А. С. Пушкин. «Медный всадник» (1833)

Текст: Ольга Лапенкова

В 1820-х гг. Александр Сергеевич Пушкин работал в основном в рамках романтизма — то есть литературного метода, подразумевающего очень серьёзный, даже пафосный, тон. Действие в романтических произведениях происходит в необычных декорациях (много-много лет назад, или в далёкой неведомой стране, или вовсе в потустороннем мире), главной ценностью провозглашается свобода, а главный герой бросает вызов обществу, государю-тирану или самой Судьбе. Романтические произведения Пушкина — это, например, поэма «Руслан и Людмила», стихотворения «Узник», «Анчар» и «Пророк».

Однако в 1830-х гг. Александр Сергеевич обратился к реализму. Сюжеты, которые он стал выбирать, разворачивались в самом XIX веке или немногим ранее, а герои получались всё более многогранными: читатель уже не мог точно сказать про того или иного персонажа, положительный он или отрицательный. Наконец, новое направление «развязывало руки» писателям, не лишённым чувства юмора. Романтикам — по крайней мере в России — было не до шуток, а вот реалисты могли вволю смеяться над своими персонажами. Эта тенденция продолжилась, например, в творчестве Н. В. Гоголя, чьи комедии «Женитьба» и «Ревизор» и сейчас сложно читать без хохота.

Но одно дело — похождения чиновника, выдающего себя за ревизора, и совсем другое — хроника наводнения, которое случилось в Петербурге в 1824 году и унесло сотни человеческих жизней. Что здесь, казалось бы, смешного? А если так, зачем же Пушкину подтрунивать над главным героем?

Сейчас разберёмся! Но прежде чем говорить о несчастном Евгении, обратимся к другой фигуре, с появления которой и начинается произведение.

Россию поднял на дыбы

Само название «Медный всадник» отсылает читателя к памятнику Петру I, расположенному на Сенатской площади. Однако во вступлении мы видим государя вполне живым человеком, да ещё и в исторический момент. Император бродит по болотистым берегам Невы и мечтает:

• Отсель грозить мы будем шведу.
• Здесь будет город заложён
• Назло надменному соседу.
• Природой здесь нам суждено
• В Европу прорубить окно,
• Ногою твёрдой стать при море.
• Сюда по новым им волнам
• Все флаги в гости будут к нам,
• И запируем на просторе.

Чтобы понять, что переживал в этот момент пушкинский Пётр, нужно обратиться к истории.

Территория, где был построен Санкт-Петербург, не всегда принадлежала России. В 1240 году здесь происходила Невская битва между русичами и шведами, затем шведы возвели там свою крепость, а в 1301-м эта местность снова отошла нам — её отвоевали новгородцы. Впрочем, в начале XVII века, воспользовавшись тем, что в России было Смутное время, шведы опять «прибрали» эту местность себе. Но прошло ещё сто лет, и в 1703-м Пётр I пошёл войной на Карла II, который ещё до столкновения с Россией приобрёл славу государя-агрессора, — и территория вновь отошла к Российской империи.

Чтобы спорная местность больше не «гуляла» от одной державы к другой, её нужно было как-то «закрепить». Поэтому Пётр I приказал заложить здесь город — и не просто город, а настоящую крепость. Кроме того, будущий Санкт-Петербург располагался в стратегически значимом месте — потому-то шведы веками и пытались заполучить эти «зыбкие, топкие берега», — и Пётр I понимал: если построить ещё и порт, то в России появится новый центр торговли. Значит, сюда будут прибывать сотни заморских судов! Самолёты в XVIII веке, разумеется, ещё не изобрели, поэтому драгоценные товары перевозили на кораблях… А если в Петербурге расцветёт торговля, то что это будет значить? Во-первых, почёт и уважение от европейских соседей; во-вторых, экономическую выгоду для России; в-третьих, возможность перенимать у заграничных мастеров опыт и приобретать не только модные штучки, но и полезные инструменты.

