Пылкими резвыми ногами вышагивал я по улицам города, радостно пружинящего мне в ответ. Где-то вдалеке пела гитара, мешаясь с шепотом моря. Лицо гладил легкий ветерок, влекущий запах мидий и соли, запах перемен. С ним вместе вкушал я голубые, розовые, желтые пирожные домов, простоявших здесь сотни лет, но не утративших юность духа. Они, казалось, подмигивали прохожим, хитренько вопрошая: что принесет тебе эта весна? Прохожие в ответ пожимали плечи. Первые подснежники улыбок тронули их лица, пробиваясь сквозь тусклый ледок зимы. Золотистыми лучиками искрились глаза, как играющее на солнце просекко. В теплом бульоне воздуха плыло всеобщее обновление. Скоро станут летать стрекозы, прозрачными крылышками своими задевая струны, невидимо раскинутые в эфире. Все будет звенеть и радоваться. Все, что было забыто, начнется сначала. И - …
Весной у моря вдыхать влажный чувственный воздух; смотреть голубое, синее, белое; знать назубок временные границы рассвета с закатом; снять ботинок, взрывая нежную плоть песка обнаженной ступней; танцевать мелким ритмом всем ждущим нутром; успокоиться, сесть - закрывая глаза, из кармана достать апельсин, чуть озябшими пальцами очищать его мягкое тело; позволять ворошить ветерку свою гриву, сероватыми тонкими прядями облепить - ей: лицо. Позволять ворошить - себе: голову, память. Голой памяти вскинутой - вспоминать, вспоминать, вспоминать.
Как спускался по светлым просоленным лестницам, припорошенным светлым песком, в первый день моего двадцатипятилетнего года; улыбаясь началу начал, защитив только что диссертацию, наслаждался заслуженным отдыхом, пропыхтев в паровозе всю ночь, погруженный в грядущее время. Крики чаек текли все отчетливей - крики чаек, резавших низкое небо. В зеркало волн гляделись пушистые облака, подставляя щеки румянам лучей. Опрокинувшись в воду, солнце плыло жидким золотом, темнея у горизонта. Скакали зайчики, отталкиваясь от моря и уносясь в вечность. Летели просверки смеха, всполохи радости. Кидали мяч, пили вино, разговаривали. Рыжий щенок ловил лапой волну…
— Нет! Еще; еще дальше, вперед - несись, лента времени; выжимая пространство, несись; говори со мной, говори; я сегодня с тобою на «ты»! Ураганом и маревом кутая — вспышки, вспышки — поставь меня на ноги там, когда я…
Танцплощадка у берега. Огни, и звуки, и музыка; а сквозь тонкие, тонкие занавески - один силуэт, нежный абрис, бесплотная тень. Как свечой обведенная, дрожала, дробясь, за пределами сущего; так стояла на берегу - не задуть бы, не потерять. А затем - твои руки, глаза, удивленно огромные; напускное приветствие. Напускной разговор. «Собирать с вами ракушки». - «Отчего же, давайте». «Танцевать с вами танец». - «Отчего же, давайте».
— Вспышки, вспышки, мерцание.
Синими, белыми, желтыми пятнами - ух! в глаза ветер - мы летим, мы падаем, мы снова взлетаем: то дорожки парка летят на нас, то небо летит на нас, то летит на нас солнце, сверкая. Мы почти птицы, почти свободные, почти вечные - но тут дзынь, бац, и мы снова в кабинке, с лязгом сбрасывающей скорость, чтоб вместить в себя новых дедалов, ставших в очередь около кассы. С верхотуры спустившись в низину, мы - вновь земные, розовые - бегом по светлым дорожкам к затерянной будке: стрелять холостыми по ехидным гномам, по серым мышатам, по ушастым созданьям без имени - один раз тебе дали за меткость большого медведя, и его мы забрали на пляж, усадили, нелепого, охранять наши вещи, а сами купались и плавали, представляя себя большими желтыми рыбинами; вечерело - мы строили крепость; и я вспомнил свой сон: я иду по песку, на котором - фигуры, много разных фигур - целый ряд, и одна из них женская, очень точная: я смотрю на нее, смотрю - и она рывком: набок голову; было страшно, и весело; вечерело, и что-то робкое зыбилось в воздухе, что-то зыбилось в воздухе меж нас; догорал июль.
— Мерцание, вспышки, вспышки.
Вот впервые за лето привела меня в дом свой: лил дождь, и рыбы на занавесках выплывали из цветов, разевая губастые рты; в углу горели глаза твоего кота по имени Ночь, таким он был черным, в мелких крапинках серебряных звезд. В тишине мы стояли, смотря на руки, на пластинки, на книги, на что-нибудь, кроме друг друга. «А ты знаешь, змея не съест слизня, потому как - он отвратительный?» - вдруг метнула ты бережно. И вмиг лопнули путы, со звоном разлетелось молчание - и мы потекли, потекли по реке разговора. Замирая от нежного, невысказанного, мы лежали на мягком ковре; потолок был прозрачным - в твою комнату сыпались звезды, улыбалась луна, голубым апельсином качаясь в их свете, улыбалось пространство вселенья; лежа в этом свечении на мягком ковре, говорили мы о змее, и о слизне, о боге, о мире. Мы играли в лото и гадали по книге, затевали великое, тешились - малым. Забывая слова, ты читала Бодлера, я - все четко чеканя, - Белого. А потом мы пускали кораблики в ванной, и купали кота, и кормили в окно мокрых птиц (дождь бренчал неустанно одиннадцать дней, не пуская меня от тебя). Запахнувшись в ладони, мы смотрели с балкона, как несутся размытые стаи. Куда? «Разве это не юг?» - «Нет, они и от нас улетают - на осень». Скоро осень; взмахнет длинным рыжим хвостом - и мой поезд … Студенты, я - лектор… «Будешь кофе?»
— И ты варила кофе, ты жарила хлеб, ты резала яблоки.
Да, ты резала яблоки еще неделю, а потом я сел в поезд; и покинул тебя и весь город: голубое, синее, белое. Я вернулся в столицу, преподавал десять лет в институте; женился, выпустил пару сборников, развелся, запил, записался в отшельники. А сперва… А сперва я писал тебе, и ты отвечала; писала ты - отвечал я; но… Все вышло, как вышло, как в жизни дано: завертелось, затерлось, расплавилось; та бесплотная тень, что дрожала тогда: так дрожала, и так же растаяла. Что осталось, теперь и всплывает во мне, постаревшем, седеющем, мягком; оседлавшем большой рыжий камень на пляже, где когда-то была танцплощадка. И если успели опять одолеть меня грустные строчки («как успел пролететь я по жизни стрелой, не заметив конца и начала?»), им - «нет»: все еще впереди, я еще капитан! — И, пока шепот моря мешается с плачем гитары, разнося вокруг запах мидий и соли, запах перемен, я своей чуть озябшей рукою, вмешивающей в вышеуказанные запахи апельсинный дух, забираюсь в карман чуть поглубже - чтоб достать оттуда маленький смятый клочок, где синими загогулинками выведено название одной улицы, где меж розовых, желтых и голубых домиков стоит маленький серый, с белыми башенками: в котором когда-то ты так ловко разбила молчание. И пока я смотрю в этот смятый клочок с той рукою записанным адресом, в теплом целящем бульоне воздуха плывет всеобщее обновление.
И я машинально твержу про себя: скоро станут летать стрекозы, прозрачными крылышками задевая струны, невидимо раскинутые в эфире. Все будет звенеть и радоваться. Все, что было забыто, начнется сначала. И - …
Ссылки по теме:
