Текст: Андрей Цунский
С чем, куда и в какую эпоху
Устали от суеты, заела рутина, трудно сосредоточиться над хорошим текстом? Немного оздоровительного сна под моим присмотром вам не помешает. Откиньтесь на спинку кресла, если есть рядом диван – ложитесь с телефоном или планшетом на диван. Расслабьтесь. Ваши мысли приятны, у вас не болит голова, руки и ноги наливаются приятным теплом… Вы читаете свой любимый «Год Литературы»… Тишину заполняет приятная и бодрая легкая музыка (композиция с пластинки «Джаз-67. IV Московский молодежный фестиваль джазовых ансамблей» – «Дикая лошадь» в исполнении Диксиленда Альберта Мелконова). Вы сидите за круглым столом в павильоне посреди Нескучного сада. Лошадка в волчке останавливается, звучит голос Борис Крюка:
– Итак, по стрелке – сектор «Год Литературы»! С вами играет автор этого сайта Андрей Цунский, он предлагает вам прослушать краткое изложение финала одной пьесы, и подчёркивает, что это очень краткое изложение.
«Принц С. переступает через свою любовь к милой девушке Р. ради чувства, которое она питает к А. Принц пытается сослаться на разницу в их происхождении, но тут в разговор вступает благородный К.: он говорит, что Р. — его дочь, он узнал её по шпаге, когда-то подаренной им её матери. Таким образом, Р. и А. равны по своему положению и справедливость торжествует — А. называет Р. своей женой. Но С. Не остается одинок – ему достается рука красавицы Э. Со всеми С. приветлив и справедлив, объясняя своё превращение тем, что боится снова проснуться в темнице и хочет пользоваться счастьем, словно сном».
Итак, это лапидарно изложенная канва финала пьесы, полный сюжет которой даже вкратце займет около получаса. Внимание, вопрос – кто автор и чем он знаменит? Минута пошла!
Реплики ваших друзей, подруг и родителей во время обсуждения:
– Зачем дарить шпагу матери? Тут что-то не так…
– Это изобретатель индийского кино?
– Конкретнее! Автор какого фильма? «Зиты и Гиты»? «Мести и закона»? (это наверняка встряла бабушка).
– Рыцарский роман?
– Мексиканский или бразильский сериал! Показывали когда-то очень давно! Какой-то там Луис-Альберто, рабыня Изаура… (тетя Лариса проснулась).
Мысли в голове капитана знатоков (а это вы) скачут, как шарик от пинг-понга:
Неужели еще кто-то смотрит индийское кино? Может, в Индии? И помнит бразильские сериалы…
– Хотя, если записать так сценарий советского телесериала «Цыган» - выйдет не лучше (дедушка присоединился).
Этот неизвестный изобрел еще и советско-цыганское кино?
Таймер начинает гудеть – осталось десять секунд.
– Сон… Это как сон!
– Сам ты Каксон!
И вдруг вы вспоминаете, как однажды на лекции по европейской литературе XVII века… как же там… – ну конечно! «Жизнь есть – Сон»!
Вы слышите издевательский голос:
– Только не просите повторить вопрос вместе с этим отрывком. Минута прямого эфира стоит…
Но вы все уже вспомнили и храбро перебиваете:
– Не нужно, господин крупье. Этого человека звали Дон Педро.
– Из Бразилии, где много диких обезьян? Вы закончили ответ? Вам бы стоило взять помощь клуба!
– Не нужно! Я еще не назвал(а) фамилию! А фамилия его Кальдерон де ла Барка Энао де ла Барреда-и-Рианьо! Часто его у нас называют просто Кальдерон.
- А-а!!! Ты знал! – кричит крупье. Павильон в Нескучном исчезает вместе с юлой, камерами, стеклянным филином и прочими атрибутами, представительный господин в красной жилетке лупит по гонгу – и растворяется в воздухе. Вы снова просто читаете «Год Литературы». Кстати, если будете читать его регулярно – сможете выиграть и у знатоков, причем не только во сне.
А насчет индийского кино, бразильских сериалов, романов Крестовского и Эжена Сю и много еще, пожалуй, чего – все правильно. Кальдерон де ла Барка Энао де ла Барреда-и-Рианьо был одним из первых… Ой, извините. Сейчас, на счет «три» вы проснетесь. Раз, два…
Хотя давайте вы еще подремлете в Золотом веке испанского театра. Вы ведь не против?
Как озолотить век
Золотой век невозможен без духа новизны. Дух этот не возникает из ниоткуда и не исчезает бесследно, что доказывает пригодность закона Ломоносова-Лавуазье и в историко-культурном приложении. Но Возрождение и Золотой Век – не синонимы.
