«Господин Сумароков хороший поэт…»

Текст: Татьяна Абрамзон

Фото из фейсбука автора

25 (14) ноября исполняется 300 лет со дня рождения Александра Петровича Сумарокова (1717—1777) — поэта, драматурга, директора театрa, одного из первых профессиональных литераторов России. И при этом — одного из создателей чисто российской парадигмы «поэт и царь», возводящей сочинителя, частное лицо, в собеседники и оппоненты высшей власти. Хорошо известны хлесткие слова Екатерины, которыми она окоротила попытки Сумарокова вмешиваться в законотворчество: «Господин Сумароков хороший поэт, но слишком скоро думает, чтоб быть хорошим законодавцем; он связи довольной в мыслях не имеет, чтоб критиковать цепь, и для того привязывается к наружности кольцев…»

Но не менее известна похвала Пушкина, вложенная в уста прожившего жизнь Петра Гринева: «Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял». Гринев дожил до «кроткого царствования императора Александра», то есть до стихов Карамзина, Жуковского, Батюшкова и самого Пушкина — но по-прежнему дорожит похвалами поэта Сумарокова — нам сейчас решительно не известного.

Насколько это справедливо? Каков, ретроспективно, вклад Сумарокова в поэзию и как нам сейчас «настроить читательскую оптику», чтобы воспринимать Сумарокова-поэта? Мы спросили об этом Татьяну Абрамзон, завкафедрой языкознания и литературоведения института гуманитарного образования Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова, одного из редакторов собрания сочинений Александра Сумарокова, готовящегося к публикации в московском издательстве ОГИ.

О СУМАРОКОВЕ-ПОЭТЕ: «ПРЯМОВА ЩАСТИЯ ЛИШЕННА ЧАСТЬ МОЯ…»

***

Наши филологические штудии задним числом объясняют, иногда даже убедительно, почему то или иное произведение осталось в веках. Почему прижизненная слава и популярность одного художника оборачиваются последующим забвением, безвестие других — пристальным вниманием со стороны потомков, порой спустя десятилетия после смерти автора? Причины таких метаморфоз — всегда лишь гипотезы. Что же случилось с сумароковскими произведениями после 1777 года?

Александр Петрович Сумароков, поэт с душой и талантом, универсалист в жанрах, устроитель и зачинатель русского публичного театра, драматург, истовый просветитель, с характером тяжелым и тяжелой судьбой, верил в то, что потомки смогут беспристрастно (и по достоинству!) оценить его творчество и творчество его литературных соперников: «потомки и его <Ломоносова> и мои стихи увидят и судить нас будут» [Сумароков А. П. Некоторые строфы двух авторов.].

У современников не было сомнений в том, что Сумароков обрёл «бессмертную славу» «не только от россиян, но и от чужестранных академий и славнейших европейских писателей» [Новиков Н. И. Опыт исторического словаря о российских писателях. СПб., 1772. С. 207.]. Эти слова Н. И. Новиков напишет ещё при жизни Сумарокова! Ещё до того, как случится 1774 год, год настоящего творческого бума поэта! Но искушенный и многоопытный Новиков ошибся…

Да, первое полное собрание сочинений Сумарокова в 10-ти томах (1781—1782), с любовью и старанием подготовленное Новиковым, было разобрано «по подписке» (226 «пренумерантов») и распродано без задержки. Да, тираж около 2000 экземпляров явно не удовлетворил запросы публики, и потому в 1787 году вышло в свет второе издание. Однако проходит два десятилетия, и уже Карамзин в «Пантеоне российских авторов» (1802) с щемящей грустью признаёт, что слава Сумарокова померкла… «уже фимиам не дымится перед кумиром».

Прижизненная слава и сыграла злую шутку с наследием Сумарокова. Романтики, бойкие да дерзкие, пришедшие на смену «классицистам», объявили нормы и правила вне закона, а гений, вдохновение — единственным необходимым условием творчества. И Сумароков, с его переложением Буало, с его «Наставлением хотящим быти писателями», с дидактическими установками в поэзии и драматургии превратился в знак эпохи Просвещения, в знак того, что необходимо преодолеть. Гегелевский закон и вечная проблема отцов и детей! Отрицая классические правила, «дети» не смогли разглядеть в «отцовских» сочинениях того, что поэты века безумного и мудрого нарушали ими же сформулированные принципы, выходили за границы якобы непреложных законов именно потому, что были Поэтами.

Пушкинское поколение именовало «северного Расина» то «замысловатым», то «холодным», а звучная рифма «Сумароков — бич пороков» подчеркнула назидательность сумароковского творчества, что было несправедливо и неверно по сути! Но совершенно в логике истории литературы. Так, Батюшков в своем «Видении» (1809) бросил в Лету сочинения современных ему поэтов, чтобы посмотреть: кто «выплывет», кто «потонет»? А почившим «классикам», и Сумарокову в их числе, и вовсе оставил роль наблюдателей «эксперимента». На рубеже других веков «дети» предложат «бросать» классиков: теперь уже будут готовы «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода современности». Кто же выплывет?! Кого будут читать? Интересен ли Сумароков современному читателю? Да, решительно интересен! Интересен, потому что он — Поэт!

