Книги жаркого июня. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Фото обложек с сайтов издательств

Джулиан Барнс. «Портрет мужчины в красном» / 

Пер. с англ. Елены Петровой. 

СПб.: Азбука, 2020

Новая книга одного из самых взласканных русскими читателями британских писателей начинается нарочито сухо:

В июне 1885 года в Лондон прибыли трое французов. Один — князь, второй — граф, третий — нетитулованный господин с итальянской фамилией. Впоследствии граф напишет, что их поездка имела своей целью «интеллектуальные и декоративные приобретения».

Быстро выясняется, что князь (или принц) – это Эдмон де Полиньяк, сын махрового реакционера, своими абсолютно неуместными указами спровоцировавшего июльскую революцию 1830 года и, как обычно бывает с детьми махровых реакционеров, утонченнейший аполитичный эстет. Графа зовут Робер де Монтескью-Фезансак, и он не уступает князю по части эстетизма – достаточно сказать, что это именно он считается прототипом маркиза дез Эссента из гюисмансовского «Наоборот». А «нетитулованный господин» – это хирург-гинеколог Самюэль-Жан Поцци. Он кажется выскочкой, «нужником» (кому не нужен врач по интимным вопросам...) в столь изысканной компании – но за четыре года до этого он позировал художнику Сардженту для его знаменитой картины, он многолетний эпизодический «милый друг» Сары Бернар и, таким образом, тоже мог бы сказать про себя, как еще не родившийся в то время русский поэт Мандельштам, что «на стекла вечности уже легло его дыхание, его тепло».

Он-то, врач и свой человек в кругу богемы, и оказывается для равно внимательного и к мелочам, и к философским обобщениям Барнса проводником в мир «Прекрасной эпохи». Которую он исследует со всем возможным тщанием – не забывая размещать на страницах книги портреты упоминаемых персонажей и прочие занятные артефакты. Налегая, естественно, на новую фазу извечного англо-французского противостояния. И замечая, что ее никто не называл так, пока она длилась, но которую сейчас называть по-другому просто невозможно. Как невозможно, добавим мы, не называть «Серебряным веком» эпоху молодости Мандельштама.

А вот можно ли назвать эту тонкую и умную книгу романом? Слава богу, Барнсу уже нет необходимости задаваться подобными вопросами.

Татьяна Новоселова. «Живы будем — не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки». М.: Никея, 2020

Одна из основных функций литературных премий – вводить, так сказать, в свет настольной лампы те сочинения, которые иначе свою долю внимания недополучили бы, а жаль. «Ясная Поляна» с этой задачей справляется вполне успешно. Всякий раз при публикации ее Длинного списка в нем помимо предсказуемых сочинений – явных фаворитов сезона, оказывается некоторое количество писателей, про которые даже профессиональные читатели вынуждены спрашивать друг у друга: «а кто это?».

Татьяна Новосёлова – из их числа. И это не в укор ни ей, ни профессиональным читателям. Потому что вообще-то она не профессиональный писатель, а учительница физики, родившаяся в разгар Великой Отечественной войны, всю жизнь проработавшая в школе города Снежинска Челябинской области и лишь по выходе на пенсию взявшаяся за перо. Чтобы описать не свою жизнь, а жизнь своей матери и свою малую родину – речку Туру.

Несколько лет назад в московском издательстве вышла большая и вызвавшая большой интерес книга аргентинского старообрядца, потомка ушедших из России вместе с революцией крестьян, попытавшегося в 90-е годы переселиться обратно в Сибирь – и вынужденного снова бежать в пампасы, на сей раз от произвола местных чиновников. Татьяна Новоселова пишет о крестьянах уральских, никуда не переселявшихся – и чья жизнь оказывается так же тяжела и на сегодняшний глаз так же непредставима. И при этом пишет с такими же уникальными словечками, с такой же живой интонацией. И делает это вполне сознательно. О чем сама пишет во вступлении:

Может получиться, что далеко не всем наши жизни покажутся интересными, но то, что они поучительны для потомков, — я не сомневаюсь. Мы должны были не единожды умереть, но всякий раз Бог оставлял нас здесь, в этой жизни. Разве тут не задумаешься: зачем? Когда-то давно я прочла у Евгения Богата, известного популяризатора науки: «Может, самая интересная жизнь — это жизнь незамечательных людей, в будущем, может, создадут такую серию. И вот когда в этой серии начнут выходить тома книг, мы поймем, что незамечательных людей нет.

