Страховочный трос оборвался. Я полетел с двухметровой высоты в светло-желтую трясину. До чего же точно воспроизведен запах! Я упал лицом вниз, масса залепила мне рот и нос, я задыхался. Вдруг меня как будто крючком рыболовным выдернуло и забросило лет эдак на 25 назад.
Сижу я за столом на нашей кухне. Еще на старой квартире – в Газетном. Уже поздно, мне давно пора чистить зубы и спать. Капает кран, капля попадает на нож и раздается особый дребезжащий звук. Капает как-то не совсем равномерно, я весь замираю, предвкушая новую каплю, а ее все нет и нет.
Передо мной тарелка с картофельным пюре. Из гуманитарной помощи. Я его ненавижу. У нас какой-то бесконечный запас. Наверное, всем моим потомкам до седьмого колена хватит этой порошковой манны. Про манну мне рассказывали на детских занятиях, где мама учила язык наших предков. Почему они считают коленами, я так и не понял. По-моему, голова гораздо важнее, чем какая-то коленка. А в Землю обетованную мы так и не попали. Мама встретила дядю Витю и забыла про корни, историческую родину и цветущую пустыню.
А Анька сказала, что вовсе и не хотела никуда ехать. Она могла бы мне помочь с этим пюре. Сестра моя ест как слон. Но сейчас она смотрит телик со всеми, а мне не разрешили, потому что я не доел. А если бы доел, все равно бы не разрешили, потому что поздно.
Пюре давно остыло. У него непередаваемо противный запах. Я отодвинул бо́льшую часть на край тарелки. Это запасы брата-богача. Остальное размазал и стал расчерчивать вилкой. Это младший брат пашет поле старшего, за это он получит одну меру картошки. Я задерживаю дыхание и съедаю одну вилку, разравниваю пюре и начинаю обрабатывать поле заново.
Тут на кухню вылезает отчим, а за ним мама.
- Господи, он еще ест! – восклицает мама.
- Слушай, ты, горе луковое! - надвигается отчим.
Он думает, что это смешно. Я сам ненавижу свое имя, меня и так все дразнят Чипполлиной. А мама говорит, что имя евангелиста следует носить гордо. Попробовала бы сама!
Он что-то еще говорит: "… избалованный … мать на двух работах … потом и кровью …". Рука его опускается, и я затылком чувствую заскорузлые табачные желтые пальцы. "… играть с едой!". Мое лицо впечатывается в тарелку, пюре залепляет глаза, нос, рот. "Витя!" – кричит мама. Я задыхаюсь.
***
Я приподнялся, нащупал свою ложку-лопату, и, опираясь на нее, наконец, поднялся на ноги. Счистил с лица вязкую массу. «Пюре» доходило мне до пояса. На мне был защитный непромокаемый костюм, на поясе трос с крюком, на руке часы-компас с переговорным устройством и красной кнопкой. Шлема не было. Ванька сказал, вся партия пришла бракованная.
Так, без паники! В конце концов я не могу погибнуть на аттракционе, который сам придумал, это было бы слишком глупо. Я нажал кнопку. «Ваши координаты зафиксированы. Ожидайте помощи» – обнадежил меня механический голос. Сейчас меня спасут. И я даже почти не опоздаю на пресс-конференцию. А потом мы вместе с Ванькой над этим посмеемся. А заодно потестим нашу спассистему.
У нас в парке это одно из самых масштабных сооружений. «Тарелка» диаметром в километр, заполненная до краев желтоватым «пюре». Цвет, консистенция, даже вкус – максимально приближены к натуральным. И разные странные объекты внутри. Слегка по мотивам «Пикника на обочине». Если оступился – повиснешь на тросе, запаниковал – жми на кнопку. Раз в час перерыв на перемешивание – пюре должно быть без комочков!.
Еще я люблю «Горшочек не вари» – вот там реально без компаса никак – нужно пройти сквозь манку к кашеносной избушке и крикнуть в дымоход заветные слова. Тогда каша расступится как Красное море, и по открывшейся тропинке можно взойти на холм и промчаться на тарзанке над освобожденной деревней. Ну, и предмет моей особой гордости – «Убеги от Колобка», Kolobok strikes back[1], как я его называю.
Да, фиговая у нас система безопасности, выходит. Тросы рвутся. Помощь не идет. И шлемы не те завезли. Небо над «тарелкой» на разной высоте пересекали канаты, к которым и крепились страховочные тросы. Надо как-то их обыграть, белье повесить что ли.
Подул ветер. Справа еще демонстрировали закат, а за краем поля уже вставала луна. А ведь так все и начиналось. Год назад, в прошлом июне. Я вышел за пивом, казалось, луна не только светит, но и греет, такая была духота.
Тут позвонил Ванька: «Люк, короче, дело на миллион!» Оказалось на десять миллионов. Долларов. «Ты знаешь, что 2019 год объявлен международным годом еды?! Нужен мозг!». У Ваньки был талант попадать в такие хлебные места. Правда, быстро оказывалось, что проект должны были сдать вчера, а Ванька крайний. Тогда в игру вступал я.
Наш тандем начался в шестом классе, когда его десантировали ко мне за парту за плохое поведение. Мы были Люк и Хан Соло, он мог уболтать любого, я помогал ему на контрольных, а он мне на переменах, меня перестали дразнить, а он закончил год без троек.
