Интервью: Антон Очиров
Дмитрий, я знаю, что вы первый раз были в Армении. Армянская речь — она действительно «дикая кошка», которая «мучит» и «царапает ухо», как услышал Мандельштам?
Дмитрий Воденников: Да. Она совсем отличная от нашей. К Мандельштам говорил, – «царапает». Помните, он в другом совсем стихотворении уже говорил о немецкой речи, которая — тоже — какая-то «странная», на наш слух, русский. А армянская действительно какая-то «колючая», как будто кустарник, сложно устроенный и красивый. У меня был сильный момент там: мы с Татьяной Толстой, с Дмитрием Даниловым, еще с несколькими российскими поэтами и писателями, были на первой встрече. Кстати, очень долго шли, — один прекрасный, но очень стремительный в мыслях человек сказал, что нам идти 15 минут, а шли мы от гостиницы час, Татьяна Никитична ехала на машине, а я люблю ходить, поэтому я пошёл, и шёл я час, так вот, на этом мероприятии, где выступали и мы, и армянские поэты, и это большая радость и честь, что они, в отличие от нас, которые не знают армянского, понимают русскую речь, мы, естественно, ничего не понимали, но вот вышел один поэт, он читал текст, и вдруг я увидел вязь стихотворения, которое мне было абсолютно недоступно к пониманию. Но я увидел эту вязь, увидел эти повторы, увидел звуковые сочетания, эти не рифмы, а именно фигуры повторения. Это было так красиво, что, когда он сел на место, я сказал: «как это здорово». Это был опыт зазеркальный: услышать текст, который ты не понимаешь, но который живет у тебя в ушах и распускается у тебя на глазах — это сильный опыт.
При этом в Армении почти все говорят по-русски. Единственный раз, когда мы, у университета, с армянским поэтом Геворгом Гиланцем, который повёз нас смотреть на закат, но не успели — солнце уже опустилось, но мы, тем не менее, всё увидели в сумеречном состоянии горизонта, ждали Дмитрия Данилова, так вот, только один раз, когда я стоял у университета, я спросил по-русски что-то у двух людей, это была пара, девочка и мальчик, и они сказали, что они меня не понимают. Я извинился на своем ломаном туманном английском, и это был единственный случай, потому что все всегда отвечали, понимали, помогали, старались что-то сделать. И это было прекрасно, спасибо Армении. Когда мир так «топок», то лучше идти теми дорогами, где ты никого не заденешь плечом.
На что вы обращали внимание в этой поездке?
Дмитрий Воденников: У меня был очень жёсткий график: кроме выступлений, у меня еще живет в Ереване товарищ, и я не мог не уделить часть каждого своего дня ему, это была большая радость, поэтому только в последний день поездки я смог увидеть армянских импрессионистов в городской картинной галерее. И их работы были свидетельством того, как «проникает» искусство, и как оно «бежит» по всем капиллярам мира, достигает каждой страны и изменяется в каждой стране по-своему. Очень сильный опыт. И туда меня сопровождал сын моего товарища, и мы сначала — случайно — попали в исторический музей, где была экспозиция, связанная с первобытными людьми, и я увидел ископаемые… как бы это правильно сказать? — тапочки. В которых бегали первобытные люди. Я никогда их не видел раньше. Ни в одном музее. А я был в музеях — и в Лондоне, и в Париже, и в Москве. Не моя эта тема, археология, конечно, но, тем не менее, я всегда думал: а как же они бегали, эти люди? По камням и жестким травам. Ведь им же было больно. И вдруг я увидел, что там были из кожи сделанные тапочки на верёвочках. И теперь я знаю, как мы все раньше бегали.
Я прочел стихотворение Дмитрия Данилова, которое он написал по «горячим следам» этой поездки. В нём он попросил ночью таксиста, после вашей поездки туда с армянским поэтом Геворгом Гиланцем, привести его еще раз к арке с видом на Арарат, и про свою встречу с «божественным» там. Это стихотворение действительно «документально»?
Дмитрий Воденников: Да, это стихотворение документально, но документально оно только в одну сторону. Данилов же не говорит, что на самом деле он ездил не один. Что Геворг Гиланц, прекрасный армянский поэт, возил Воденникова, а Воденников ждал Данилова еще 40 минут, и что с нами еще была Татьяна Стоянова, потому что мне очень хотелось, чтобы Таня увидела то, куда нас везут. Это версия Данилова, в которой он «исключил всех», — я, кстати, ничего против этого не имею, стихи пишутся очень по-разному. Но какая «документальность»? Он не говорит о том, что была целая миска клубники, и было невозможно удержаться, чтобы её не съесть. Он не говорит о том, что, пока мы его ждали, мы купили ему шаурму необыкновенной вкусноты, и он ел её 15 минут. Я даже сказал: «Дима, ну сколько можно есть не такую уж большую порцию шаурмы?».
Вот оно, его поэтическое высказывание: «Дмитрий Данилов едет один, его везет Геворг, Дмитрия Воденникова там не существует, Татьяны Стояновой там не существует, клубники не существует, даже шаурмы нет», — какой же это «документ»? Колумб в одиночестве открыл Америку, у него не было команды. Один доплыл. Без шаурмы. Но стихотворение и не обещает того, что оно будет «документом». Стихотворение — это странный выверт бытия. И действительно понимаешь, что текст может быть не до конца правдив. И это не уменьшит его силу, не уменьшит его правду. Но задача писателя и поэта — это не смотреть на «себя», а смотреть на «всё». Ты должен всё в себя вобрать и всё очень честно описать: и по эмоциям, и по деталям. И этот опыт, опыт писания, именно он «разрешает» мне эту — смешливую — претензию. Соврёшь в детали, соврёшь во всём остальном. Я сам с этим сталкивался, в своих текстах, и я понимаю, что твоя задача — это дотянуться до правды, фактографической, в том числе. Но мы с клубникой и шаурмой тебя, Дмитрий Данилов, прощаем.
