Лев Данилкин: Погоня за Лениным

Текст: Владимир Нордвик/РГ «Родина»

Фото: gvardiya.ru

Журналист, писатель, литературный критик, а с недавних пор — и редактор отдела культуры «Российской газеты» Лев Данилкин выпустил книгу «Ленин». Объемный труд в девятьсот страниц издан в серии «Жизнь замечательных людей» к столетию русских революций. По заверениям автора, это не идеологический заказ и тем более не попытка поймать хайп на модной теме.

Почему вы решили дистанцироваться от собственных взглядов и рассказывать о Ленине отстраненно?

Лев Данилкин: Я не историк и никогда себя не выдавал за того, кем не являюсь. Я умею — хорошо ли, плохо ли — рассказывать истории. И, как сказано в романе Леонида Юзефовича «Журавли и карлики», моралитэ убивает месседж.

Я выбрал себе такого героя, у которого жизнь — если адекватно и объективно ее излагать — говорит сама за себя.

Рассказчик — и читатель, я надеюсь, — узнав о ней во всех необходимых подробностях, изменится и поймет, что через историю приключений Ленина можно понять историю ХХ века — каким образом, условно, мир изменился так, что в марте восемнадцатого года — Брестский мир, весь этот русский мир в руинах, а уже в апреле 61-го — полет Гагарина. Это именно приключения, и это погоня, и рассказчик занимается этим не для того, чтобы забраться на табуретку и сморозить какую-нибудь глупость вроде необходимости коллективного покаяния, а чтобы понять, что история не была бессмысленной, что в этих семидесяти годах, которые сейчас заметают под ковер и пытаются объявить исторической ошибкой, был смысл. Но я не хочу это проговаривать в книге, я нарочно не стал делать предисловие с коротким пересказом, как это делается в научных работах.

Это история про охоту за сокровищем, и мне достаточно показывать, что отношение рассказчика к герою все время меняется — то приязнь, то ненависть, то сочувствие, зависит от места, обстоятельств, настроения.

В биографии рассказчик так же важен, как герой, — он отвечает за дистанцию, за то, чтоб не подпускать героя слишком близко, но и не упустить его. Отсюда ирония рассказчика — при том, что я к Ленину отношусь без всякой иронии.

Для чего ваш герой чекинится, приезжая на новое место?

Лев Данилкин: Я хотел, чтобы по книге было понятно, когда она написана, и для этого снабдил рассказчика сегодняшней лексикой. Эти знаки современности — крайне немногочисленны, я не выдаю себя за, условно, Юрия Дудя.

Но вы наверняка работали над матчастью, изучали первоисточники, штудировали полное собрание сочинений вождя? Доктор философии и научный консультант «Родины» Семен Экштут посчитал: лишь на чтение, конспектирование и осмысление пятидесяти пяти ленинских томов и десятков томов документов и воспоминаний современников нужно потратить не менее пяти лет.

Лев Данилкин: Думаю, ровно поэтому даже в 2017 году мы не обнаружили никакого особенного бума новых ленинских биографий. Это трудозатратная история, и расходовать на это годы — род сумасшествия, конечно. Помню, как на меня смотрели люди, когда на вопрос, чем ты занимаешься, отвечал, что вот уже несколько лет пишу биографию Ленина: то же самое, что «хожу по вечерам в зал игровых автоматов» или «пытаюсь скрестить суматранских барбусов с мраморными гурами».

У вас дома, кстати, есть это собрание?

Лев Данилкин: Нет, я в 2012 году приехал в «Молодую гвардию», загрузил полный багажник пятидесятипятитомником, ленинскими сборниками и Биохроникой и в несколько заходов перетаскал в дом. Надо мной еще смеялись, мол, поближе, что ли, помойки не нашел? Помните, как Николай Носов описывал квартиру Знайки? Книги у него лежали на столе, полу, подоконниках, на шкафах, в шкафах и под шкафами, на кровати и под ней... Вот так у меня было — всюду, везде эти синие тома и книжки вроде «В зрительном зале Владимир Ильич» или «Ленин и совхоз «Лесные Поляны», ценнейшая вещь. И я запрещал их перекладывать, переворачивать страницы, закрывать — иначе забывал, что где, и система бардака рушилась. В марте 2017-го все отвез обратно, но собрание осталось у меня в телефоне, часто с ним сверяюсь, когда надо. Дома нет, не храню дома книги.

Вообще?