Чем памятен в истории 1492 год? Ах, ну конечно, третьего августа этого года «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария» под предводительством Христофора Колумба отправились на Запад в поисках Индии, двенадцатого октября матрос «Пинты» Родриго де Триана увидел с марса (не с планеты, а из бочки на мачте) некую Землю, а уже тринадцатого октября Колумб с кастильским знаменем под мышкой как ребенок в зоопарке вопит в восторге «Смотрите – ягуар!» И Америка уже открыта. Да, это очень важно.
Только в самой Испании в том году не менее важное событие произошло еще второго января. Десять лет подряд весна становилась началом новых сражений между христианами и мусульманами Иберийского (Пиренейского) полуострова. Шаг за шагом, город за городом христиане под знаменами Изабеллы Кастильской отвоевывали у поработителей Малагу, Басу и наконец, второго января 1492 года вошли в Гранаду и заняли дворец Альгамбра. Так завершился процесс реконкисты – возвращения христианами испанских земель, захваченных в VIII веке. Золотой век не начинается на пустом месте.
Шестнадцатый век – это для испанцев век Филиппа Второго – самого могущественного монарха Европы. Это он выбрал местом для своей резиденции Мадрид, по его приказу там был выстроен Эскориал – комплекс из монастыря и королевской резиденции. Мадрид и Севилья становятся крупнейшими и процветающими городами. Идет успешная торговля с Америкой. Севильский порт едва успевает выгружать все новые и новые товары. На Средиземном море мусульманское господство кончилось после битвы при Лепанто (где, как в помните, получил три пули из аркебуз Мигель де Сервантес Сааведра). Победившую при Лепанто Священную лигу возглавляет Филипп Второй.
Но Средиземное море – это уже детская лига. Настоящие открытия, настоящее судоходство, настоящие деньги – это Океан. Атлантический океан несет на своей спине сперва пятисоттонные, а вскоре и двухтысячетонные испанские галеоны – а в их трюмах золото, пряности, кофе, какао (ну и конечно обезьяны, а у матросов – модная болезнь. Кто понял, причем тут обезьяны, возьмите из коробки по конфете).
Личная библиотека короля насчитывала четырнадцать тысяч томов. Он читал античную литературу, художественную, современную философскую и научную – Эразма Роттердамского, Николая Коперника, Джованни Мирандолу. Естественно, он внимательно изучал Библию и Коран. С языками было хуже: он говорил по-испански, читал по-итальянски, не понимал немецкого и ни одного голландского слова не знал вообще – а это ведь были языки его империи...
У всего есть своя изнанка. За годы Золотого века Испания десять раз объявит дефолт по внешним долгам. Оставшиеся в Испании мавры периодически бунтовали, на севере страны появились протестанты. Убежденный католик, Филипп II развязал руки инквизиции (тем более, что это открывало доступ к значительным финансовым вливаниям от церкви). Инквизиция занимается еще и цензурой, запрещает книги и пьесы. Мусульман, для виду принявших христианство во избежание притеснений, заставляли пить вино, а их женщинам срывали с лиц платки. Кончилось это Альпухарским восстанием, двухлетней войной и массовыми казнями. Плененных повстанцев сей христианнейший король продал в рабство.
13 декабря 1545 года открылся известный Тридентский Собор, по итогам которого был издан учебник католической веры, текст присяги, которую давали священники при вступлении в сан и на должности в церкви, любая трактовка писания, кроме официальной была запрещена. И вскоре запылают костры, вокруг одного распоряжаться будет Лопе де Вега.
При нем же для Испании потеряны будут северные Нидерланды – это он сожжет Клааса, пепел которого будет пылать в сердце Уленшпигеля (родившегося, кстати, с Филиппом II в один день).
А после будет катастрофа Непобедимой Армады и множество других поражений. Великий век – это в том числе великие катастрофы. Они тоже дают искусству темы для осмысления. Если искусство начинает осваивать новый и масштабный исторический материал, если в результате создаются культурные ценности, ранее небывалые, и если находится достаточно людей не только чтобы создать, но и чтобы воспринять и оценить результат этой работы – тогда и получается Золотой век.
Филипп Карлович и два Филиппа Филипповича
Золотым веком испанского искусства традиционно называют период со второй половины XVI века по середину XVII, от правления Филиппа II (1556-1598), через период барокко (правление Филиппа III (1598-1621)) и до Филиппа IV (1621-1648).
