяв у него денег, она полетела самолётом вместе с Рублёвым на похороны. В Новосибирск она потом вернулась нескоро, и к тому времени возможности жить в этой квартире уже не стало.