Текст: ГодЛитературы.РФ
«Дом номер девять» — автобиографическая книга китайского писателя, поэта и драматурга Цзоу Цзинчжи, в которой он короткими зарисовками вспоминает свое детство и юность во времена «культурной революции» в Китае. Первая часть окунает нас в Пекин конца 1960-х, где семилетний пострел становится свидетелем тревожной и неуютной эпохи. Правда, трагедии взрослых, у которых не заладились отношения с режимом, проходят в основном мимо него: ведь мальчишка погружен в собственные заботы и переживания.
Вторая же часть телепортирует нас в Великую северную пустошь, где подростков «перевоспитывали» трудом — здесь мы вместе с героем пробудем вплоть до 1977 года. Эта часть пронизана ощущением безнадеги и впустую потраченной молодости, однако автор умудряется и здесь найти место для юмора; смотреть не только под ноги, но сохранять внимательный, человечный взгляд.
Проза Цзоу поэтична и точна — в ней важны детали, оттенки, ощущения. Это оценило в том числе жюри Букеровской премии, включившее эту книгу в Лонг-лист 2023 года. Предлагаем оценить ее и вам.
Дом номер девять / Цзоу Цзинчжи ; [пер. с кит. Ольги Козловой].— Санкт-Петербург : Polyandria NoAge, 2025.— 256 с.
Весна
1
Яо Нань оторвал подкладку своего ватника, сразу ставшего тонким и легким. Он где-то подобрал еще не оперившегося и не раскрывшего глаза птенца воробья. Птенец был очень горячим, постоянно разевал клюв и крутил головой туда-сюда — мы были в замешательстве.
Весна часто приводит в замешательство — с открытым или с закрытым окном одинаково некомфортно. Стоя во дворе, мы ждали продавца цыплят, который приходил раз в два дня.
Накануне вечером я отпарил руки в горячей воде и, добела отмыв их, намазал все ранки маслом моллюска, и теперь руки покоились в карманах брюк. Отмытые дочиста руки становятся невероятно легкими, в них почти нет сил.
Яо Нань сказал, что для него уборка могил означает приход весны. Он не понимал, зачем в пору цветения идти к мертвым, петь грустные песни; весна вообще очень быстрая: пока все могилы обойдешь, она и закончится.
Воробушек уснул у него в ладони.
Яо Нань спросил: «Зачем убирать могилы перед весенней экскурсией?» Он большую часть года проводил в ожидании этого школьного выезда, неважно куда, — ночь накануне не спал, заранее ставил рюкзак с хлебом и водой в изголовье, ему часто снилось, что он проспал, опоздал на автобус и в слезах стоит на месте сбора один. Каждый раз после того, как ему это снилось, он обижался на всех и решал уехать подальше от этого города и людей, в нем живущих.
Кожа птенца выглядела очень древней, вся в синеватых складках. Если его переворачивали, было видно, как живот при дыхании поднимается и опускается. Новорожденные уродливы и стары, постепенно они молодеют и становятся похожи на птичек — точно так же людские младенцы рождаются маленькими старичками. Если этого птенца подбросить в воздух, он точно упадет и расшибется вдребезги, как кусок грязи.
Почему бы не бросить, ведь если он умрет, падение никак на него не повлияет.
По мнению Яо Наня, уборка могил в этом году получилась особенно захватывающей, было даже не до песен. Множество надгробий оказались сняты, на некоторых нарисовали черные кресты, а на одном написали: «Этот человек умер из-за женщины, он заслужил смерть». Я тоже видел это. Яо Нань добавил, что оставлять надписи на могильной плите бессмысленно, человек ведь уже умер, и что песни петь, что ругать его — все это до него не доходит. «Вот если бы я умер, похоронил бы себя в тайном месте, далеко-далеко, и лежал бы один, как во сне, когда опоздал на весенний выезд».
Птенец опять раззявил клюв и завертел головой. Я предложил Яо Наню дать ему поесть. Тот поднес птицу ко рту и дал ей попить своей слюны.
