Интервью: Сергей Набивачев/Камчатский край
Анатолий Анатольевич, расскажите о конкурсе, в котором вам довелось принять участие.
Анатолий Сорокин: Это своеобразная «битва ученых», где необходимо было за 10 минут рассказать о своем исследовании понятным, общедоступным языком, без всяких научных специфических терминов. Перед представителями разных областей науки, среди которых я был единственным гуманитарием, стояла задача – просто и понятно рассказать о своих исследованиях. А победителя определяли по громкости аплодисментов, которую замеряли шумомером.
В чем заключается суть вашей работы?
Анатолий Сорокин: Мы занимаемся сохранением исчезающих языков коренных народов Камчатки. В нашем крае все население – около 280 тысяч человек. Представителей восьми коренных малочисленных народов – 13 тысяч всего лишь, или 4,5 процента. А говорящих на родном языке – меньше половины от них. Это все представители старшего поколения. Поэтому мы стараемся изучать уходящие языки, ведь буквально через несколько лет уже мало кого можно будет записывать. Мы сохраняем все в цифровом виде. В экспедиции в отдаленные населенные пункты ездим со студентами. Такая возможность у нас есть благодаря «Приоритету-2030». На алюторском говорят меньше 100 человек. Хорошо изучены его грамматика и фонетика, а вот лексика остается малоисследованным аспектом. Поэтому мы и ездим в экспедиции для общения с носителями языка и записи их речи. Потом мы расшифровываем, публикуем материалы, составляем словари.
Когда вы начали заниматься изучением родного языка?
Анатолий Сорокин: Осознанно – только во время обучения в аспирантуре нашего вуза. Будучи в экспедициях, окунулся в диалектную раздробленность. Также соприкоснулся с корякским и чукотским языками, родственными алюторскому, и даже с ительменским. В детстве я слышал родную речь. Помню, был маленький, и бабушки старенькие только на алюторском говорили. Какие-то простые фразы я понимал, реагировал на них. А вот в школе у нас не было родного языка. Речь я мог услышать только где-то среди родственников. В голове, в подсознании, она где-то оставалась. А в университете я учился на инязе на переводчика английского и японского. Однажды, будучи студентом, я по программе обмена отправился в Японию. Там удивился – чего вдруг мной заинтересовалась какая-то японка? Я ее даже не знал тогда. А оказалось, что это Юкари Нагаяма, лингвист, которая изучает языки народов Камчатки. Ей интересно было со мной пообщаться. Первое, что она спросила – как меня зовут на родном языке. И как мне стыдно стало! По паспорту я Анатолий Анатольевич, но у нас есть и имена на родном языке. Только на третий день я вспомнил и на электронную почту написал свое имя. А она мне подарила очерк грамматики алюторского языка, а в приложении к нему – словарь, где я нашел много знакомых слов. И только после этого я начал обращаться к родному языку. А уже в аспирантуре занялся научной работой в этом направлении.
Много ученых исследуют алюторский язык?
Анатолий Сорокин: По всей стране – по пальцам пересчитать. Мы друг друга хорошо знаем. Например, в Новосибирске корякский язык (алюторский до 2000 года считался его диалектом) изучает Татьяна Александровна Голованева. До недавнего времени Алла Александровна Мальцева занималась алюторским языком, но, к сожалению, ее уже нет с нами. Также его изучала лингвист из Москвы Ирина Анатольевна Муравьева. Из зарубежных – Юкари Нагаяма. Еще ительменским – Ольга Анатольевна Казакевич. Еще Валентина Романовна Дедык – представитель корякского народа. На нас большая нагрузка, потому что объемы исследований – огромные. Поэтому мы озадачились подготовкой кадров. У нас в университете открылась магистратура по направлению «Филология», профиль «Этнолингвистика». В ней обучаются пять магистрантов. Они изучают корякский язык. Со второго курса у них будет ительменский и эвенский. Потихоньку будет молодое поколение появляться, а мы будем разгружаться. Побольше будет новых исследователей. Молодое поколение хорошо воспитывается в Высшей школе экономики в Москве, мы с ними поддерживаем связь. Они как раз ездят в экспедиции на Чукотку, на Камчатку. Сейчас такое время, когда нужно записывать все по максимуму, пока есть, кто говорит на своих родных языках. Важно сохранить то, что есть, а свои исследователи найдутся, пусть и в будущем.
