Текст: Марина Смирнова
Имя Битова – одно из первых имен, которые слышит каждый студент-русист, поступивший на филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Прозу Битова называют “филологической”, это изысканное медленное чтение, его тексты очень интересно анализировать. Битов сам любил заниматься литературоведением и он очень много сделал для других писателей - для понимания их творчества, “оживления классиков” и сохранения памяти - отдельно можно рассказывать о его памятниках: памятник зайцу, перебежавшему дорогу Пушкину, памятник Мандельштаму, памятник Хаджи Мурату. Рядом с университетом находится Институт русской литературы – Пушкинский Дом, где хранятся рукописи русских писателей, но благодаря Битову Пушкинский Дом стал больше романом, чем учреждением. В Пушкинском Доме Битов как бы вступает в диалог со всей русской литературой: пролог к роману называется “Что делать?”, роман состоит из разделов «Отцы и дети», «Герой нашего времени”, «Бедный всадник”. В «Пушкинском доме» очень много цитат и, чтобы по-настоящему понять роман, нужно обладать серьезным культурологическим бэкграундом.
Но Битова можно читать и “не погружаясь”. Иногда его тексты даже заманивают легкостью. Кажется – да все понятно, какая милая история! А потом возвращаешься к этой истории – и вдруг замечаешь «дверцу», открываешь – а там совершенно другой мир, заходишь внутрь – и оказываешься в мультивселенной. И ни одного случайного слова. Произведения Битова - это мощное сочетание потрясающего русского языка, высокой концентрации мысли, юмора и в то же время многослойности, неоднозначности, широкого простора для интерпретаций.
Я запомнила Битова очень веселым человеком, он постоянно прикалывался и в жизни, и в литературе, часто смеялся, как ребёнок, закидывая голову. От многих его друзей я слышала невероятные истории про его веселые хулиганства. Однажды на вечере, посвящённом Прусту, Битов выдал за Пруста ранний рассказ Толстого и веселился, что никто из присутствующих ничего не заметил. Потом признался. В его произведениях много шуток, например, “Толстого попросили сформулировать смысл романа «Война и мир» в двух словах. Я бы на его месте ответил, что он и так в двух словах, если «и» не считать”.
Битов любил “занятия достаточно изысканно маразматические, чтобы оправданно отвлекаться от невыносимости творческого процесса” – например, играть в слова. Он составлял из имён людей другие слова, считал, что эти слова характеризуют человека и определяют его судьбу. Однажды он подписал мне свою книгу: “Андрей Битов - сам бандит и воин (война, бой, битва, бритва). Сколько агрессии, однако, заключено в имени этого робкого человека!”
Моей научной руководительницей в университете с третьего курса была Наталья Михайловна Герасимова. Я не сразу узнала, что она жена Битова. Наталья Михайловна говорила, что никто из ее студентов никогда не писал курсовые и дипломные работы про Битова. А я тогда увлекалась Сорокиным, Толстой, Петрушевской. Но решила, что у меня есть такая интересная возможность – получить инсайды, которые недоступны другим исследователям. И я стала писать сначала диплом, а потом кандидатскую про Битова.
И когда моя диссертация уже приближалась к завершению (я ждала, когда Битов допишет роман “Преподаватель симметрии”), Наталья Михайловна внезапно умерла 26 сентября 2006 года, всего в 54 года! Моя диссертация осталась недописанной. Я ужасно переживала. Наталья Михайловна как раз планировала 70-летие Битова. Она, помимо того, что была серьезным ученым-фольклористом, еще и постоянно организовывала какие-то необычные многолюдные конференции. А на 70-летие Битова планировала что-то особенное. И когда ее не стало, я решила, что организовать юбилей – мой долг. Во время подготовки я часто навещала Битова. В один из таких дней он внезапно снял с шеи шнурок с кулонами и надел мне на шею. Сказав, что эти кулоны были на Наталье Михайловне в момент смерти. Они до сих пор у меня. Мы тогда вместе плакали.
Вместо юбилея у нас получился 4-дневный фестиваль. Битов взял с меня письменное обещание на внутренней стороне обложки “Пушкинского Дома”, что я когда-нибудь напишу об этом сумасшедшем времени книгу.
Нам понадобилось юридическое лицо, чтобы заключать договора с другими организациями. Стали придумывать название. А мы тогда, говоря о Битове, называли его «живым классиком»: «кто сегодня звонил живому классику?», «эта идея понравилась живому классику?», «давайте навестим живого классика» и т.д. И назвали организацию «Живая классика» - иронично. В нашей «живой классике» не было никакого пафоса – это было юмористическое название, хотя в том, что Битов классик, конечно, нет никаких сомнений.
Ещё при жизни Андрея Георгиевича, на его 80-летний юбилей, я проводила конкурс “Большие битовские чтения”. Это был такой же конкурс, как “Живая классика”, только участвовать могли все желающие, без ограничений по возрасту, и читали только тексты Битова. Андрей Георгиевич иногда за конкурсом подсматривал, при этом у меня было ощущение, что ему неудобно его поддерживать, потому что ведь это пиар, а его дело – создавать литературные тексты. Но тем не менее, он отмечал некоторых чтецов, говорил, что такой-то ребёнок неожиданно прочитал его текст.
В “Живой классике” один чтец даже вышел с рассказом Битова “Зависть” во Всероссийский финал. Если бы я была в жюри, я бы за чтение произведений Битова совершенно точно добавляла баллы. Давно хотим с коллегами сделать отдельные номинации по чтению моих любимых авторов: Андрея Битова и Людмилы Петрушевской.
Битов создал свой уникальный стиль, его ни с кем не перепутаешь. Его тексты не сиюминутные, некоторые – даже пророческие. На днях я перечитывала “Оглашённых” и удивилась тому, насколько актуальна эта книга. И это главное качество классической литературы – она не устаревает, не теряет актуальности. На сегодняшний день Битов – ещё не прочитанный автор. Его последний роман “Преподаватель симметрии” (2008) почти не был замечен, а это очень серьёзное произведение. Такова судьба многих классиков. Потомки возвращались к их творчеству спустя десятилетия, открывали их заново. Думаю, это же произойдет и с Битовым. Как полушутя отмечал он сам, “гений беспомощен: никакой возможности приспособиться ему не отпущено”.
Он говорил, что все его тексты по сути – одна книга, которую он пишет всю жизнь, «Империя в четырех измерениях». Правда, потом появилось и пятое. Битов построил свою литературную вселенную в пяти измерениях.
В конце хочу привести цитату из книги “Текст как текст”: