Изображение: фрагмент иллюстрации Джесси Уилкокс Смит "Семь возрастов детства"
Максим Марков, г. Москва
Летом Тёма с родителями отдыхал на Волге. Делать было решительно нечего, но и на концерт чего-то там классического он идти наотрез отказался: уж лучше посидеть в читальне. Читать, правда, не хотелось. Выбрав наугад какую-то толстую книгу с картинками, Тёма листал её, не вникая.
От грустных мыслей о собственном невезении его отвлекла странного вида девчушка. Он вряд ли смог бы толком ответить, что в ней было не так, но то, что она была не такая, как все – это было совершенно очевидно. Вряд ли кто начнёт знакомство со сверстником со столь... неординарного, что ли, вопроса.
– Слушай, – присела она пугающе близко, – посмотри, что у меня тут с губой? Совсем плохо, да?
Она повернулась к нему в профиль и принялась вытворять своим ртом нечто несусветное: её усилиями он словно бы весь тянулся к свету, позволяя юноше максимально детально рассмотреть беспокоящую болячку.
Тёма слегка оторопел от такого вступления, но выхода не было: к губе пришлось приглядеться.
– Ну да, – постарался добавить он голосу сочувствия. – Укусил кто?
– Наверно. А что делать, не знаешь?
– У взрослых спросить? – Но к этому часу в читальне остались только они. А аптеку искать было поздно. – Ну, спиртом протри. Или лёд положи.
– А у тебя есть? – девчонка смотрела так, будто исключительно на него возлагала все свои надежды. – Ты сам из «Мечты»?
«Мечтой» называлась их гостиница, но ни водки, ни холодильника в Тёмином номере не было. Жалкий вид неожиданной знакомой смущал молодого человека, но не бросать же её вот так: как-никак, за помощью обратилась...
– Сходишь в кафе? – догадалась она.
Скучающий официант был постарше его, но оказался нормальным парнем и насыпал в пакет холодных кубиков, не жадничая. Но наливать даже в медицинских целях наотрез отказался: себе дороже.
– Его можно понять, – успокаивал Тёма попавшуюся ему «губошлёпку». – Думаю, тебе лучше лечь. Быстрее пройдёт.
Когда позднее он смотрел на растворяющуюся во тьме фигурку, то понял, что не спросил у девушки ни имени, ни где она живёт, ни с кем приехала. «Да и не надо», – заключил он.
Следующим утром Тёма раскачивался на шезлонге со смартфоном в руках. Накопилось, что написать, кому ответить, и он не собирался отрываться от этого занятия вплоть до конца отведённого ему времени. Затем ему придётся «наслаждаться природой». Но пока он наслаждался по-своему.
Краем глаза юноша заметил неподалёку движение, но дорога была каждая секунда – тут не до рассуждений о том, является ли вчерашняя встреча веской причиной для того, чтобы отвечать на приветствие этой дурёхи. Он разве что кивнул – более чем достаточно. Она, конечно, на этом не успокоилась.
Но надо отдать должное, ей хватило такта с ним не заговаривать: видит же – человек занят. Уселась на качели. Блин, они оказались скрипуууучими!..
Скрип сбивал Тёму с мысли, заставив даже пропустить пару-тройку важных постов.
– Чего тебе? – наконец удостоил он её своим вниманием. Но дожидаться ответа не
стал. – У меня тут дел до одиннадцати.
– Извини, – только и прошептала.
Перестав раскачиваться, она принялась бродить, вся такая, в голубом платье. Ещё и волосы распустила. А в чём была вчера?.. Джинсы, что ли... Нет, джинсовый сарафан. Тёме, естественно, было решительно всё равно, но почему-то всё это лезло ему в голову. Едва он отложил смартфон в сторону («Всё», – пришло сообщение от мамы, и сопротивляться было бессмысленно), губошлёпка спросила:
– А ты маяк видел?
– Какой маяк? Тут же река.
– А есть, точно есть! – с жаром подскочила она поближе. – Тут недалеко, только за городом. Пройти надо, но я дорогу знаю. И дождя сегодня не будет.
– И что? – он изобразил непонятливого. Хотя маяк... Это как минимум интересно. Да, маяк – это совсем даже неплохо.
