Текст: Николай Горбунов
Современники Анастасии Вяльцевой писали, что ее выступления были сродни сеансам массового гипноза - вплоть до того, что зачарованные зрители были готовы по первому зову "несравненной" шагнуть с галерки в партер. Но мало кто знает историю про влюбленного поэта, который шагнул ей навстречу через пропасть в более чем полвека. Эта история произошла в Ленинграде в начале 1980-х – и началась она с двух памятников архитектуры в стиле модерн.
О том, как бывший особняк Книрши (наб. реки Карповки, 22) оказался в собственности Анастасии Вяльцевой, ходят легенды.
Краеведы более сухи в своих предположениях и колеблются между подарком от мужа и покупкой особняка самой Вяльцевой на собственные средства. Так или иначе, с 1908 по 1913 год особняк находился во владении Вяльцевой и сдавался внаем; после трагической смерти певицы в 1913-м новые собственники открыли в нем ресторан и казино, после революции эстафету принял политический клуб для рабочих, затем его сменили гостиничные номера, затем разнообразные учреждения... К концу 1960-х особняк обветшал настолько, что его решили снести, чтобы построить на его месте современный жилой дом. Незадолго перед сносом ему нанес прощальный визит один из первых в СССР исследователей архитектуры модерна, ленинградский архитектор и искусствовед Геннадий Иванович Алексеев.
Сейчас Геннадия Алексеева знают в основном как поэта: его стихотворное наследие сохранилось куда лучше его научных трудов. В 1960-1970-х все было в точности наоборот. Несмотря на формальное членство в Союзе писателей СССР, литературное поприще было для Геннадия Алексеева в те времена почти недосягаемым. Алексеев писал свободным стихом, который советские литераторы за поэзию не признавали. Его верлибры могли бы стоять в одном ряду с верлибрами Блока и украшать литературные салоны Серебряного века - но для этого ему надо было родиться на полвека раньше. "Я не от мира сего и не от века сего, и мой удел - недоумение", - запишет он однажды в дневнике. Единственным окном в "тот" мир для него было искусство эпохи модерна - именно на этой теме он и специализировался как ученый и преподаватель.
На лекциях Алексеева по истории искусств в Ленинградском Инженерно-строительном институте (ЛИСИ, совр. СПбГАСУ) всегда был аншлаг, и среди слушателей нередко попадались даже студенты соседних вузов - Техноложки и Военмеха. Развитию темы способствовал сам город: трудно не "заболеть" архитектурой и искусством рубежа XIX-XX веков, когда живешь в учебнике.
Многое из материалов лекций Геннадия Алексеева было основано на "подножном материале", собранном им во время многочисленных городских прогулок. Особую любовь он питал к "заповеднику модерна" - Петроградской стороне; одна из таких вылазок и привела его в 1969 году к обреченному на снос вяльцевскому особняку. "Всего-то певичка, а такой дворец!" - удивился он на страницах своего дневника. Так началась эта почти мистическая история.
Следующее предзнаменование явилось несколько лет спустя, когда Геннадий Алексеев привел группу своих студентов на обмерную практику на Никольское кладбище Александро-Невской лавры. Его внимание сразу же привлекла изящная белая часовня-усыпальница в неорусском стиле (одно из национально-романтических течений модерна). Над замурованным входом была выбита надпись: "Анастасия Дмитриевна Бискупская-Вяльцева".
Любопытство всецело охватило его.
Третий звонок оказался в буквальном смысле музыкальным. В 1974 году фирма "Мелодия" выпустила виниловую пластинку с историческими граммофонными записями Анастасии Вяльцевой. Вскоре после упомянутой практики Геннадий Алексеев увидел эту пластинку в витрине музыкального отдела "Гостиного двора" и, конечно, сразу же купил. "Голос загадочный, удивительный, мягкого теплого тембра с необычными интонациями, - запишет он в тот день. - В нем и страсть, и печаль, и какие-то предчувствия, и какая-то запредельность. В нем живет то время - начало нашего апокалиптического века - время надежд и тревожных ожиданий. Все это - и ее жизнь, и легенды о ней, и ее лицо, и ее голос, и ее могила, и нынешняя ее безвестность - волнует меня чрезвычайно. Что связывает меня с этой женщиной, меня, родившегося спустя девятнадцать лет после ее похорон?"
С этого момента записи, посвященные Анастасии Вяльцевой, будут появляться в дневнике Геннадия Алексеева регулярно. За следующие несколько лет он досконально изучит все материалы о ней, до которых сможет дотянуться - исследования биографов, коллекцию Музея музыкального и театрального искусства, подшивки дореволюционной прессы... Будет выступать с лекциями в музее Шаляпина, познакомится там с внучатой племянницей Анастасии Вяльцевой и будет вместе с ней разбирать фотографии из семейного архива в сохранившемся дворовом флигеле того самого особняка Книрши... Прознав о необычном увлечении Геннадия Алексеева, друзья подарят ему фотографию Вяльцевой, сделанную в 1903 году - он будет держать ее на письменном столе и полушутя представлять гостям как свою возлюбленную. "Настя - нить, тонкая, но вполне реальная нить, которая связывает меня с той Россией", - признается он в одной из дневниковых записей того периода.