Лев Данилкин: Ну у меня стоит сейчас другое собрание сочинений, следующего моего персонажа, но для работы, ну и как упрек — надо делом заниматься. А чтоб вот смотреть на шкафы, радоваться, что у меня все это есть, мое... я же много лет работал литературным критиком и никогда не был книжным фетишистом. Мне без разницы, где читать буквы — на бумаге или с экрана, я не различаю, иногда одновременно читаю.

А что обычно делаете с прочитанными книгами?

Лев Данилкин: Не думаю об этом, просто знаю, что мне негде дома их хранить — и надо куда-то пристроить, знакомым или на дачу. Это как телефоны старые, которые просто перестаешь заряжать — и они куда-то сами деваются.

Быстро нащупали нужную тональность, Лев?

Лев Данилкин: Мне проще всего понять, что за человек кто-либо, увидев его тексты, я чувствую через стиль, как слепые через тактильные ощущения. И Ленина так же пытался ухватить: прочту всего и пойму. Но с ним этот трюк не особо проходит, там интеллект виден в стиле, но проникнуть за здорово живешь Ленину в голову не получится. И потом это сейчас мне любой том Ленина — как «Граф Монте-Кристо», а сначала читал, мне было скучновато — и ради разнообразия я поехал в Шушенское, потом в Ульяновск, в Мюнхен — и тут понял, что Ленин поразительно много и быстро перемещался, я за ним не успеваю сто лет спустя, и с этим что-то не то, на это никто особо не обращал внимания что он был одержим путешествиями. И я решил гоняться за ним не только на бумаге, но и «на пленэре».

Сколько географических точек вы объехали?

Лев Данилкин: Побывал, в общем, везде, где был Ленин, от Восточной Сибири до Англии и от Капри до Финляндии. Ну кроме разве Ниццы, где Ленин провел десять дней, или деревни Порник на берегу Атлантики. На самом деле, объяснение, дескать, разгадка личности Ленина в том, что он был одержим путешествиями — мнимое, это одно из предположений рассказчика, — что Ленин-турист или Ленин-криптограф, или Ленин-шахматист так же важны, как Ленин-философ или Ленин-политик.

И в конце концов, эта конструкция отпадает, как отработавшая ступень ракеты. Последняя треть книги — там мало про туризм, не до него.

На самом деле идея погони за Лениным, разумеется, не мне первому пришла в голову. В свое время вслед за Лениным колесили по Франции, Италии и Германии Валентин Катаев, Мариэтта Шагинян, Эммануил Казакевич.

Тогда любой выезд за рубеж считался счастьем, а тут целое путешествие по курортам Западной Европы. Вишенка на торте!

Лев Данилкин: Да, можно иронизировать, но эти поездки было плодотворными. Вон — «Лонжюмо», великая вещь Вознесенского.

Их вояжи, вероятно, оплачивал идеологический отдел ЦК КПСС или схожая структура, а у вас, Лев, спонсоры были?

Лев Данилкин: Страшно благодарен «Молодой гвардии», которая дала мне шанс — написать книгу, но как его использовать — это была моя забота. Я в состоянии сам себе заработать на поездки по ленинским местам — другое дело, что это не были путешествия в жанре «экспресс махараджей». Я хорошо помню, как я мотался по Парижу на съемном городском велосипеде, около шестидесяти евроцентов в час, если вовремя сдавать его. И были пара моментов, когда я не успевал или не мог найти станцию проката, и у меня была паника, я еле живой крутил педали, чтобы уложиться — потому что иначе мне грозил мгновенный дефолт, мне бы, как Чарноте в «Беге», пришлось бы штаны продавать и идти по Парижу в кальсонах.

Но это было приключение! И по «ленинским» горам мне нравилось ходить — хотя я помирал, это ад для неподготовленного человека. В 1904 году был момент, когда вместе с Крупской Ленин за пару месяцев прошел по горам Швейцарии четыреста километров. Это колоссальное расстояние для горного похода, дико тяжело. И лазить по скалам по цепям и скобкам железным страшно — но Ленин лазил в польских Татрах, и я полез.

Разумеется, я меньше его прошел, но успел и понять, и на своей шкуре почувствовать, какое огромное у Ленина было преимущество по сравнению с обычными людьми, насколько лучше он был готов к экстремальным ситуациям, к кризисам.

Революция — это ведь и есть экстрим. И ту нагрузку, которая выпала на него в первые месяцы, в состоянии был вынести лишь сверхчеловек.

Сколько времени заняли у вас поездки?

Лев Данилкин: С 2012-го до 2016-го. С перерывами, разумеется.

Что стало первоначальным импульсом?

Лев Данилкин: Змея. До сих пор основной файл в компьютере, в который я записывал все, что мне приходило в голову о Ленине, так и называется: «КаприЛенинЗмеяВыползла».

