Текст: Андрей Цунский
- «Рожденному сильным слишком легко быть мужественным».
- Стефан Цвейг
- «Видит он небо Аустерлица. Он не Степка - а Наполеон»
- Александр Башлачев
Давным-давно
...когда школьники читали книги и любили это занятие...
Когда книги давали друг другу почитать и это считалось весьма значительной услугой...
Когда злостные маленькие нарушители установленного родителями режима читали под одеялом с фонариком...
Когда по корешкам подписных изданий угадывался человек «с возможностями»...
Когда... впрочем, мне уже многие не верят. Но продержитесь еще чуть-чуть:
Когда дети подрастали...
Когда дети считали огромным счастьем иметь собственного Майна Рида, Дюма или любые книги из серии «Библиотека приключений и научной фантастики»... Однако увидеть абсолютно зачарованного ребенка можно было, когда он читал, например, такие строки:
«Пусть из пяти кораблей - экспедиция Магеллана доказывает правильность этого расчета – четыре пойдут ко дну вместе с грузом, пусть из двухсот шестидесяти пяти человек двести не возвратятся домой - это только значит, что капитаны и матросы расстались с жизнью, купец же и здесь не остается в накладе. Если по прошествии трех лет из пяти кораблей вернется лишь самый малый, но груженный одними пряностями, этот груз с лихвой возместит все убытки, ибо мешок перца в пятнадцатом веке ценится дороже человеческой жизни».
Это не «Одиссея капитана Блада», не «Три мушектера», не просто приключенческая книжка. Это потрясающе написанная реальность, «Магеллан» Стефана Цвейга.
Ну как тут остановиться, если в следующей книге Цвейга он читает:
Что дало этому одинокому и дерзновенному мечтателю смелость наперекор величайшим космографическим авторитетам того времени, наперекор Птолемею и его продолжателям и последователям, защищать утверждение, что Африка отнюдь не примерзший к полюсу материк, что обогнуть ее возможно, и что там-то и пролегает искомый морской путь в Индию? Эта тайна вряд ли когда-нибудь будет раскрыта. Правда, в ту пору еще не заглохло (упоминаемое Геродотом и Страбоном) предание, будто в покрытые мраком дни фараонов финикийский флот, выйдя в Красное море, два года спустя, ко всеобщему изумлению, вернулся на родину через Геркулесовы столбы (Гибралтарский пролив). (Стефан Цвейг, «Эрик мореплаватель»).
Вы скажете – да это какой-то Жюль Верн! Но нет. В отличие от прекрасного француза, выдумавшего «учение с увлечением»,
Цвейг создал новый жанр – «чтение с превращением» - сам Зигмунд Фрейд, с которым Цвейг дружил, говорил, что тому удается овладеть душой описываемых персонажей.
И даже в Борджиа, Фуше, Марию Антуанетту.
Даже негодяя можно понять – и осудить – только поставив себя на его место побывав «в его шкуре». Отойдите, папаша Дюма, отстаньте от ребенка со своим графом Монте-Кристо, пристрелите Д’Артаньяна из пушки на первой же странице, и вообще - отдохните переплетом от рук читателя. Господин Цвейг занял его куда более интересными вещами.
Кстати. Продлившаяся более тридцати лет дружба Зигмунда Фрейда со Стефаном Цвейгом началась с того, что первопроходец психоанализа сам написал двадцатисемилетнему писателю.
Он неоднократно говорил, что Цвейгу удается постигать души своих героев, будто он сам воплощался в них. Скажи это кто другой – можно было бы принять за дежурный комплимент. А ведь и правда, книги Цвейга чем-то сродни гипнотическому переселению читателя в героя. Вашего переселения.
...взрослели
Когда дети взрослеют – они открывают для себя нового Цвейга. Давным-давно, когда взрослые люди считали, что детям не следует читать некоторых книг раньше времени – бывали случаи, когда родители не давали читать своим чадам «Нетерпение сердца». И потом они уже не прочитали эту книгу никогда. И не побывали ни Антоном Гофмиллером, ни Эдит Кекешфальвой.
Не думать об этом... Наивный приказ, как будто можно держать в узде вздыбленные чувства! Не думать об этом... - а мысли так и мечутся в узком пространстве между висками, как лошади, которые понесли с испугу и рвут копытами землю. Не думать об этом... - а память лихорадочно нагромождает воспоминание на воспоминание, нервы напряжены до предела, обостренные чувства готовы к отпору! Не думать об этом... - а письмо жжет мне руку своими пылающими словами: два письма, первое и второе, их берешь и откладываешь, читаешь и перечитываешь, пока каждое слово не выжигается мозгу, как клеймо!
