Текст: Мария Савина
Иллюстрации: СибВояж, кадр из фильма Марка Захарова "12 стульев", Картина Ю. Кушевского «Онегин и Татьяна»
Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с изданием «Крымская газета»
Ялта, колоритная, знойная и удивительно красивая, стала излюбленным местом отдыха не одного поколения россиян. Выдающиеся отечественные писатели и поэты не стали исключением. Они не только сами с удовольствием посещали курорт, но и «отправляли» туда своих героев. Мы перечитали любимые произведения, в которых упоминается южная столица Крыма, и выделили самые атмосферные.
По стопам Пушкина...
Крым вошёл в состав Российской империи в 1783 году. Но даже намного позже, уже при Гоголе, на страницах литературных произведений на полуостров отправлялись разве что чумаки - за рыбой и солью. Да в «Рассказах русского солдата» Николая Полевого крымские места упоминались наряду с другими славными победами екатерининских времён. Но уже в 1847 году герои «Обыкновенной истории» Гончарова раздумывают, не провести ли лето в Крыму...
Переломным моментом, очевидно, стала Южная ссылка Пушкина в 1820 году. Во времена великого поэта на черноморское побережье и правда в основном ссылали - посетить полуостров по своей воле желали немногие. Но даже такое вынужденное и непродолжительное пребывание в Крыму произвело сильное впечатление на Александра Сергеевича. Что, конечно же, отразилось на его творчестве. Позже он «отправит» на полуостров своего знаменитого Евгения Онегина:
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При блеске утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я.
...И Чехова
Впрочем, появление Крыма на страницах пушкинских произведений стало лишь первой ласточкой. Массово литературные герои отправятся на полуостров только во второй половине XIX - начале ХХ века, когда черноморское побережье станет модным и любимым местом отдыха. К тому же медицина того времени была бессильна против чахотки, и долгие годы единственным доступным «средством» от коварной болезни слил мягкий крымский климат. Неудивительно, что именно на полуостров увозят чахоточную девочку в «Жизни Клима Самгина» Максима Горького. В Крыму умирал от той же болезни и Александр Грин. Именно местные пейзажи вдохновили писателя на создание его сказочной приморской страны, которую литературоведы назовут «Гринландией». Жизнь в Крыму «прописали» в своё время и Антону Чехову. Впервые писатель увидел полуостров из окна поезда, о чём затем писал родным: «Таврическая степь уныла, однотонна, лишена дали, бесколоритна, как рассказы Иваненко, и в общем похожа на тундру. От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота. Ямы - горы, ямы - горы, из ям торчат тополи, на горах темнеют виноградники - всё это залито лунным светом, дико, ново и настраивает фантазию на мотив гоголевской «Страшной мести». Особенно фантастично чередование пропастей и туннелей, когда видишь то пропасти, полные лунного света, то беспросветную, нехорошую тьму… Немножко жутко и приятно».
Обосновавшись в Ялте, Чехов много наблюдал за шумной разношёрстной курортной публикой. Отпуск на полуострове проводят или мечтают провести герои многих его произведений - от «Попрыгуньи» и «Ионыча» до «Скучной истории» и «Дома с мезонином».
В 1899 году в журнале «Русская мысль» вышло самое «ялтинское» произведение Чехова - «Дама с собачкой». В нём наблюдательный писатель выделил главные черты курортников: «Вечером, когда немного утихло, они пошли на мол, чтобы посмотреть, как придёт пароход. На пристани было много гуляющих; собрались встречать кого-то, держали букеты. И тут отчётливо бросались в глаза две особенности нарядной ялтинской толпы: пожилые дамы были одеты, как молодые, и было много генералов».
Ялта, куда со всех уголков страны и по сей день стекаются искатели курортных романов, представлялась Чехову как некий город порока: «И часто на сквере в саду, когда вблизи их никого не было, он вдруг привлекал её к себе и целовал страстно. Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто не увидел, жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его».
Крымское землетрясение
Киса Воробьянинов и Остап Бендер из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» в поисках очередного стула «с бриллиантами» тоже оказываются в Ялте: «К Ялте подошли в штилевую погоду, в изнуряющее солнечное утро. Оправившийся от морской болезни предводитель красовался на носу возле колокола, украшенного литой славянской вязью. Весёлая Ялта выстроила вдоль берега свои крошечные лавочки и рестораны-поплавки. На пристани стояли экипажики с бархатными сиденьями под полотняными вырезными тентами, автомобили и автобусы «Крымкурсо» и товарищества «Крымский шофёр». Кирпичные девушки вращали развёрнутые зонтики и махали платками».
В южном городке великий комбинатор и его верный спутник становятся свидетелями большого крымского землетрясения 1927 года. Причём от его первой волны гамбсовский стул, на который возлагали большие надежды наши герои, «сам собой скакнул в сторону и вдруг, на глазах изумлённых концессионеров, провалился сквозь пол».
«Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук концессионеров.
— Товарищ Бендер! Что это такое? - кричал Ипполит Матвеевич в ужасе.
Остап был вне себя. Землетрясение, ставшее на его пути! Это был единственный случай в его богатой практике».
Море - стена
«Узкими горными тропинками, от одного дачного посёлка до другого, пробиралась вдоль южного берега Крыма маленькая бродячая труппа. Впереди обыкновенно бежал, свесив набок длинный розовый язык, белый пудель Арто, остриженный наподобие льва» - такими словами начинается произведение Александра Куприна «Белый пудель». Действие опять-таки разворачивается в Ялте, а точнее, в Мисхоре. Автор не скупится на поэтические сравнения:
«Тропинка шла вдоль высокого прибрежного обрыва, извиваясь в тени столетних маслин. Море иногда мелькало между деревьями, и тогда казалось, что, уходя вдаль, оно в то же время подымается вверх спокойной могучей стеной, и цвет его был ещё синее, ещё гуще в узорчатых прорезах, среди серебристо-зелёной листвы. В траве, в кустах кизиля и дикого шиповника, в виноградниках и на деревьях - повсюду заливались цикады; воздух дрожал от их звенящего, однообразного, неумолчного крика. День выдался знойный, безветренный, и накалившаяся земля жгла подошвы ног».
