Текст: Светлана Мазурова (Санкт-Петербург)
Читатели подготовили вопросы о Петербурге и Достоевском, о необычных памятниках города на Неве (этим увлечениям писатель посвятил «Книгу о Петербурге», роман «Колокольчики Достоевского», сборник эссе «Тайная жизнь петербургских памятников. Полная версия»).
Спросили, как он начинал. Что сейчас читает. И, конечно, о его новых книгах.
– Я сейчас в некоторой эйфории, – признался Сергей Анатольевич, – буквально вчера взял в руки свою новую книгу: сборник малой прозы «Когда багажник откроют», рассказы и повесть. По счету это у меня навскидку примерно двадцать пятая книга, и есть такое ощущение, что она для меня очень важная. Может быть, самая важная. Когда у автора выходит далеко не первая книга, ему, часто бывает, мнится, что вот это уж лучшая, что вот она, вершина творчества. Ощущение часто обманчивое. А здесь другое. Ощущение важности высказывания. Для себя самого. Кажется, что-то важное проговариваю, особенно в повести – об отце, о восприятии времени, исторического и нашего внутреннего, персонального, о жизни и смерти, простите за банальную формулу, но там в тексте я хотел найти нужные, правильные слова. А что получилось, не мне судить.
Я преимущественно пишу прозу. Есть полторы книги пьес. Почему полторы? Одна просто книга пьес вашего покорного слуги – «Морковку нож не берет» называется, а до того выходила книга драматургии «Истории», и вот ее мы напополам с Татьяной Москвиной делили. Татьяна Москвина долгие годы была ключевой фигурой в культурной жизни Петербурга. Писатель, публицист, драматург, кино- и театровед, человек-мотор… Ее уход большая потеря для нас.
А еще у меня поэтическая книга вышла, «Сторожение», это лет шесть назад, но стихи там в основном древние. Когда-то в молодые годы я ходил в лито Глеба Семенова, можно теперь сказать, легендарное. Семенов – замечательный поэт. Не так давно вышел двухтомник «Глеб-гвардии Семеновский полк. Вспоминая Глеба Семенова», дань памяти поэту от его учеников, начиная от Александра Городницкого и Глеба Горбовского до представителей нашего поколения. Мой мемуар там тоже есть, говорю не без гордости.
Я и в Литературный институт поступал на поэзию, но потом перевелся на прозу… Какой у нас был сильный курс! Николай Коляда, он начинал с рассказов и на наших глазах стал пьесы писать, и мы еще четвертый курс не окончили, а его уже ставили по всей стране… Леонид Костюков, прекрасный прозаик, не заботящийся о популярности… Евгений Шиховцев, гений из Костромы, настоящий энциклопедист, что, может, в нем и не главное, но знаете, ради только одного знакомства с ним стоило бы поступить в Литературный…
А поступили мы в один семинар к Анатолию Жигулину вместе с моим дружбаном Геннадием Григорьевым. Поэт совершенно независимый и притом человек безбытный, он мог, например, годами жить без паспорта лишь потому, что потерял и считал утомительным писать какие-то заявления. Когда он умер, учредили Григорьевскую поэтическую премию его имени – международную (действительно, международную), ее так и называли «Григорьевкой». Мне довелось быть в жюри первые годы. Одиннадцать лет существовала и была самой авторитетной в области поэзии. И между прочим, с хорошим премиальным фондом – такие деньги живому Григорьеву и присниться не могли.
…Вообще-то в этом году у меня вышло две книги. Первая – роман «Колокольчики Достоевского. Записки сумасшедшего литературоведа». Это роман о романе – о «Преступлении и наказании». Я не литературовед, хотя у меня свой взгляд на роман Достоевского, и я прекрасно сознаю, надо быть сумасшедшим, чтобы попытаться сказать новое о «Преступлении и наказании» после тысяч работ, уже написанных об этом предмете. Вот мы с моим героем, сумасшедшим литературоведом, и задаемся вопросом, как вообще могло получиться «Преступление и наказание», как мог вообще такой роман написаться. Не как сделан роман, не как исторически создавался, а как осуществился, вышел, не сумел стать неудачей, провалом. Вещь, на мой взгляд, совершенно невозможная. Почему невозможная – об этом в книге. Нереальная в техническом отношении, неосуществимая вещь – и однако же, вот он, роман, Достоевский сделал это.