Татьяна Хохрина. «Дом общей свободы». М.: Арт Волхонка, 2020

Еще одна необычная книга из Длинного списка «Ясной Поляны» – еще один очень поздний литературный дебют высокопрофессионального и очень востребованного юриста. И, как большинство поздних дебютов – мемуарного свойства. Татьяна Хохрина описывает хронотоп своего пришедшегося на шестидесятые годы детства, подмосковную Малаховку, и это очень специфический хронотоп. Не еврейское гетто, разумеется, но, если верить Хохриной – что-то на него довольно похожее. Да впрочем, не только ей. Чуть ли не именно про него сочинил свою знаменитую сатирическую песню Высоцкий: «По Курско-Казанской железной дороге настроили дачи, живут там как боги…». Только уж какие там «боги», в советское-то время… Татьяна Хохрина в этом сборнике коротких рассказов, щедро снабженных подлинными фотографиями, и показывает – какие. С ностальгией, но уж точно без умиления.

«Куцеры продали малаховские угодья, Сима вскоре умерла, а поддержавшая ее дочь с детьми, прихватив основную часть вырученных средств, отбыла в Германию, словно показывая безутешному Зяме, что его победа в войне была временной».

Такие вот горькие майсес нового времени. Кстати, краткий словарь бытового идиша прилагается.

Алессио Форджоне, «Неаполь, любовь моя» / Пер. с ит. Яны Богдановой. М.: РИПОЛ классик, 2020

И еще одна счастливая премиальная история. Но в другом роде. Вообще ситуация, когда иноязычная книга получает литературную премию, предназначенную специально для иноязычных книг, а потом выходит на языке той страны, в которой она эту премию получила, кажется совершенно естественной, но, к сожалению, до конца оказывается доведена не всегда. Но в данном случае все получилось. Ровно год назад, в июне 2019 года Алессио Форджоне приехал в Москву (кстати, не из Неаполя, а из Лондона) получить за свой дебютный и во многом автобиографический роман премию «Пересечения. Россия — Италия» и причитающиеся к ней €5000 – которые, впрочем, предназначались не ему, а русскому издателю, готовому за нее взяться. И вот год спустя, несмотря на все трудности, книга вышла.

Признаться, в истории тридцатилетнего парня по имени Аморесано, который всё еще «ищет себя» и, прямо сказать, ту настоящую любовь, которая озарит и т.д., нет ничего прорывного: таких парней сейчас полно по всему миру. Этим, впрочем, книга неаполитанца и может вызвать интерес у его российских более-менее сверстников. А еще – видами и атмосферой Неаполя. И занятными деталями, некоторые из которых обескураживают, а другие просто не сразу бросаются в глаза. Так, лучший друг Аморесано, бармен, носит прозвище Русский, но не потому, что он приехал из России, а просто потому, что у него плохие зубы. А на уроке английского языка, организованного американскими миссионерами, при игре в «испорченный телефон» происходит занятное недоразумение:

Мне показалось, что русский сказал «let book soup», это выглядело полной бессмыслицей, поэтому я на секунду задумался. «Let it bleed», — прошептал на ухо китаянке, она взглянула на меня растерянно, а я спросил себя, что за музыку, черт побери, слушают китайцы.

При чем здесь музыка? При том, что «Let it bleed» – это же не просто «Пусть кровоточит», как написано в подстраничной сноске, но и название альбома The Rolling Stones, придуманноe в пику битловскому Let it be. Oт русских переводчика и редактора эта «пасхалка» явно ускользнула. От правильного читателя – не должна.

Фарли Моуэт. «Собака, которая не хотела быть просто собакой» / Пер. с англ. Кирилла Вальдмана. М.: «Белая ворона», 2020

В одном из юмористических рассказов О.Генри мимоходом упоминается, что на пожар в маленьком городке сбежалось посмотреть все его взрослое, детское и собачье население. И подобную эмансипацию «собачьего населения» можно, пожалуй, считать характерной чертой североамериканской литературы ХХ века. Канадец Моуэт не пытается юморить, он просто пишет о своем детстве, пришедшемся на пятидесятые годы, – но главным героем оказывается не он сам, а смышленый полупородный ретривер по кличке Матт, который, если верить рассказчику-ребенку, вытворял удивительные штуки: лазил по заборам не хуже котов (которых поэтому немилосердно гонял), сам выучился на охотничьего пса, в путешествиях на правах полноправного члена семьи Моуэтов носил мотоциклетные очки – и еще множество подобных штук, бесконечно притягательных для мальчишки, да и для взрослого читателя, если он еще не окончательно распрощался со своим внутренним мальчишкой (и девчонкой).

Добавляет шарма и перевод 1980 года, который сейчас хочется назвать «старомодным». Переводчик не только старательно переводит в примечаниях фунты и мили в метры и километры, но и передает воинствующий архаизм речи отца рассказика – библиотекаря по профессии и призванию – следующим образом: "Один раз я сам видел, как он с презрением отвернулся от представителя так называемой новой аристократии, известного бизнесмена, услышав, что бедняга собирается «занемедлить» выпуск нового продукта. Папа считал, что такого рода бессмыслица непростительна. А уж когда дело касалось жаргона рекламщиков, у папы просто не находилось слов". Интересно, что написал бы современный переводчик вместо этого "занемедлить"? "Пýшить"? Право, пусть уж лучше остается "занемедлить".