Текст: Михаил Визель
Джонатан Франзен. «Перекрёстки»
Пер. с англ. Юлии Полещук
М.: АСТ, Corpus, 2022 – 650 с.
Все смешалось в доме Хильдебрандтов. Жена помощника (заместителя) священника реформатской церкви, приближающаяся к пятидесятилетию Мэрион, поняла, что ей опротивел муж-слабак (даром что здоровяк!), с которым она всю жизнь нянчится, и она впервые за тридцать лет вспомнила о своей давешней несчастной первой любви. Сам муж, 46-летний Рас(селл), понял, что вполне разделяет с толстухой-женой отвращение к семейной жизни, зато питает отнюдь не пастырские чувства к одной из прихожанок, прелестной вдове Фрэнсис. И, будучи порядочным человеком, терзается, во-первых, тем, что помышляет о супружеской неверности, а во-вторых, злоупотребляет служебным положением: вовлекает вдовушку в богоугодные занятия вроде посещения бедных лишь для того, чтобы побыть с нею наедине (хотя та очевидно не против). А их трое старших детей, 20-летний умник Клем, 18-летняя королева класса Бекки и не по годам опытный в некоторых специфических вопросах 16-летний Перри утонули в своих проблемах – первом регулярном сексе (во вред универу), первых затяжных поцелуях (во вред популярности), первых хронических экспериментах с расширением сознания (во вред всему). И только четвертый ребенок, 10-летний Джад не лишился еще эдемской невинности. А вокруг – одноэтажная Америка начала семидесятых: война во Вьетнаме еще не кончилась, СПИД еще не начался, рок-звезды за пределами собственной тусовки еще сильно уступают в славе фолк-исполнителям и блюзменам, проблем с чернокожими особых нет, но зато индейцы навахо полны обид на белого человека.
В общем, случайные люди, собравшиеся в подростковом клубе при церкви «Перекрёсток», имеют между собой больше общего, чем члены одной семьи, живущие под одной крышей. Но все счастливые семьи во все времена всё равно похожи друг на друга. Надо только присмотреться.
Сказать, что «Перекрестки» – парафраз «Анны Карениной», было бы, конечно, несправедливо и по отношению к Толстому, и по отношению к Франзену. Но представление об уровне новейшего (2021 года) романа такое размашистое сравнение дает вполне. Разматывая, с многочисленными ретроспекциями, историю конкретной многодетной семьи, автор по всем правилам классического психологического романа деликатно «проговаривает», как сказали бы участники «Перекрестка», множество сложных вопросов. Отношения в давнем браке. Отношение к «отношениям» вне его. Отношения с Богом. Отношения отцов и детей в эпоху модерна.
Кстати, эти дети – первой половины пятидесятых годов рождения. К нашим дням они добрались до вершин власти. И если «Поправки» Франзена, поступившие в продажу, по иронии судьбы, 11 сентября 2001 года, как раз и объясняли, чтó привело США к 11 сентября, то всё то, что мы видим вокруг сейчас, закладывалось именно на тех «Перекрёстках».
Алексей Поляринов. «Ночная смена»
М.: Альпина Нон-Фикшн (Альпина-проза), 2022 – 286 с.
Эта книга хорошо начинается: «У каждого писателя в уме есть особое место, где он хранит идеи для романов. Среди них есть такие, о которых он точно знает только одно: что он их никогда не напишет». Вот первая часть этой книги и есть проекция такого «особого места»: в ней автор рассказывает о том, как хотел бы написать роман про мать Сервантеса, бродящую по Испании, чтобы собрать выкуп за своего сына от пиратов, про Александра Волкова, постепенно превращающегося во Фрэнка Баума, и тому подобные неочевидные сюжеты. Изложить которые автор предполагал тоже самым неочевидным образом. Но так и не изложил.
А почему – излагается во второй части. Потому что всё поглотила умная эссеистика, писомая, в отличие от прозы, по конкретному заказу. В первую очередь, разумеется, о кино. Но не только: нашлось место и для рассказа о живом американском классике Кормаке Маккарти и его страшном «Кровавом меридиане», и, кстати, о Джонатане Франзене – да не самом по себе, а в его связи с Дэвидом Форстером Уоллесом, «клиентом» Поляринова (со-переводчика «Бесконечной шутки»). И даже о «глобальном романе» и его отличии от романа «постколониального». Что и впрямь требует развернутых объяснений, иначе непонятно.
А вот название книги объяснений особых не требует. «Ночная смена» – это рабочее время писателя, имеющего дневную работу. Все по-честному.
Агнета Плейель. «Двойной портрет»
Пер. со шведск. Анны Савицкой
М.: Городец (Нордбук), 2021 – 178 с.