Давайте обозначим место алюторского языка на лингвистической карте.
Анатолий Сорокин: Вместе с корякским, ительменским и керекским (последний его носитель у нас, на Камчатке, жил в конце 90-х) он входит в чукотско-камчатскую семью языков. И является отдаленным родственником чукотскому. А все вместе они относятся к палеоазиатским, куда помимо чукотско-камчатских входят семьи: енисейская, алеутско-эскимосская, юкагирская, а также «изолированные» языки нивхский и айнский. Стоит отметить, что семьи палеоазиатских языков не родственны друг другу, а объединены по территориальному признаку.
На Камчатке есть не только чукотско-камчатские языки, но еще, например, эвенский, который относится к тунгусо-маньчжурским… Можете рассказать про языковую картину Камчатского края?
Анатолий Сорокин: Да, эвены у нас тоже проживают, и их язык представлен быстринским диалектом, который отличается от литературного эвенского. И это тоже для лингвистики интересный случай для исследования. Это больше направление специалистов из ВШЭ, которые приезжают на Камчатку в экспедиции. А вообще языковая картина Камчатки такова. Самый многочисленный из языков коренных народов – это корякский. Его носителей меньше двух тысяч. Алюторский – около 100 человек. Также есть камчадалы. Это такой интересный термин. В повседневной лексике этим словом называют всех жителей Камчатки, путая его со словом «камчатцы». С точки зрения науки, камчадалы – это метисированное население от смешанных браков первых русских казаков с ительменами. С лингвистической точки зрения – это русскоговорящие, но со своим особым говором. Есть ительменский язык. К сожалению, последняя носительница северного седанкинского диалекта уже в преклонном возрасте. Она не видит, но, тем не менее, мы желаем ей крепкого здоровья. Есть и «новоговорящие», языковые активисты. Для них проводятся занятия в Камчатской краевой научной библиотеке имени Крашенниникова. По национальности – это разные люди, в основном ительмены. Также у нас в крае есть алеутский язык – на Командорских островах. К сожалению, несколько лет назад ушел из жизни последний носитель медновского диалекта. Есть активисты и алеутского языка, которые участвуют в различных мероприятиях, посвященных ему. Керекского языка, как я уже говорил, с конца прошлого века не слышно. И исследователей нет. В своей лаборатории мы поставили задачу сбора информации по всем нашим языкам. Идет и разработка сайта, куда мы будем сохранять все данные, включая результаты экспедиций. Знаем, что у магаданских коллег сохранились записи керекской речи. Этот язык все равно не останется в забвении. Заканчивая тему языкового разнообразия, отмечу, что также на Камчатке есть чукчи и эскимосы.
У алюторского языка есть алфавит?
Анатолий Сорокин: Поскольку его выделили только в 2000 году, у него до сих пор нет официально утвержденного алфавита. Но его считали диалектом корякского, а у него давно есть письменность на основе кириллицы. Она продуманная и вполне подходит и для алюторского. Где-то в 2007-2009 году ученые задумались над созданием алфавита для этого языка. Есть два разных подхода: либо создать «сверху» и всех ему обучить, либо начать «снизу», изучив, как люди сами пишут на алюторском, и создать систему письменности, исходя из этого.
Что есть на алюторском? Книги, газеты?
Анатолий Сорокин: Например, по итогам пяти лет краевого конкурса работ на родных языках был выпущен сборник, где были все наши языки представлены. Скоро будет десятилетие этого конкурса, выпустим второй том. В 2010 году была переиздана книга Кирилла Васильевича Килпанина, известного самобытного художника. Он тоже алюторец. В книге были репродукции его картин и сказки. Также издаются сборники результатов фольклорно-этнографических экспедиций. Например, серия «Из глубин земли Камчатки» пользуется большой популярностью, потому что подростки видят, в этих сборниках – их бабушки.
Предлагаемые для алфавита символы существуют в Юникоде? На клавиатуре компьютера или телефона можно писать на алюторском?