Они пошли по городу, он в длинных шортах, в футболке с принтом, в сандалиях, кепке, она в этом платье да в лёгких туфельках, да ещё с чем-то наподобие корзинки – а может, это корзинка и была, не приглядываться же Тёме. Держались они по меньшей мере в метре друг от друга, разговаривать вроде как было не о чем. Не о погоде же.
– Как губа там твоя? – вспомнил вдруг он.
– Проходит, – тут же показала она, обрадовавшись вопросу. Ей словно дали отмашку, выстрелили из стартового пистолета: девчонка принялась говорить и говорить, что-то рассказывать – то о городе, то о домах вокруг, то о себе, то зачем-то об учёбе...
– А тебя зовут-то как? – перебил он.
– Настя, – ещё больше обрадовалась спутница, – а тебя Тёма, я знаю. Я видела тебя, и одного, и с мамой твоей, она такая красивая у тебя!..
Тёма опять отключился, не зная, на чём же сосредоточиться. На дороге? На реке, прячущейся за деревьями? На редких прохожих?.. Вариантов было немного, и волей-неволей приходилось как-то реагировать на болтовню этой Насти. Хорошо хоть, что вопросы, которые она через шаг задавала, носили самый что ни на есть поверхностный характер:
– А ты музыку любишь? Я очень люблю. А какую? И я разную. На концерты даже хожу, когда получается. И в кино. Ты что больше смотришь? Боевики? Мне тоже нравятся. Это враньё, что девочки любят только любовь, я разные фильмы смотрю.
Ну и так далее. В принципе, можно было просто кивать, соглашаясь – что Тёма чаще всего и делал. Настю это совершенно устраивало.
Они давно выбрались за пределы их городка, и за это время Тёма узнал о своей спутнице решительно всё. Оказалось, она тут когда-то жила, а сейчас приезжает на лето к бабушке. Но она то приезжает, а друзья её – нет, вот и приходится коротать дни в одиночестве. «Вот чего она в меня вцепилась», – понял юноша, так пока и не определившись, нравится ему это или нет.
– А вот смотри какая полянка! – донеслось до него сквозь не имеющие отношения к делу мысли. Полянка и впрямь была прекрасная: деревья тут расступались так, что вид с пригорка на реку открывался просто шикарный. «Картинный вид», – любила говорить в таких случаях Тёмина мама.
Настя уже располагалась на привал. Вдруг выяснилось, что в корзинке у неё имеется плед, который она попросила помочь расстелить на траве, а также кой-какая еда и даже термос, наполненный сладким чаем. Тёма был этим несколько удивлён, но старался не выдать смущения: он не мог с ходу вспомнить, кормил ли его когда-нибудь хоть кто-то столь же вкусно. Сказалась, видимо, дорога, но Настины бутерброды и пирожки прожили на свободе недолго.
– Неплохо, – отчего-то принизил произведённый ими эффект Тёма. Но потом, подумав, всё же поправился. – Хотя вру, что там. Просто замечательно. Объедение. Я словно вечность так здорово не ел.
Настя засмеялась и повторила сказанное, загибая пальцы:
– Четырнадцать! Четырнадцать слов! Это самое длинное, что ты сказал за сегодня.
Я уж думала, из тебя вообще слова не вытянешь, а вот как пирожки подействовали – прямо фонтаном потекло!
Настя смеялась... Очень смешно она смеялась, заметил Тёма. Легко и заразительно. Он попытался, закатив глаза, сдержаться, но не вышло – и вот уже улыбка растянулась до ушей,
и вот уже он и сам хохотал, совершенно не понимая причин возникшего ровным счётом на пустом месте смеха.
Мимо них проплыла баржа – и это отвлекло их, успокоило.
– А далеко ещё до маяка? – вспомнил Тёма.
Настя посмотрела на него испытующе: можно ему довериться или нет?.. Тёма не смог бы объяснить, почему, но он сразу понял, что этот взгляд запомнится ему на всю жизнь: было в нём нечто настолько... завораживающее... Такое, чего не приходилось пока встречать юноше. «Бездна», – сразу дал он этому взгляду название.
– А нет никакого маяка. Вернее, есть, но не здесь. Здесь нету.
– А куда же мы шли?
– Никуда. Мы просто гуляли.