А теперь мы делали самый крутой в мире парк развлечений. Эдакую ВДНХ на новый лад.
Я мог позвонить ему в час ночи и сказать:
- Суп!
- Че?
- Уха. Аквариум в супнице. С рыбами, настоящими.
- Ну, ты совеем ку-ку! – кричал он одобрительно.
- И только одна из них золотая. Механическая! Всем акваланги.
- Кто поймает – тому три желания?
- Тому в лоб! Половником.
- Может им метлы дать вместо аквалангов?
- Ага, и пусть ловят Чудо-Юдо-рыбу-снитч.
И мы оба ржали. Нас переклинивало, сносило крышу, мы чувствовали себя богами, мы создавали себе проблемы и решали их, в нашей молочной реке скисало «молоко», птицы гадили в «кашу», нас чуть не раздавило репкой, мы работали сутками, мы летали в командировку в Диснейленд, мы побывали в Китае и договорились о поставках самой наитрансгеннейшей сои, из которой можно делать всё. Я снял комнату на Никитской. Мне больше не нужно было смотреть, как мама по утрам пытается накормить дядю Витю овсянкой – у него разыгралась язва.
Я был счастлив.
***
Да, что происходит!? Ванька же должен был заснять мою борьбу с картофельной стихией для инвесторов, отслеживать мой путь на мониторах. Браслет молчал. Не копать же мне ложкой до выхода! Голова кружилась от запаха. Зачем я устроил себе этот персональный ад?!
Где-то в кармане придушенно зазвонил телефон. Что толку, в защитном костюме его все равно не достать.
Так, спокойно, у меня есть крюк. Я размотал веревку, с третьей попытки мне удалось зацепиться за трос. Надо добраться до центра – до гигантской мясорубки. В ней запасной выход. Я был почти у цели, когда раздался подземный гул, задрожала земля, пюре подо мной заклокотало. Это включилась «мешалка». Стараясь не думать, что было бы со мной там, внизу, я соскользнул в спасительное железное жерло. Внутри вместо винта был люк. Через пять минут я уже стоял на улице.
Справа возвышалась громадина «Чайника». Это кафе, а сверху смотровая площадка. Начальство, наверное, уже там, журналисты вот-вот подъедут. Нет, сначала надо в Печку, в штаб, привести себя в порядок. Я стащил с себя защитный костюм, меня колбасило. Мозг искал какое-то спасительное объяснение происходящему и отчаянно не находил. Я наконец добрался до телефона: неотвеченный вызов, смска от Кати – секретарши – начнут на полчаса раньше.
В нашей комнате горел свет, но никого не было, видно всех срочно дернули на пресс-конференцию. Я зашел в туалет умыться. На полочке лежал Ванькин телефон. Весь в какой-то белой пыли. Я провел по нему пальцем. Неужели опять за старое?! А ведь клялся, что завязал. Я выпил воды из-под крана. В животе было какое-то странное чувство, как будто тошнота, но наоборот, такая огромная засасывающая пустота.
Я сел за его стол и включил видео трансляцию из конференц-зала. Ванька разливался соловьем: «Базовая идея оформления этого пространства пришла мне во сне. Здесь сочетаются и традиции русских сказок, и современный подход. И главное – здесь можно играть с едой!».
Во сне, значит. Я почувствовал, как пустоту заполняет спасительная ярость. Компьютер был включен, я увидел файл с заготовкой его очередного поста в фейсбуке. Он всегда аккуратно сохранял их и отправлял мне редактировать. Меня колотило, строчки прыгали перед глазами: «Дорогие друзья! Для вас не секрет, ну, то есть секрет, но вы же знаете, я не умею их хранить. … Вот уже год мы работали с ним над проэктом … по воле рока он погиб, испытывая свой аттракцеон. … дальше я пойду один … Надеюсь, ты сейчас в нерване, дорогой друг!».
Файл был создан вчера. Интересно, он сам писал или кто помогал. Пост не опубликован, правильно, еще не время, меня ведь пока даже не начали спасать. Что ж, скандал лучший друг пиара. Я не стал исправлять ошибки, скопировал текст и запостил как есть. Там даже моя фотка была уже вставлена, последняя, на краю картофельного поля.
Эх, Ванька, Ванька. Сколько я написал за тебя сочинений, рефератов, постов и даже любовных писем! Не знаю, за какую чечевичную похлебку ты меня продал. Устал от дуэта, решил попробовать соло. Наверно, я мог бы заявить в полицию о покушении на убийство. Но нет, я не хочу никого впутывать.
Ты сам всем расскажешь. А я тебе как обычно помогу. Напишу твою лебединую песнь. Твой покаянный псалом. У тебя пять тысяч подписчиков, и все они будут плакать, ужасаться и репостить, репостить, репостить. А ты ничего не сможешь сделать. Я сменю твои пароли, выключу и спрячу телефон, а пока ты все это восстановишь, интернет уже взорвется. А я пока попробую собрать вещдоки с камер, и посижу до поры в мясорубке.
«Дорогие друзья, если вы читаете этот пост, меня уже, возможно, нет в живых. Мне тяжело писать его, но еще тяжелее уйти, не сняв камень с души. Сегодня я предал…». Тебе всегда нравился дешевый пафос, ведь правда: «И я прошу только об одном, чтоб этот парк, как он хотел, носил название Лукоморье».
[1] Колобок наносит ответный удар (англ.)