Анатолий Сорокин: Вполне. В нашем университете группа под руководством кандидата филологических наук Юлии Файзрахмановой создала приложение для телефона для изучения корякского языка. Оно есть на всех платформах.
Чем алюторский язык может удивить?
Анатолий Сорокин: Первое, что приходит в голову: только лишь для названия домашнего оленя мы насчитали более 90 лексем. Есть специальные слова для обозначения разных мастей, для оленей с ветвистыми рогами, однорогих, хромых, хитрых, для тех, у кого есть определенные метки на ушах, для тех, кто любит прятаться в кустах… Поскольку олень очень много значит для жизни, в языке это отражается весьма детально. А для собак с похожими характеристиками, например, совсем другие слова. Поскольку алюторцы еще и рыболовы, в языке очень богатая терминология для названий видов рыб. Лососевые называются «настоящими», других мы не признавали.
Кто-нибудь подсчитывал, сколько слов в алюторском языке?
Анатолий Сорокин: Юкари Нагаяма выпустила два тома намаланско-русского словаря (намаланы – наше самоназвание). Там зафиксировано более пяти тысяч слов. Список пополняется. Знаете, какая есть особенность? Корякский, чукотский, алюторский – это инкорпорирующие языки. То есть существительные могут составляться из нескольких основ. Как их записывать в словари? Как отдельное самостоятельное слово или только его составляющие? По сути, это отдельное слово, отдельная лексическая единица.
Инкорпорация – это не то же самое, что агглютинация?
Анатолий Сорокин: Нет, агглютинация – это немного другое, больше относится к грамматике, чем к лексикологии. Это когда определенная приставка, суффикс обладает своим отдельным значением, которые «наклеиваются» друг на друга.
А поскольку в алюторском есть и агглютинация, и инкорпорация, у вас могут быть очень длинные слова? А какое есть самое длинное?
Анатолий Сорокин: Приведу пример слова «кив’в’асанг’айыррыкылвынавурвак». У него интересная история. В 70-х годах на Камчатке проходила экспедиция из МГУ, записывающая алюторский язык. Появление ученых стало настоящим событием для маленького села. Одна женщина, хранившая платье на «особый случай», решила его надеть, но оно оказалось сильно мало. Так родилось слово, в котором смешались ее эмоции: «кив’в’а» (ужасный), «санг’а» (не новый), «йырры» (красный), «кылвы» (застревать), «нав» (женское), «урвак» (рубаха). Причем «урвак» – это заимствование из русского. Получилось: «женская рубаха красного цвета, уже не новая, застрявшая, ужасная». И это все одно слово! Хотя это не предел, можно нагромождать и еще больше. Я, например, и сам люблю заниматься словотворчеством.
А зачем в принципе сохранять языки?
Анатолий Сорокин: Хороший вопрос. Действительно, где в современном мире найти применение алюторскому языку? Молодое поколение идет в ногу со временем, процессы глобализации затронули даже наш Север. И обратного пути нет. Но представьте себе красивую картину мира, где каждый мазок – это отдельный народ или язык. С уходом из жизни отдельного народа или языка (как это произошло с керекским), картина начинает бледнеть. В наших силах, в том числе благодаря цифровым технологиям, сохранить, зафиксировать то, что еще возможно, для будущих поколений. Каждый язык – это отдельный мир. Ну, или тот же мир, но другими глазами. Изучение языка – это изучение другой картины мира, мироощущения, мировоззрения. И это интересно. Мы привыкли, что рыбы делятся на костные, хрящевые и другие породы. А в алюторском они разделяются по другому принципу: они братья друг другу двоюродные или сестры. Порой удивляешься – «оказывается, и так можно сказать!». А еще изучение других языков укрепляет нейронные связи в мозгу, замедляя его старение.
Общая численность представителей коренных народов Севера в Камчатском крае по данным Всероссийской переписи населения 2020 года – 13 129:
Коряки – 6 418
Алюторцы – 89
Ительмены – 1 926
Камчадалы – 1 322
Чукчи – 1 222
Алеуты – 345
Эскимосы – 27
Эвены – 1 780