Если сюжет о матери Сервантеса – полностью выдуман Поляриновым, хотя сам Мигель Сервантес де Сааведра, естественно, реальный человек, то небольшой роман уважаемой в своей стране сочинительницы идет еще дальше и основан на реальных событиях. Точнее, на одном событии: семья Агаты Кристи решает сделать «королеве детектива» воистину королевский подарок на восьмидесятилетие: портрет кисти знаменитого художника-экспрессиониста Оскара Кокошки. Есть, правда, две проблемы: во-первых, для портрета нужно позировать, а во-вторых, Кокошка сам уже очень немолод и тоже избалован давней славой. Так что поначалу, уже после того, как семье удалось сторговаться с дорого ценящим себя художником и уговорить маму-бабушку на шесть двухчасовых сеансов, две возрастные знаменитости никак не могли поладить и открыться друг другу.
Но, будучи все-таки большими артистами и настоящими профессионалами, ценящими чужой труд и чужое вдохновение, сумели найти общую почву. Конечно, это детство и юность, прошедшие в совсем другой Европе, чем та, которой она стала в 1969 году. И, конечно, туго набитые травматичным опытом, а также скелетами разнообразных фобий, комплексов, предосудительных отношений. Который они, волею автора, методично проговаривают – отчего и получается не просто портрет, но двойной портрет. Впрочем, чего же еще ждать от книги про Агату Кристи?
Остается добавить, что авторша хорошо понимает проблемы восьмидесятилетних: в год выхода романа ей самой столько и сравнялось. И, откровенно сказать, славы Агаты Кристи она не снискала. Но борозды не портит. Благо борозда недлинная. А, кстати, Кокошка, будучи старше Кристи на четыре года, всё-таки пережил ее на шесть.
Ирина Головинская, Елена Шмелева (составители). «Малаховский пейзаж: Воспоминания, рассказы, интервью»
М.: ОГИ, 2021 – 268 с.
Книга набирающего обороты жанра «малое краеведение»: собрание рассказов о подмосковном дачном поселке Малаховка, ведущем свое начало чуть ли не от дач, описанных в «Вишневом саде», но за сто с лишним лет, прошедших со времен оборотистого Лопахина, дачник в белом чесучовом костюме сильно видоизменился. И слился с местным населением. Но сохранил черты своеобразия. О котором и повествуют истинные малаховцы, в числе которых, оказывается, Лев Рубинштейн, Виктор Шендерович, Владимир Микушевич, Саша Галицкий.
Интересно, что это уже вторая за два года книга, посвященная скромному посёлку в 13 км от МКАД. И в обоих случаях она описывается как некий исключительно своеобразный локус. Что-то, похоже, в этой Малаховке действительно такое есть.
Валентин Распутин, Валентин Курбатов. «Каждый день сначала»
М.: Красный Пароход, 2021 – 320 с.
Книга редчайшего, вымирающего сейчас жанра – переписка двух реальных людей, знаменитого писателя и известного критика, ведшаяся ими на протяжении сорока лет, до самой смерти первого из них, и составленная вторым – но вышедшая уже и после его смерти.
О чем переписываются два Валентина из Пскова в Иркутск? О том, что их всегда интересовало: о литературе (как призвании и как профессии) и, разумеется, о будущем России. На которое они имели взгляды схожие, но не идентичные. А в те годы, на которые пришлась эта их переписка, им было что обсудить, особенно, разумеется, начиная со второй половины 80-х.
Но эпистолярный жанр все-таки есть жанр искусства, а в искусстве «как» не менее важно, чем «что». Вот Распутин пишет из Иркутска в Псков 3 апреля 1994 года:
Дорогой Валентин!
Едва ли я до Пасхи еще напишу, а потому позволь с тобой первым по-братски похристосоваться и пожелать благополучного доплытия (просится красиво сказать) по океану бурь до следующей Пасхи, а там как Бог даст.
А вот Курбатов пишет из Пскова в Иркутск 20 августа 2012 года:
Дорогой Валентин!
Толя прислал мне карточки, которые снимал у тебя на Ангаре, и я увидел Любочку, и знакомую белку, и мостки, у которых купался. Так душа запросилась - хоть беги к тебе. Эх, посидели бы вечер за долгим разговором (моим) и поддакиванием (твоим). А может, и вместе бы разговорились - жизнь-то вон какая позади.
Но это не вся жизнь; последнее письмо Курбатова датировано 12 января 2015 года, за два месяца до смерти его корреспондента:
Скоро и я разучусь писать письма и позабуду свой почерк, как позабыл почерк своих друзей. Давно все стучат по клавиатуре. И я учусь, хотя давно знаю, что компьютерное письмо всегда только «документ», который надо «подшивать» или «пускать по инстанциям». Но вот и сам уже не борюсь с временем. Сдался. И умности свои тоже перестал писать, потому что на клавиатуре они теряют человеческую интонацию и глупеют на глазах, как и само время.
Дальше – уже только послесловие Дмитрия Шеварова.
Эта бумажная переписка «из двух углов» огромной страны кажется вопиюще, демонстративно несвоевременной. Но, оглядываясь по сторонам, задумываешься, что, возможно, она просто опередила свое время – или же это время откидывает нас к ней.