Яо Нань сказал, что если бы не было весенней поездки, то и весны не было бы. Если весна — это всего лишь слово, то мне оно не нужно, зачем мне то, что нельзя увидеть и к чему нельзя прикоснуться! Подумай, каково слепому: ему становится жарко, и он раздевается, но он же не может увидеть цветы, и даже если потрогает цветок персика, то для него он на ощупь не отличается от петрушки. Дай ему петрушку и скажи, что это цветок персика, разве он сможет представить себе, как выглядит весна? Или дай ему раскаленную лампочку, он обожжется, и тогда в его темной душе станет немного светлее; как думаешь, в душе загорается свет, когда чем-то обожжешься? Если да, то я бы дал ему эту лампочку, сказал бы, что это весна, и, может быть, ему было бы легче представить себе ее.
Я не люблю цветы персика. Когда они опадают, а потом идет дождь, они становятся особенно грязными. Если бы не было цветов персика, я бы не считал дождь чем-то грязным.
Воробушек требовал еще слюны Яо Наня, тот достал из кармана половину черствой потемневшей булочки маньтоу, отломил кусок, пожевал его, а потом открыл рот и позволил птице есть прямо оттуда; птенец ел с большим удовольствием и, глотая, двигал шеей. Я подумал, что он, скорее всего, выживет.
Яо Нань сказал: «Если после нашей весенней поездки занятия отменят, я буду очень рад, а если не будет поездки, то уж лучше пусть уроки не прекращаются. Весной часы идут быстрее; ты заметил, что акация уже зацвела? Нынешнюю весну мы как будто привезли с кладбища, и я хочу сменить ее на другую — пришедшую с озер, травы, влажной земли, ради этого я бы даже написал еще одно сочинение про весну, вы ведь знаете, что мне всегда удаются сочинения, кажется, одно из них читали вслух перед классом. Мой секрет прост: я никогда не пишу так, как велит учитель, но мои сочинения способны заставить учителя забыть все, что он говорил раньше. Они говорят, что у меня хорошее воображение, но я думаю, оно есть у каждого, просто многие боятся думать. Но если не будет весны, я отказываюсь думать. Весна, во время которой не о чем подумать, очень скучная; вы знаете слово „скукота“? Скукота — это то, что происходит сейчас: вы смотрите, как я кормлю маленького упитанного птенца».
В конце концов мы договорились, что завтра пешком отправимся в парк Бэйхай — устроим свою собственную весеннюю поездку. Я, Яо Нань, Сяо Цзяньцзы, Ту Нань, Динь Цзы и воробушек.
Весна была такой же, как всегда. Когда начинается очередная весна, первым делом вспоминаешь ту, что была раньше, непонятно, когда именно, но уже прошедшую.
Парк тоже был таким же, как и всегда, но, когда мы вошли туда, дышалось особенно легко.
У нас не было денег, чтобы взять лодку напрокат, не хватало даже на залог, и мы, наблюдая за катающимися людьми, думали, что их весна более наполненная, чем наша, но у каждого своя весна.
Мы стояли у кромки воды рядом с павильоном пяти драконов и рассматривали свое отражение в воде. Отражение не было похоже на наше представление о себе, на нас не было новой одежды, галстуков, у некоторых сильно отросли волосы. Это отличалось от школьной поездки, все было гораздо менее формальным, мы чувствовали себя свободными и отражались в воде наоборот.
Ту Нань пригоршнями ел цветы софоры. Он затянул ремень потуже, затем залез на дерево и срывал цветы, запихивая их под майку, которая так набилась, что совсем распухла, и, когда мы ели эти цветы из майки, они пахли его потом.
Мы гуляли по парку, постепенно забывая о заботах, и я вспомнил слово, которое сказал вчера Яо Нань — «скукота». Я почувствовал, что оно звучит как-то по-взрослому, как слово взрослого человека. У стены девяти драконов я вдруг сказал: «Скукота», и все, включая двоих фотографов, проходивших мимо, удивленно обернулись ко мне. Я не смог сдержать смеха, указал на тех драконов и громко закричал: «Скукота!», и мы все вместе побежали, выкрикивая: «Скукота!», носились, смеялись на весеннем ветру, затем забрались на Белую пагоду, смотрели на казавшиеся неподвижными лодки на озере, на маленькие машины и людей и ощущали, как наши сердца становятся больше; мы всему говорили: «Скукота», и это новое, громкое слово разносилось далеко, звуча на всю весну.