Потому-то пушкинский император и говорит: «отсель грозить мы будем шведу». То есть — в нашем порту будут стоять военные суда, и чуть что — отпор дадим, хоть Карлу II, хоть ещё кому. А дальше — «все флаги в гости будут к нам» — это уже про торговцев и дипломатов.

И всё бы хорошо, но была одна огромная проблема: «юный град, полнощных стран краса и дивно» не очень-то милосерден к обычным людям. Ну, не способствует жизнь на этом берегу, где вечно сыро и пасмурно, хорошему самочувствию. И ладно бы ещё это: город стоит на Неве, а уровень воды в этой реке нередко меняется. Чаще всего опасности это не представляет, но в 1824-м она всё-таки вышла из берегов — и, разрушив более 450 домов, унесла в свои пучины сотни человек.

Тут-то и возникает вопрос: как относиться к амбициозному плану Петра? Возможно, ему не стоило возводить на «проклятом» месте такой большой, красивый город? Обеспечить всё необходимое для проживания торговцев и военных — и всё на этом... Но, с другой стороны, как не восхищаться «младшею столицей», перед которой «померкла старая Москва»? Только посмотрите, с каким трепетом автор говорит о Санкт-Петербурге:

• 
  
• Люблю тебя, Петра творенье,
• Люблю твой строгий, стройный вид,
• Невы державное теченье,
• Береговой её гранит,
• Твоих оград узор чугунный,
• Твоих задумчивых ночей
• Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
• Когда я в комнате моей
• Пишу, читаю без лампады,
• И ясны спящие громады
• Пустынных улиц, и светла
• Адмиралтейская игла,
• И, не пуская тьму ночную
• На золотые небеса,
• Одна заря сменить другую
• Спешит, дав ночи полчаса…

Так уж в литературе — да и в жизни — повелось, что простого и понятного ответа на философские вопросы не существует. Но главный герой «Медного всадника» так не считает.

«Пришёл Евгений молодой»

Центральный персонаж поэмы — молодой человек по имени Евгений. А. С. Пушкин, к 1833-му уже закончивший писать «Евгения Онегина», с самого начала подтрунивает над новым героем — кстати, тоже петербуржцем:

• В то время из гостей домой
• Пришёл Евгений молодой...
• Мы будем нашего героя
• Звать этим именем. Оно
• Звучит приятно; с ним давно
• Моё перо к тому же дружно.

Но дальше следует одиннадцать строк, смысл которых нынешние читатели в большинстве своём не понимают:

• Прозванья нам его не нужно.
• Хотя в минувши времена
• Оно, быть может, и блистало
• И под пером Карамзина
• В родных преданьях прозвучало;
• Но ныне светом и молвой
• Оно забыто. Наш герой
• Живёт в Коломне; где-то служит,
• Дичится знатных и не тужит
• Ни о почиющей родне,
• Ни о забытой старине.

«Прозвание» — это, в переводе на современный русский язык, фамилия. В «Евгении Онегине» все персонажи — и сам Онегин, и Татьяна и Ольга Ларины, и Владимир Ленский, и даже второстепенный персонаж, скандалист и задира Зарецкий — эти «прозвания» имели. Почему же главный герой «Медного всадника» обделён фамилией?

Всё потому, что фамилии в XIX веке носили в основном дворяне. Евгений же не просто дворянин, он происходит из старинного почтенного рода: это следует из того, что его прозвание «под пером Карамзина/ В родных преданьях прозвучало». Николай Михайлович Карамзин, написавший «Бедную Лизу» и «Наталью, боярскую дочь», прославился ещё и тем, что создал масштабный 12-томный труд «История государства Российского», где, разумеется, упоминались самые именитые дворяне — и в том числе предки Евгения. Однако в начале XIX в. от их былого богатства не осталось и следа. Дошло до того, что Евгений «живёт в Коломне» — историческом районе Санкт-Петербурга — в съёмной квартире, а вовсе не в роскошном особняке.