От журнала «Костер» до «сам по себе»
- Я технарь по первому образованию, окончил ЛИАП – Ленинградский институт авиационного приборостроения (сейчас он по-другому называется). Некоторое время работал на кафедре. Потом в редакции детского журнала «Костер».
Между кафедрой и «Костром» была сторожка. Время «становления». Тогда это в порядке вещей было – многие наши писатели прошли через кочегарство или сторожение. Удобный для творчества режим дежурств – сутки через трое.
А в «Костер» меня взяли литературным сотрудником. Я тогда этому не придавал значения и только спустя годы вдруг осознал: я был в той самой должности, что и Довлатов за несколько лет до меня. Совпадение, не более того, но для меня лично в чем-то провиденциальное. Хоть мемуары пиши. Я же работал среди его персонажей. Они, кстати, иногда вспоминали автора.
Еще я работал на петербургском «Радио России» – в замечательной детской редакции «Малая Невка». С поэтом Геннадием Григорьевым мы придумали несколько циклов детских радиопередач, но в основном я писал для взрослых. Сподвигла меня на драматургию Галина Ивановна Дмитренко, изумительный радиорежиссер, актеры ее очень любили. Отличные актеры приходили на радио: Сергей Дрейден, Андрей Толубеев, Вячеслав Захаров, многие артисты БДТ. Сейчас ее ученица Светлана Коренникова продолжает ставить радиоспектакли, тут справедливо говорить о школе, без преувеличения.
Мне с актерами вообще везло. Когда твою первую пьесу, без твоего участия опубликованную, играют на разных сценах, на одной – Алексей Петренко и Альберт Филозов, на другой – Михаил Светин и Игорь Дмитриев, – это ведь что-то. Так было с трагикомедией «Дон Педро», пьесой на двух актеров – про двух стариков. Светин потом с Александром Демьяненко играл в этом спектакле, с Николаем Мартоном, Юрием Лазаревым… и так восемнадцать лет до последних дней жизни.
А первый раз ее на радио Дмитренко поставила – с Дрейденом и Захаровым. Я впервые услышал, как звучит мой текст в актерском исполнении, и был ошеломлен: всё совершенно не так, как слышал я сам своим внутренним ухом. Ну, это закон. Иначе и быть не может. Просто пьеса начинает жить собственной жизнью, дышать по-своему, она повзрослела – прощай, творец.
Ну а дальше я сам по себе…
- А с чего вы начали? Ваша первая книга когда вышла?
- Первая книга вышла в 1990 году – сборник рассказов «Внизу, под звездами». Тираж ее был 15 тысяч, и мне казалось, что меня унизили, издав таким маленьким тиражом. А продавалась она около месяца, лежала во всех книжных магазинах города (их тогда было много), и я думал, это провал: по моим тогдашним представлениям, хорошую книгу должны раскупать за день. Сейчас, когда рассказываю об этом, мне с трудом верят.
Про петербургские памятники
- Вы написали две книги про петербургские памятники. А планируете еще, будет продолжение?
- Можно и так сказать: я написал про памятники одну книгу, толстую, она включила в себя две предыдущие, дополнилась дневником «Среди памятников» и теперь называется «Тайная жизнь петербургских памятников. Полная версия». Таков на сегодняшний день итог пяти или шести переизданий той, изначальной, вышедшей семнадцать лет назад.
Ну а как быть, если с моими героями все эти годы что-то происходит, что-то в их жизни меняется? Некоторые и вовсе прекратили существование. Для кого-то радикально изменилась среда обитания, то бишь архитектурная. Приходится к прежним текстам добавлять постскриптумы. Я как бы отслеживаю небиологическую жизнь памятников в реальном масштабе времени. Ведь эта книга и есть о наших отношениях с памятниками. Не столько о памятниках, сколько о нас, людях. О наших мечтах, заблуждениях, страстях. О нашем переживании времени, тоске по бессмертию. Потому что памятники, кажется нам, это всегда про вечность, а на самом деле жизнь их не так долга, – вы удивитесь, но в среднем она короче человеческой жизни.