В 1982 году у Геннадия Алексеева появляется желание излить свое наваждение на бумаге и - впервые за тридцать лет литературного опыта - написать роман. Роман, в котором был бы Он, художник и поэт, мающийся в СССР эпохи застоя и подозрительно похожий на самого автора; была бы Она, забытая звезда Серебряного века, подозрительно похожая на Анастасию Вяльцеву; и был бы Город, как бы не имеющий никакого отношения к этой истории, но на самом деле мистически подстроивший их встречу. Они могли бы жить в этом Городе, почти не изменившемся за сотню лет, в двух временах параллельно... Идея вызревала целый год, после чего пришло предупреждение: сначала начались приступы стенокардии, затем последовал первый инфаркт. "Как своевременно хватил меня Кондратий! - с неожиданным облегчением прокомментировал Геннадий Алексеев прямо из больничной палаты. - Я успею дописать свой роман в этом году!" Он назовет свой роман "Зеленые берега" (намек на берега реки Оредеж в окрестностях Сиверской, где у Анастасии Вяльцевой была дача) и начнет работать над ним зимой 1983 года, прямо в санатории в Комарово, куда его отправят восстанавливаться после болезни. И будет торопиться, словно зная, что отныне работает наперегонки со временем.
Рукопись романа была готова осенью 1984 года - и формальные и неформальные отзывы на нее резко разделились. Редакторы издательств видели в ней избыточную романтизацию дореволюционной России (что для советской литературы было совершенно неприемлемо) и чрезмерно "густой" поэтический язык; соратники по Союзу писателей, наоборот, отмечали, что роман очень "визуален" и читается с жадностью, что героиня в нем - абсолютно живая и настоящая, но лучше всего автору удался другой главный персонаж - Город.
"Мой роман", - напишет сам Геннадий Алексеев, - "земной поклон Насте, которая вдохновила меня на сей подвиг, и городу, в котором я имел счастье родиться и прожить всю свою жизнь".
Как, наверное, и в любой истории, написанной с натуры, в "Зеленых берегах" очень много личного. В дневниках Геннадия Алексеева тех лет даже периодически проскальзывает беспокойство, что роман получается у него слишком исповедальным. В действительности же он оказался еще и пророческим. Автору романа, как и его герою, жизнь в двойной реальности давалась очень нелегко. Однажды, глядя на фотографию Вяльцевой, Геннадий Алексеев признается своему другу и будущему издателю Александру Житинскому: "А ведь Настя утянет меня на тот свет". Именно это произойдет с главным героем романа в одной из заключительных сцен - а четыре года спустя, уже после длинной серии издательских отказов, судьбу героя повторит и сам автор. 9 марта 1987 года 54-летний Геннадий Алексеев умрет от сердечного приступа, так и не дождавшись ни реставрации усыпальницы Анастасии Вяльцевой на Никольском, ни публикации своей фантастической истории. Первое издание "Зеленых берегов" выйдет в ленинградском отделении "Советского писателя" только в 1990-м, когда редакторам уже не нужно будет осторожничать из-за чересчур идиллического восприятия авторами дореволюционного прошлого своей страны.
Вступительное слово к первому изданию напишет Валерий Попов, и многие рецензенты будут повторять вслед за ним, что одно из главных достоинств этой книги - живая, прекрасная и очаровательная главная героиня. На обложке следующего издания (оно выйдет в издательстве "Новый Геликон" через шесть лет) будет изображен ее портрет - а автором послесловия будет сам Александр Житинский, которому посчастливилось стать не только свидетелем, но и непосредственным участником этой необычной истории.
После смерти Геннадия Алексеева усыпальница Анастасии Вяльцевой простоит без реставрации еще долгих шестнадцать лет. В 2001 году ей будет наконец присвоен статус объекта культурного наследия, и еще через два года, к 300-летию Санкт-Петербурга, ее полностью восстановят. Сейчас она выглядит даже красивее, чем ее описание в "Зеленых берегах", и говорят, что на ее ступенях рядом с фотографией ее хозяйки изредка появляется фотография Геннадия Алексеева - ленинградского поэта, воскресившего забытую звезду "прекрасной эпохи" в своем пронзительном романе о невозможной любви и отважившегося шагнуть через реку Времени навстречу ее гипнотическому очарованию.
•"Прогулки по "Зеленым берегам": пятнадцать маршрутов по Петербургу Геннадия Алексеева