Поэт-любовник, рыцарь любовного чувства создает замечательные образцы во всех лирических жанрах — песни, элегии, эклоги, сонеты, мадригалы, эпиталамы. Сборник эклог Сумароков адресует «Прекрасному российского народа женскому полу»:

«Я вам, прекрасные, сей мой труд посвящаю; а ежели кому из вас подумается, что мои эклоги наполнены излишно любовию, так должно знати, что недостаточная любовь не была бы материю поэзии; сверьх того должно и вообразити, что во дни златого века не было ни бракосочетания, ни обрядов, к оному надлежащих: едина нежность только, препровождаема жаром и верностью, была основанием любовного блаженства».

Он защищает «любовное блаженство» и «благопристойную» любовь от ханжей и вертопрахов. Верность и ревность, измена и мучительная тоска, взаимная любовь и безответная — целая гамма чувств и ситуаций в сумароковских стихах:

Парнасским жителем назваться я не смею,

Но сладости любви я чувствовать умею.

Или:

Любовь источник и основание всякого дыхания…

Или:

Любовник иногда разжен лица приятством:

Любовница к нему горит ево богатством.

Или:

Порода красоты лицу не придает.

В селе и в городе цветок равно цветет.

Есть строки красиво ритмичные, есть строки чувственные… и, наверное, можно отобрать лирические красоты сумароковской поэзии и предложить их современному читателю. Можно и по-иному! Пойти за Сумароковым, за поэтом, казалось бы, рациональным, но который вплотную подошёл к осознанию того, что любовь — чувство иррациональное:

Сердце тяжким стоном, очи током слезным,

Извлекают тайну муки сей…

Более того, Сумароков — один из первых русских поэтов, который выразил женские переживания от лица женщины.

Если бы Сумароков прочёл ахматовские строки «Я научила женщин говорить…», то и в силу своего характера, и во имя исторической справедливости непременно вступил бы с нею в спор за первенство.

В сонете «О существа состав без образа смешенный», пусть и являющемся вольным переложением Sonnet sur l’avorton Ж. Эно, Сумароков берёт на себя смелость выплакать горе дважды согрешившей женщины: сначала уступившей жару любви, а затем избавившейся от «несчастного плода» в «дар чести»:

О существа состав, без образа смешенный,

Младенчик, что мою утробу бременил,

И, не родясь еще, смерть жалостно вкусил

К закрытию стыда девичества лишенной!

Этот сонет признан одним из лучших русских сонетов XVIII века, но драматизм чувства, но глубина страдания в сумароковских стихах ничуть не изветшали и не стерлись временем.

Главное, что в сумароковских сочинениях есть собственный голос, и этот голос отличается и от французских интонаций, и от ломоносовского выговора, влияние которого избежать было сложно. Оригинальность сумароковского «поэтического голоса» любопытна и привлекательна! Современным читателям, у которых есть вкус к слову, к слову, которое отражается и зеркалит в разных текстах нюансами смыслов, — таким читателям Сумароков и поныне интересен, интересен своей поэтической индивидуальностью…

Собственно, и в трагедиях Сумарокова, будь то «Хорев», «Синав и Трувор», «Семира» или «Димиза» в центре — любовный конфликт и любовные перипетии, усиленные и усложненные столкновением любовного переживания с долгом, ответственностью перед родными или Родиной.

А сумароковский «Гамлет»?!

Чутьем настоящего поэта Сумароков угадал бессмертие Шекспира и начал историю вечного образа в русской культуре, что современники оценить не смогут, это сделают спустя столетия потомки, да и то без особого единодушия и признательности. Первый русский «Гамлет» удивительно рифмуется с постановками шекспировских пьес Дэвидом Гарриком в лондонском королевском театре Drury Lane. Когда Гаррик настаивал на том, чтобы играли без париков, чтобы «актеры носили свои волосы», особенно иронизируя над париками на «призраках», появляющихся на сцене в шекспировских пьесах, Сумароков решил, что Призрак отца Гамлета (в парике или без него) — неудобный и лишний персонаж в сюжете. Русский драматург исключит Призрака из действующих лиц шекспировской трагедии и пошлет Гамлету сновидение об отце, которое и откроет главному герою страшную тайну убийства.

Но всё же если не об историческом значении, если о современном… сумароковский «Гамлет» — настоящий подарок нынешнему театру, с его склонностью к новым интерпретациям и прочтениям. Знаменитый монолог To be or not to be? русский драматург передал так, чтобы зрителю было понятно, перед каким выбором оказался герой, что именно мучит его на жизненном распутье:

Что делать мне теперь? Не знаю, что зачать.

Легко ль Офелию на веки потерять!

Отец! Любовница! о имена драгия!

Вы были щастьем мне во времена другия.

Сумароков-классицист взялся исправить шекспировские "несообразности", и потому русский Гамлет, решительный и смелый, восстанавливает справедливость, воссоединяется с возлюбленной Офелией и получает родительский трон. Вспомним — сходным образом «осовременивали» Гамлета в 1920-е годы. Так что Сумароков — это еще и авангардист-революционер.

Но и без подобных перегибов лирические стихи и драматические произведения Александра Сумарокова, с налётом старины и с жаром пиитическим, способны отозваться у современных читателей добрым чувством.