Зато, освоив конспирацию, детишки этих строгих и нравственных родителей сходили в «Баню», причем не с Маяковским, а с Алексеем Толстым. И тогда - «не думали» уже о другом.
Сейчас вряд ли кому-то придет в голову запрещать «Нетерпение сердца» - ибо редко кому придет в голову эту книгу читать. А жаль.
...старели
На свете мало людей, владеющих в высокой степени и прозой, и поэзией. Цвейг – один из них. Несмотря на эпоху консюмеризма, второй демографический переход, постмодернизм, хипстерство и прочие вещи – серьезные и забавные, люди не перестают любить поэзию. И вот – лысеющие дети последнего поколения, помнящего культ книги – начинают все чаще открывать его стихи. Приведем такое:
БЛАГОДАРНОСТЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО
- Сумрак льнет легко и сладко
- К стариковской седине.
- Выпьешь чашу без остатка —
- Видишь золото на дне.
- Но не мрак и не опасность
- Ночь готовит для тебя,
- А спасительную ясность
- В постиженье бытия.
- Все, что жгло, что удручало,
- Отступает в мир теней.
- Старость — это лишь начало
- Новой легкости твоей.
- Пред тобою, расступаясь,
- Дни проходят и года —
- Жизнь, с которой, расставаясь,
- Связан ты, как никогда...
- Перевод Л. Гинзбурга
...а писатель опустил руки...
Сколько писали о неслыханном счастье Цвейга! И ведь все правда. Бедности он не изведал вообще никогда. Прямо скажем – для писателя он был даже неприлично богат. Захотел познакомиться с Эмилем Верхарном – поехал и познакомился с Эмилем Верхарном. В двадцать три года стал доктором философии. Объездил весь мир, не ведая языковых барьеров. Вот уж воистину: «Хочешь ты, например, остановиться в Эболи – пожалуйста, останавливайся в Эболи. Хочешь идти в Каноссу – никто тебе не мешает, иди в Каноссу. Хочешь перейти Рубикон – переходи…»
Знаком был или состоял в переписке со всеми (буквально!) знаменитостями своего времени, от Горького и Ромена Роллана до Фрейда, Сальвадора Дали и даже до Муссолини – та еще, впрочем, радость. Но он сумел, благодаря такому знакомству, спасти из фашистских застенков доктора Джузеппе Джармани. И сам написал потом Ромену Роллану, что считает высочайшим литературным успехом своей жизни, успехом более важным, чем Нобелевская премия. Страстный поклонник Цвейга, Муссолини лично помиловал доктора.
У Цвейга были любые книги, каких он только мог пожелать. Коллекционировал рукописи великих людей – включая Рембо и Моцарта, не говоря уж о собственных знакомых.
Ужасов войны и нацизма на себе не испытал.
И все же – выбрал весьма нередкий писательский финал, пополнив многотомный список писателей-самоубийц.
Множество весьма неглупых людей пытались и до сих пор пытаются найти причину его трагического решения. Но как часто эти предположения скатывались в банальность – минуя совершенно очевидное.
Как писатель, Стефан Цвейг не мог бы обойти чудовищные фигуры двадцатого века. Того же Муссолини – и даже Гитлера. Ведь создавал он без страха образы злодеев прошлого? Только разве можно сравнить с ними даже Борджиа или Фуше...
Но это означало бы проникнуться их мыслями самому. Очеловечить бездонное, абсолютное зло. Вот мысль, которая могла его – истинного интеллигента и гуманиста - повергнуть в ужас, перед которым даже смерть казалась ему просто избавлением.
А ведь действительно – страшно себе представить, насколько живыми вышли бы из-под его пера эти двуногие чудовища двадцатого века.
«До сих пор я всегда говорил себе: продержаться всю войну, потом снова начать… Эта война уничтожает все, что создано предшествующим поколением…»
А вот это, похоже было слишком недавно.
Во всяком случае, даже скепсис этого нового поколения к делам предыдущих при таком подходе дает повод для умеренного оптимизма. Как и то, что Цвейга до сих пор очень многие – читают. Да и лучшего проводника в историю пока не нашлось.
- «И на нем был залитый слезами
- Императорский серый сюртук».
- Александр Башлачев
«Кто однажды обрел самого себя, тот уже ничего на этом свете утратить не может. И кто однажды понял человека в себе, тот понимает всех людей». Стефан Цвейг