В литературе Золотой век начался с Сервантеса и Лопе де Веги (а о том, какими разными были эти люди, мы уже с вами знаем). Венцом его считается жизнь Кальдерона. Наш сегодняшний именинник – драматург, поэтому интереснее всего, что же происходило после Лопе де Веги, о котором мы уже немного писали. Лопе де Вега к старому театральному завету – «Поэтике» Аристотеля – добавил свой, «Новое искусство сочинять комедии». В тему также углубился автор «Древней поэтической философии» Алонсо Лопеса Пинсиано, развивал ее в «Поэтических законах» Франсиско Каскалес. Немало веса и блеска в золото века внес Хуан Руис де Аларкон-и-Мендоса. Аларкон попробовал силы во всех современных ему жанрах, от комедии-интриги и комедии характеров до исторических трагедий. Его комедия «Сомнительная правда» вдохновила Корнеля и Мольера – Корнеля на написание «Лжеца», а уж «Лжец» подвиг Мольера на «Мизантропа».
Отдельной вершиной возвышается Тирсо де Молина. Автор четырех сотен пьес, монах-доминиканец, он поражает не только своими пьесами, но и тем, что параллельно с карьерой драматурга был пресвитером и верховным викарием на острове Санто-Доминго – и там же читал проповеди и лекции по теологии, а в свободное время участвовал в поэтических состязаниях. Именно он «подгрузил» комедию второстепенными интригами, ему принадлежит первое литературное воплощение легенды о Доне Хуане – в его комедии «Севильский озорник». А «Дон Хиль – зеленые штаны» по лихости сюжета уже не уступает Кальдерону. Этот дон Хиль породит в мировой литературе массу последователей, переодетых красоток – в общем, сплошное коварство и любовь. Объятый отвагой, окутан плащом, с гитарой и шпагой и т. д. Так это и называется теперь – «Комедия плаща и шпаги».
Педро Кальдерону суждено было завершить своими трудами Золотой век – после него пойдет снова рутинно-историческая латунь с позолотой. И, кстати, об истории – шестидесятитрехлетний Кальдерон станет королевским капелланом, то есть личным духовником Филиппа IV, и примет его последнюю исповедь, а также духовником Карла II, правление которого золотым уже не считается.
Кальдерон был для своего времени человеком, прекрасно образованным: иезуитская коллегия, затем университеты Саламанки и Алькала-де-Энарес. После учебы десять лет он вроде бы как находился на военной службе, не то во Фландрии, не то в Италии. Где, сколько времени он провел – не установлено. Но в 1635 году, когда в лучший из миров ушёл Лопе де Вега, место первого драматурга Испании недолго оставалось вакантным. Его занял Кальдерон.
Нужно сказать, что испанцы в своих драматургических фантазиях шли дальше других, причем если уж и были на свете реалисты – то это среди них. И речь далеко не только о драматургах! Реализма и точности требовал зритель. Если герой поет серенаду героине под балконом – извольте подать балкон. И окно в стене кораля используется в качестве этого балкона, красавица за ним присутствует, а герой – внизу, одетый в соответствующую форму.
Меж тем творчество Кальдерона отмечено самим Филиппом IV. Он становится придворным автором, его комедии и ауто (о том, что это такое, написано в нашем материале о Лопе де Веге) идут в придворном театре во дворце Буэн-Ретиро. Лучшие актеры, художники, сценографы и постановщики к его услугам. Вот придумал Кальдерон пьесу «Зверь, молния и камень», где действие происходит на берегу возле замка. Нечего и думать – в парке есть пруд, виден замок, все как в жизни. Но куда же сядут зрители? А в лодки!
В Англии, где Марло, Шекспир и Джонсон давали не меньше жара в тексте, Бербедж придумывал всякие там фоны, колосники, люки для богов и чертей из машин, потом и сцены начнут вращаться.
Испанцы же думают об этих вещах неохотно. Им важно наполнить форму максимальным содержанием. Уж если есть некий прием – нужно его использовать на сто процентов. Интригу нужно держать до занавеса в высочайшем напряжении. Такого напряжения в прозаическом тексте удалось достичь только одному автору вот в этом абзаце:
«Может, я там что репетировал? Да… В самом деле. Может, я играл в бессмертную драму «Отелло, мавр венецианский»? Играл в одиночку и сразу во всех ролях? Я, например, изменил себе, своим убеждениям: вернее, я стал подозревать себя в измене самому себе и своим убеждениям; я себе нашептал про себя – о, такое нашептал! – и вот я, возлюбивший себя за муки, как самого себя, – я принялся себя душить. Схватил себя за горло и душу. Да мало ли что я там делал?»
