Текст: ГодЛитературы.РФ
Вере 24 года — она только что рассталась с мужем, устроилась на новую работу и теперь делит квартиру с соседкой-психоаналитиком. Мир вокруг заметно трещит по швам, Вера по кругу отписывается от новостных каналов и подписывается на них снова, но внутри у нее все громче жужжит довольный шмель. Ведь в последнее время ее личная тревога наконец-то стала вливаться в общую панику.
На самом деле у Веры недиагностированное тревожное расстройство. Оно маскируется под черты личности и незаметно — а потому особенно подло — влияет на ее решения, мысли и отношения с близкими.
У Ани Гетьман, писательницы, блогерки и выпускницы сценарной мастерской Санкт-Петербургской школы нового кино, уже выходила нон-фикшн-книга «Мой блог — мой стиль». «Шмель» — ее дебютный роман. Это история о том, как незаметно психологическое расстройство может руководить действиями человека. А еще об одном важном свойстве тревоги, о котором очень редко говорят: тревога всегда хочет расти и охотно питается чужой тревогой. Во времена мировых катаклизмов ей особенно сытно, но даже если вокруг все хорошо — она легко заставляет человека создавать катаклизмы самому себе.
Предлагаем прочитать фрагмент.
Шмель / Аня Гетьман ; Санкт-Петербург : Polyandria NoAge, 2024. – 256 с.
5
Ничего не изменилось здесь с тех пор, как я съехала. Может быть, стало чище и обувь в коридоре теперь стояла в ряд. Кирилл предложил мне тапки, хотя знал, что я хожу босиком. Еще он предложил чай, и я согласилась. Сразу сказала, что хочу ройбуш — я точно знала, что он есть, потому что сама его покупала. Мы обнялись и стояли обнявшись чуть дольше, чем нужно было. Я вдыхала запах Кирилла и думала, как странно, что то, от чего я раньше сходила с ума по-хорошему, а потом сходила с ума по-плохому, теперь совсем меня не волнует. «Поболтаем?» — спросил Кирилл. Он сел на диван, а я — на низкий деревянный подоконник, это всегда было моим местом.
Ну ты как?
Хорошо, живу в квартире с психотерапевткой, у нее кабинет прям там. За клиентами подслушиваю.
Кирилл засмеялся. Мне хотелось поскорее уйти. Было неинтересно.
Круто. А я наконец свой короткий метр решил снимать. Сценарий пишу. Подумал, может, тебя подключить…
Его потенциальное кино меня не укалывало и не радовало. Мне просто было все равно. И не хотелось ничего делать с ним, и не хотелось говорить, а хотелось поскорее забрать все, что мне нужно, и уйти. Но Кирилл продолжил:
Вообще, булка, я прям долго думал над тем, что ты предлагала…
Я попыталась вспомнить, что и когда я предлагала.
Я согласен. Давай попробуем заново. Я согласен раздельно жить, и встречаться, и на свидания ходить, гулять. Давай попробуем по-новому познакомиться.
Точно. Когда я уходила, у меня не нашлось смелости сказать: «Я ухожу». Я говорила что-то о том, что мне нужно пожить одной, узнать, где я храню хлеб, во сколько ложусь и что делаю перед сном, если мне не надо ни на кого ориентироваться, и это, конечно, было бы правдой, если бы я добавила: «А еще я тебя разлюбила, все это было экспериментом, мне за это стыдно, но не сильно, потому что у меня иногда ощущение, что я вообще ничего не чувствую». Вместо этого я его выводила — говорила, что проблема не в нас, а в том, что у меня нет никакого опыта, и, встреться мы позже и в другом контексте, все было бы по-другому, и что если он любит меня, то поймет и мы переформатируем отношения: будем жить раздельно и встречаться, посмотрим серии, которые пролистали, и, если захотим, снова поженимся —по-настоящему, с предложением и праздником. Кирилл тогда сказал, что это полный пиздец и он так не сможет. Я кричала: «Ну вот, видишь, ты сам все рушишь». Я очень хотела разделить ответственность. Я хотела, чтобы это было решением не просто общим, но вынужденным. О вынужденном не получится пожалеть — его можно только отгоревать. Кирилл сказал: «Я понял, что ты права была тогда». А если бы он сразу на это согласился, что бы я делала? Захотелось поступить честно и по-взрослому — признаться, что я наговорила все это просто из страха, что это подло и неправильно, а я чувствую себя мразью. Вместо этого я сказала: «А я больше, наверное, не хочу так».
Даже это я не смогла сделать уверенно, Кирилл увидел возможность поуговаривать меня, мы немного поспорили и пообсуждали, что можно сделать, но настоящим обсуждением это не было — Кирилл предлагал «просто дружить», писать вдвоем, потому что «у нас вместе хорошо работают мозги», а я не знала, с чего он это взял, и на все мотала головой и смотрела в пол. Зато теперь я была уверена, что расставание наше не было ошибкой — я прямо сейчас отдирала с коленки корочку, и под ней не было чувствительной ранки, только розоватая кожа. Круто. В квартире было тихо. Я оторвала корочку и съела ее.
Кирюх, я думаю, мы вообще никак не сможем. И я тороплюсь очень. Можно собраться?
Я складывала вещи в пакеты, которые Кирилл подготовил, а он сидел рядом на табуретке, следил за мной, как пес за мячиком, и молчал. Я нашла в шкафу одежду, которую давно не носила, — много цветных колготок, свитшоты с принтами динозавров. Я забрала свою любимую походную металлическую кружку. Из коробки с ненужной техникой, которую жалко выбросить, вытащила какие-то провода, неуверенная даже, что они мои, пленочный фотоаппарат, в котором была отщелканная еще год назад пленка, и диктофон.
Можно тебя обнять?
Голос Кирилла звучал так, будто кто-то дернул за натянутую нитку. Мне стало обидно за него, поэтому я стояла, прижавшись, и считала: десять, тридцать, тридцать пять. На шестидесяти я аккуратно высвободилась, он провел рукой по моим волосам, и я посмотрела, не осталось ли что-то на его ладони.
Я пообещала, что книги заберу потом, когда куплю книжный шкаф, и вышла на Советскую. Уже поздно, вокруг никого, и снова пахнет свободой, я будто расправилась, только пакеты эти — пять набитых пакетов, не тяжелые, но нести неудобно, нужно вызвать такси. Я представила, как приношу эти вещи в дом Юлианны, в свою комнату, и раскладываю в шкафу, они все мятые, а полиэтилен шуршит. Дышать стало труднее. Я вспомнила, как Кирилл сморщился и провел ладонью по лицу, когда я похвасталась свитером из секонд-хенда. Он сказал: «Вер, ну ты же не знаешь, кто это носил, ты же не знаешь, какая там энергетика, вещи все помнят». Мы тогда, конечно, кричали, а потом я извинялась и много раз уточняла, не обижается ли он, и обещала, что отдам кому-нибудь этот свитер, и спрашивала, не хочет ли он, чтобы я выкинула его прямо сейчас, потому что, если ему неприятно знать, что свитер лежит у нас, — я сейчас же его выкину, и на все его «нет» и «все нормально» я продолжала задавать те же вопросы, меняя слова местами, и злилась, что мне вообще понадобился какой-то свитер, я же просто насмотрелась видео про фастфешен и гиперпотребление, решила, что нельзя больше покупать одежду в массмаркете, решила стать лучше, примкнуть к тем, кто лучше, и это было так глупо, потому что теперь я обидела самого важного человека в своей жизни. Тот свитер забрал друг Кирилла.