Дмитрий Данилов
ЗВАРТНОЦ
- Как приятно выпивать
- В аэропорте
- Или в аэропорту
- Не знаю
- Как правильно
- В общем, выпивать
- В ожидании рейса
- Хорошо, если это
- Хороший аэропорт
- Современный, комфортный
- Вот, например
- Как армянский аэропорт
- Звартноц
- Он очень хороший и современный
- Такой весь гладкий
- И пригожий
- Тут хорошо
- Так хорошо
- Что даже и не очень хочется
- Улетать
- Сидел бы и сидел
- Провожая рейсы
- Но нет, надо лететь
- И очень хочется домой
- За окном видны горы
- Это красивые, хорошие горы
- Но это не Арарат
- Это не Арарат
- В последнюю ночь
- Не спал
- Дождался полпятого
- Вызвал такси
- И поехал к Арке Чаренца
- Чаренц — это армянский поэт
- Которого расстреляли
- В 1937 году
- Он просил
- Чтобы его расстреляли
- Там, на горе, на вершине
- Чтобы видеть перед смертью
- Арарат и Араратскую долину
- Чтобы хотя бы что-то хорошее
- Было перед смертью.
- Но чекисты расстреляли его
- В самом низком месте
- Араратской долины
- Среди мусора и говна
- Мне об этом рассказал
- Армянский поэт Геворг
- И свозил меня
- На своей машине
- Туда, к Арке Чаренца
- И оттуда открывался
- Потрясающий вид
- И было видно только
- Основание Арарата
- А весь он тонул
- В вечерней дымке
- Мы вернулись в гостиницу
- Поздно уже, вечер, ночь
- И сильная усталость
- И надо вроде бы
- Лечь спать
- Завтра утром
- Лететь в Москву
- В Лучший Город Земли
- Но пока ещё до неё долетишь
- И имеет место переутомление
- И вроде надо бы
- Просто спать
- Как велит организм
- Но нет, нет
- Не нужно спать
- Не нужно отвечать
- Требованиям организма
- А нужно вот что.
- Нужно в 4:30 утра
- Вызвать такси
- До Арки Чаренца
- Таксист не знает, что это такое
- Но мы едем
- И подъезжаем
- К Арке Чаренца
- Я поднимаюсь по лестнице
- И я вижу Арарат
- Снежная вершина
- В огромной дали
- Гора нашего спасения
- Гора, означающая
- Что с нами
- Больше не будет
- Такого
- Но, может быть
- Будет что-то
- Другое
- Худшее
- Может быть
- Но такого больше
- Не будет
- Смотровая площадка
- Нет людей
- Никого
- Делаю несколько снимков
- Несколько фотографий
- С разными настройками
- На снимках виднеется
- Белый снежный конус
- Проходит пара минут
- И Арарат исчезает
- Всё, хватит
- Увидел один раз
- И хватит, хватит
- Довольно с тебя
- Увидел один раз
- На пару минут
- И помни теперь
- Всю жизнь
- И знай
- Знай, что Я
- Интересуюсь тобой
- Хоть ты и ведёшь себя
- Как бессмысленный дурак
- Совершаешь нелепые поступки
- Иногда бываешь забавен
- Я смотрю на тебя
- И Мне хочется, Мне интересно
- Длить твою эту вот
- Так называемую жизнь
- И тут я спрашиваю
- Господи, а вот говорят, пишут
- Что Ты любишь нас
- А меня, бессмысленного дурака
- Ты любишь?
- И Господь то ли отвечает
- То ли не отвечает
- Трудно понять всё это
- В общем, Господь говорит
- Ты задал сейчас
- Совершенно идиотский вопрос
- Абсолютно бессмысленный
- Какой же ты, правда, дурак
- Какой же ты идиот
- Какое же Я создал
- Дебильное изделье
- И вот, как видишь
- Прячу, как перстень, в футляр
- Зачем же Я сделал тебя
- Но, но
- И на меня обрушивается
- Страшный, чудовищный
- Труднопереносимый
- Поток любви Божией
- Как какой-то град
- Ливень
- Или ещё что-то такое
- И Господь
- То ли говорит
- То ли не говорит
- Живи, дурачок
- Живи, как живёшь
- Живи низачем
- Живи просто так
- Живи, развлекайся
- Страдай
- Своими смешными страданиями
- Я просто хочу
- Чтобы ты был
- Почему-то
- Если хочешь, таков Мой каприз
- Так что давай, иди, дуй
- Увидел Арарат
- И давай, уезжай
- Садись в своё это такси
- И вперёд
- Аудиенция окончена
- Может, ещё поговорим
- Сел в такси
- Поехал, вернее, поехали
- Сквозь новые районы Еревана
- Навалился сон
- Подъехали к гостинице
- Дал таксисту
- Неприлично огромные чаевые
- Он смутился, но взял
- И всё
- Дальше ничего
- Дальше потекла
- Обычная скучная жизнь
- Она длится и длится
- И, может быть, продлится
- Ещё какое-то время
- Господь, как выяснилось
- Любит меня
- Интересуется мной
- И, может быть
- Всё это ещё продлится
- Какое-то время.