- Какая история вам самому нравится, интересна?
- Любая история, касающаяся взаимоотношений людей и памятников, мне интересна. Представьте памятник Кирову на развалинах Мясокомбината имени Кирова или шар, заменяющий бюст Ленина, на углу улицы Ленина и Чкаловского проспекта. Или вот самому Чкалову несанкционированный памятник, в явочном порядке установленный скульптором перед отъездом на историческую родину. В 90-е годы он прятался за пивными ларьками, был нелегалом, жил под страхом утилизации, а теперь облагорожен, покрашен вместе с трубой-постаментом – стал как бы почетным гражданином района.
Мне интересны памятники именно как своего рода достопримечательности, вне всякого отношения к художественной ценности. Свидетели исторических событий. Памятники с «характером», который проявляется в конфликтах с нами. Ну и наша человеческая логика в отношениях с памятниками тоже очень интересная тема.
Писатели и читатели
- Скажите, писатель успевает читать художественную литературу, и что вас впечатлило в последнее время?
- Недавно открыл для себя нового прозаика – Дарью Еремееву, прочитал ее книгу рассказов «Родственные души», оценил. Еще Елену Долгопят случилось буквально на днях прочесть в рукописи… Издадут ее «Черты лица» – рекомендую. Леонида Юзефовича – читаю вне очереди, всё что издаст. Павла Крусанова – у него роман вышел в этом году – «Совиная тропа». Игорь Мальцев, «Камчатка-блюз» – восхитительно захватывающий монолог о Камчатке. Наталия Курчатова написала сильную книгу о Донбассе накануне событий 2022 года. Назову – навскидку – непохожих писателей, активно работающих: Анна Чухлебова, Алла Горбунова, Вадим Левенталь, Кирилл Рябов… Неблагодарное это занятие называть списком, он всегда неполон, ущербен. У нас хорошая литература, даже очень хорошая. Проблема с читателем. Исчезает. Наш современник перестает нуждаться в литературе как способе познавать реальность. Как бы навык чтения совсем не утратить.
- А где нам узнавать-то про этих писателей? Кроме Водолазкина, о котором все говорят и пишут.
- Следить за именами в условиях исчезновения критики – рекомендация, конечно, сомнительная. Всё же, как бы ни ругали их, литературные премии со своими шорт-листами – какой-то ориентир. А критика, да, умерла как класс. Виктора Топорова нет, Лев Данилкин пишет ярко, но о другом, Вячеслав Курицын погрузился в Толстого и Набокова. Есть отдельные критики и очень интересные, у них даже своя премия есть и отмечают достойных. Но как-то их голоса не доходят даже до нас, сочинителей грешных, а широкая публика и вовсе не осведомлена, что такое наша словесность. Антон Осанов, новое имя, появился внезапно – вот его современность весьма беспокоит. «Литературная газета» осталась – работает за всех.
У фантастов, кажется, дела лучше обстоят, там аудитория ждет новинок – им Василий Владимирский почти как Белинский. У Михаила Хлебникова вышли две полемические книги ярких статей. Казалось бы, событие. Ну и где полемика, возражения, спор? Мне, пожившему на своем веку, есть что вспомнить – какие страсти кипели!.. А ведь отсутствие живого обсуждения, полемики, спора – это и есть первый признак исчезновения критики. И затухания литературы, кстати.
- Вы записывали аудиокниги?
- «Колокольчики Достоевского» – начитал своим авторским голосом. Мой прозаический пересказ «Одиссеи» и «Илиады» звучит в прекрасном исполнении Владимира Левашёва. Ефим Шифрин с глубоким пониманием текста прочитал роман «Фигурные скобки».
Сергей Носов – лауреат премии «Национальный бестселлер» (2015) за роман «Фигурные скобки»; литературной премии имени Н. В. Гоголя (2006) за роман «Грачи улетели»; театральной премии имени Андрея Толубеева (2010) «За художественное исследование природы драматургического абсурда».