Почему змея?

Лев Данилкин: Я был членом жюри литературной Премии Горького, лауреатов называли на Капри, и там полно всякой древности, но памятников, стел — нет, за одним исключением: Ленин. И вот я забрел туда, а я уже понимал, что ЖЗЛ про Ленина — не по сеньке шапка, что ничего путного у меня не выйдет, что я не знаю, что мне делать с книжкой, как ее написать, чтобы не повторять тысячи других.

И вдруг оттуда, из стелы с барельефом, на меня выползла настоящая змея, как из черепа вещего Олега. При том, что это прямо в центре главного городка, в тридцати метрах от виллы, в которой Ленин останавливался у Горького в 1908 году, очень странно, все равно что где-нибудь на Маросейке или у Новодевичьего.

Но она выползла, и я расценил это как знамение, знак, что мне надо бросать все и писать книгу о Ленине.

И я каприйскую главу писал дольше всего, все пять лет, несколько раз еще оказывался рядом с этим памятником, и это очень важная глава — хотя Ленин там провел меньше месяца.

А в Мавзолее вы были?

Лев Данилкин: В четвертом классе. Меня там принимали в пионеры.

Больше не ходил. Биография — про жизнь Ленина, а не про приключения его тела после смерти. Я не испытываю удовольствия от этого зрелища. Так же мне неприятно смотреть сокуровского «Тельца». У меня с этим человеком какая-то химия отношений, пусть даже фантомная и призрачная — а его показывают так, как ему самому бы не понравилось. Если уж на то пошло, лучше закрыть стеклянную конструкцию с телом от посторонних глаз покрывалом или чем-то еще. Нечего таращиться. Я был в Тегеране у мавзолея Хомейни, это гробница внутри мечети, закрытая, естественно, тело аятоллы скрыто.

Словом, вы против, чтобы некрополь убрали с Красной площади?

Лев Данилкин: Конечно. Надо оставить прах в покое. Или мы, что ли, должны выковыривать из стены урны с Крупской, Джоном Ридом и Юрием Гагариным? Мавзолей и Стена — напоминание о главном событии в истории.

Откуда в вашей книге взялся подзаголовок о пантократоре солнечных пылинок?

Лев Данилкин: Это 29-й том собрания сочинений, по мне так наиболее важный для понимания Ленина. «Философские тетради», конспекты Гегеля. Именно там мне попалось странное определение: душа есть солнечные пылинки. В одном образе — и свет, солнце, аллегория Христа, правды, и его отрицание, тьма, слепота, слепящий свет, свет-террор.

А потом солнечные пылинки — это странное мерцание истины и лжи, это хорошая метафора для ленинской диалектики, единства и борьбы противоположностей.

Вы смотрели телесериалы, приуроченные к юбилею? «Демона революции», «Троцкого»?

Лев Данилкин: Во-первых, у меня дома нет телевизора. Я смотрю «Формулу-1» через Интернет, на этом мои знания о том, что там происходит, заканчиваются. По интервью Владимира Хотиненко, создателя одного из названных вами проектов, я понял, что он не хотел представить Ленина немецким шпионом. Возможно — но тогда не понимаю, зачем в этом сериале Парвус. Парвус в 17-м году — никто, он и Ленин — в разных вселенных, если бы Ленин замазался об Парвуса, то он пропустил бы свой шанс на участие в революции, о том, о чем он всю жизнь мечтал.

Пусть так, но неужели вам, Лев, не любопытно сравнить, кто лучше сыграл роль Ленина — Стычкин или Миронов?

Лев Данилкин: Евгений Миронов — великий актер, ни секунды не сомневаюсь в его таланте. Но мне достаточно Ленина Смоктуновского и Михаила Ульянова. Хотя, пожалуй... Я сам себе сразу сказал, что мне это неинтересно, но вы заставили задуматься. Если честно, я, наверное, чувствую что-то вроде ревности, это иррациональная вещь... Наверное, все-таки стоит посмотреть, чтобы знать, о чем речь.

А что скажете о том, как в России отмечалось столетие революций?

Лев Данилкин: Думаю, в коллективном сознании обывателей большой исторический нарратив намеренно подменяется частными эпизодами: истории каких-то балерин, каких-то князей. На выставке официальной о Ленине чуть ли не целый стенд — про переписку с Арманд, можно подумать, что его дружеские отношения с этой женщиной — в самом деле центральная тема его политического пути. И тогда Октябрь очень естественно выглядит как очередная интрига в этом ряду — заговор кучки людей. Это простой и эффективный способ решить проблему неудобного юбилея.