(Для тех, кто не узнал: «Венедикт Ерофеев. «Москва Петушки», глава «Карачарово – Чухлинка»)
Если «душить» – это точно про мавра венецианского, то прочее, скорее, напоминает духовные переживания пьес Кальдерона. Долг, религия, честь и любовь – незыблемые ценности, ради которых можно расстаться с жизнью, но в строго установленном порядке. Это будет называться «драмой чести». Соцреализм вернется к этому жанру на семьдесят лет – однако вершин Кальдерона будет достигать нечасто, несмотря на четырехсотлетнюю фору. А если действие происходит не в реалистическом мире, а, скажем, в России (да-да), или в Польше (тоже не слишком реальная для испанцев местность), да при этом герой задается вопросами бытия – «Кто я?», «Почему я такой, какой есть?», «Могу ли я стать лучше и что мне в этом поможет?» – выходит драма философская. К этому жанру относится и «Жизнь есть сон», с которой мы начали. А уж если в начале действия какая-нибудь едкая дамочка затеет строить козни с целью отомстить, выйти замуж и потом отомстить всем сразу – это, ясное дело, комедия интриги.
Соедините все вместе – и получится индийское кино. Между прочим, любимое миллионами зрителей! Так что не смейтесь. Все равно смешно? Вы нигерийских фильмов не видели. И тем более не смейтесь. За это искусство проголосовали билетами миллионы – что безусловный повод отнестись к нему хотя бы деликатно.
Но если вам показалось, что таков единственный вклад Кальдерона в мировую культуру – то это следствие гипноза. Кроме того, так часто бывает, когда смотришь на культурный процесс, пропуская годы и периоды. Так бездельники читают книги, или когда туповатые цензоры пытаются решить, что вам знать положено, а что они вам запретят.
Когда золото века сменилось латунью и утилитарным железом, испанские драматурги были забыты в Европе лет на сто с лишним. Но в веке XVIII один человек внимательно проштудировал Кальдерона несмотря на замечания вроде «этого никто уже не читает». И вот что он потом написал:
«…план драмы предельно ясен; сцена следует за сценой с полной необходимостью и словно бы балетным шагом, вызывая отрадное впечатление художественной цельности и напоминая о приемах нашей новейшей комической оперы; скрытые мотивы действия всегда одни и те же: борьба долга, страстей, условностей, исходя из противоположности характеров и заданных обстоятельств.
Основное действие проходит величественной поступью свой поэтический путь; интермедии, напоминающие в своем развитии изящные фигуры менуэта, риторичны, диалектичны, софистичны. Все элементы человеческой натуры присутствуют здесь, не забыт и дурак, чей доморощенный ум, стоит только иллюзии заявить притязание на сочувствие и расположение, тут же, если еще не заранее, грозится ее разрушить».
Но тот же человек почти три века назад заметил: «…как это ни жаль! — во многих творениях Кальдерона мы видим человека высокого духа и свободного образа мыслей, вынужденного пребывать в рабстве у мракобесия и искусственно присваивать глупости разум; и тут мы нередко попадаем в тяжелый разлад с самим автором, ибо тема нас унижает, а воплощение ее восхищает».
Человек этот в то время был влиятельным лицом, курировавшим придворный театр Веймарского герцогства. Так что благодаря его влиянию Кальдерона возродили на европейской сцене. А еще – наследие великого испанца отразилось и на главном собственном замысле неожиданно благодарного потомка: замысел назывался «Фауст», а того, о ком речь, звали Иоганн Вольфганг Гете.
В России первый перевод Кальдерона на русский язык сделала… императрица Екатерина II. Она несколько вольно (речь об августейшей особе, так что назовем это так) переложила первые семь сцен комедии «Спрятанный кабальеро».
Наиболее полно передал Кальдерона русскому читателю и зрителю Константин Дмитриевич Бальмонт. Позднее к работам Кальдерона обратилась замечательная переводчица Татьяна Львовна Щепкина-Куперник. А пьесы ставили великие театральные режиссеры – Всеволод Эмильевич Мейерхольд и Александр Яковлевич Таиров.
Итак, целых три…
Что с вами? Вы… проснулись? Ну надо же. Я забыл вовремя сосчитать до трех. Вы, потом почитайте, что я тут говорил, если время будет... Что? Отдохнули хорошо? Ну, среди рабочего дня нужно делать паузы – если, конечно, вам позволяет это ваша бескомпромиссная борьба между чувством и долгом.