Как такое могло произойти? Скорее всего, предки Евгения бездарно растратили фамильное состояние. Для дворянина это было обычным делом. Вспомните Евгения Онегина, который, напомним, «поделился» именем с новым пушкинским героем: что мы знаем о его батюшке?

• Служив отлично благородно,
• Долгами жил его отец,
• Давал три бала ежегодно
• И промотался наконец.
• («Евгений Онегин», глава 1, строфа III)

Если бы Онегин не получил наследство от дядюшки — ту самую деревеньку, где он познакомился с Ленским и Лариными, — бегать бы ему всю жизнь от кредиторов.

Что же касается Евгения из «Медного всадника», ему повезло меньше: молодой человек вынужден сам зарабатывать на жизнь. Но, в отличие от «предшественника», эта обязанность его не слишком-то напрягает — да и планы на жизнь у него куда более определённые, чем у Онегина. Рассказывая, что за человек главный герой «Медного всадника», автор опять же иронизирует:

• Евгений тут вздохнул сердечно
• И размечтался, как поэт:
• «Жениться? Мне? зачем же нет?
• Оно и тяжело, конечно;
• Но что ж, я молод и здоров,
• Трудиться день и ночь готов;
• Уж кое-как себе устрою
• Приют смиренный и простой
• И в нём Парашу успокою.
• Пройдет, быть может, год-другой —
• Местечко получу, Параше
• Препоручу семейство наше
• И воспитание ребят...
• И станем жить, и так до гроба
• Рука с рукой дойдем мы оба,
• И внуки нас похоронят...»

Вряд ли про Евгения, который только и хочет, что иметь хорошее «местечко» — то есть продвинуться по службе — и наслаждаться семейным уютом, можно сказать, что он «размечтался, как поэт». Однако ничего плохого в его желаниях, разумеется, нет. Подтрунивая над персонажем, автор, думается, немного завидует ему: у Евгения нет никаких психологических травм, в том числе — обид на промотавшихся родственников. Ничего особенного он из себя, конечно, не представляет, и всё же это верный и нежный возлюбленный, исполнительный служащий и вообще — человек надёжный.

Вот только судьба обходится с этим «маленьким» человеком неимоверно жестоко. Теряя всё, Евгений обвиняет во всех бедах не кого иного, как Петра I, и грозит истукану кулаком… Однако бунтовщик заранее обречён на поражение.

Так почему же автор, зная, какая судьба ждёт Евгения, всё-таки потешается над ним? Именно потому, что хочет показать: удары стихии сокрушают не только титанов. Если бы речь шла о борьбе Петра и, допустим, шведского короля Карла II, то, кто бы ни пострадал, всё было бы понятно: политика — дело опасное. Но из-за амбиций монархов страдают обычные, ни в чём не повинные люди. Эти люди со своими заурядными проблемами кажутся нам милыми и смешными — но когда они теряют всё, это трагедия не меньшая, чем гибель государя. А может, даже большая: ведь «маленький» человек беззащитен против судьбы.

А всадник-то не медный!

На то, что Пётр I, построивший город в неподходящем месте, всё-таки виноват в гибели людей в 1824 году — в то время, когда сам император уже столетие как отправился в мир иной, — косвенно указывает само название поэмы. На самом деле памятник выполнен не из меди, а из бронзы, металла куда более благородного. Но Пушкин решил «понизить градус» пафоса — и это привело к тому, что сейчас туристы, да и сами жители города на Неве, называют монумент «Медным всадником» и в большинстве своём понятия не имеют о его истинной ценности.

Кроме того, с лёгкой руки Пушкина, давшего поэме авторское жанровое определение — «петербургская повесть», — в русской литературе появилось множество героев-страдальцев, живущих в Петербурге и ближайших окрестностях. Недаром Николай Васильевич Гоголь озаглавил свой сборник, вышедший в 1842 г., «Петербургские повести». Вошла туда, в частности, «Шинель» — душераздирающая история мелкого чиновника Акакия Акакиевича Башмачкина.