Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Место для выставки выбрано не случайно – для родившегося в Москве Юрия Коваля вологодская глубинка стала второй родиной. Кириллов, Ферапонтово, окрестные деревни Чистый Дор, Ивашково, Олюшино, Пёхоть полюбились Ковалю сразу, как только он оказался здесь впервые в 1963 году. Через несколько лет писатель построил дом на Цыпиной Горе в деревне Оденьево. Цыпина Гора невелика, на ней сейчас всего четыре дома, да две бани. Склоны заросли лесом, а когда-то на них пасли скотину.
Дом Коваля я увидел в самую лучшую пору – когда вокруг него цветут колокольчики. Чуть спустишься, оглянешься, а он с любопытством выглядывает из колокольчиков, смотрит, куда это ты собрался. Окон-то в доме по фасаду всего два, а не три, как обычно. Вот и кажется, что дом глядит на тебя в оба.
В этом маленьком доме Коваль был счастлив. Здесь он родился как писатель. Сборник рассказов «Чистый Дор», вышедший в свет в 1970 году, и сегодня остается чистой радостью для детей и взрослых.
Юрий Коваль очень дорожил всем, что нашел для души в северной деревне. Переживал, что разруха и бедность не покидают эти божественные места. В путевых дневниках его то и дело встречаются горькие сетования. «Вашкозерки – очень красивое место... Но деревня-то опять полумертвая, два дома живут, остальные заколочены». «Чарозеро, о котором я так давно мечтал, огорчило нас. Разбитая церковь...»
В Чистом Доре церковь Николая Чудотворца, что стоит на краю деревни на берегу речки Пидьмы, – она до недавнего времени тоже гибла: крыша текла, колокольне грозило обрушение. Но тут на помощь храму пришли читатели Коваля из содружества «Звезды Ориона», фонд «Вереница» и туристический клуб «Своя дорога». Доселе незнакомые люди объединились для того, чтобы помочь деревне, воспетой Юрием Ковалем, спасти её жемчужину – деревянный Никольский храм.
В июне прошлого года на восстановлении церкви работали 33 добровольца, приехавшие из Москвы, Петербурга, Вологды, Череповца, Мурманска... Нынешним летом в деревне вновь будут работать как волонтеры, так и профессиональные мастера – плотники, высотники, кровельщики, реставраторы. Помогают, как могут, и местные жители. Кстати, некоторые из них знали Юрия Коваля. О том свидетельствует местная районная газета «Новая жизнь»: «В Ферапонтове, окрестных деревнях и чистодорской округе писателя помнят многие...»
Вернемся к дневникам, которые Юрий Коваль аккуратно вел на протяжении многих лет, любовно оформляя каждую страницу своими рисунками, подклеивая туда же автографы друзей, газетные вырезки, билеты и даже этикетки. Свои пестрые, как лоскутное одеяло, повествования Коваль назвал «Монохрониками». Как я понимаю, Юрий хотел этим сказать, что его дневник не претендует на полноту описания эпохи. Это хроника сердца, которое всегда одиноко, всегда «моно». Сам Коваль определял назначение своей заветной книги так: «Монохроники» – это чтение и воспоминанье в старости, это – попытка сохранить и свою и чужую руку, попытка, которая всё равно обречена на неудачу...»
Юрий Коваль не узнал старости. «Монохроники» же остались жить. Многие годы их хранила дочь писателя Юлия Коваль, а недавно она взялась за издание этих удивительных рукописных книг отца. В работе уже четвертый и пятый тома «Монохроник».
В каждом томе немало страниц посвящено странствиям Юрия Коваля по Северу, его жизни на вологодской земле. Вот несколько таких записей. А начнем мы с песни Юрия Коваля, посвященной Цыпиной Горе.
Вы слышите тихий звон?.. Это колокольчики Коваля.
ПЕСНЯ
- В глухом лесу твоя Гора,
- Твоя Гора – твой дом.
- И одиноки вечера
- На много лет кругом.
- А за Горой – дремучий лес,
- А под Горой – леса.
- Отсюда легче до небес
- Восходят голоса.
- Давно покинута Гора,
- Но кажется порой,
- Что это мы с тобою, друг,
- Покинуты Горой.
- И всё мне кажется пора,
- И движутся года,
- Не покидает нас Гора
- Всегда и никогда.
- Восходит дым из горьких труб.
- Труба слышна в лесу.
- Мой горный голос глух и груб,
- Не слышен он внизу.
- Ты ждал меня, мой горный лес,
- Чтоб душу мне согреть,
- И я б хотел у ног твоих,
- Как палый лист истлеть.
Песня Коваля в исполнении группы "Полное будущее"
ИЗ ВОЛОГОДСКИХ МОНОХРОНИК ЮРИЯ КОВАЛЯ
Да, мы пробовали пройти сегодня в Чистый Дор. И мы прошли через Гридинско. В этом доме, что я решил нарисовать, 17 лет назад я был счастлив...
Пошел к Александру Ионычу (крайний слева дом), и жена его вспомнила меня.
– А я тебя в окно узнала, батюшка.
– Да как же, ведь я постарел.
– Совсем не постарел, всё такой же.
И вдруг я с изумлением увидел, что и они не постарели.
* * *
Холодные уже наступили времена. 1-го октября вдруг в ночь под утро выпал снег. Первый снег этого года он лёг неплотно, слегка прикрыл оранжевый и розовый лес, и невиданный осенний пейзаж под светлой порошей открылся с Горы.
Сосед наш Ляксандрыч вышел на улицу в валенках, и я тоже в валенках.
– Вот теперь считай, – сказал Ляксандрыч, – Через сорок дней ляжет настоящий снег.
Вот теперь я и считаю, сколько дней прошло с первого снега, сколько ещё ждать настоящего. Ждать осталось недолго, и я валенки не снимаю. Правда, я валенки и до первого снега нашивал. Я в них в баню хожу.
* * *
Из деревни Барбушино шла через Гору тропа. По ней ходили дети в школу. На Горе заходили они погреться к деду Кирсану. Кирсан давал им денег на вермут и конфеты. На обратном пути дети приносили ему вермут.
Прошли годы.
Умер дед Кирсан, дети выросли и стали хулиганами, вермут подорожал, а тропа заросла.
Кстати, слово «вермут» по-вологодски звучит – «верму́т».
***
Наконец, собрались мы перекрыть двор. Давно уж снег, дождь, ветер, осы, птицы и звери привыкли к этим дырам в крыше, да и мы привыкли и так бы, наверно, никогда не перекрыли, если б не собрались втроём на Горе – Белов, Николка и я. Два дня перекрывали, и темно стало на дворе, неуютно. Нету дыр в крыше. Скоро уедем мы, осиротеет дом, будут бродить вокруг – снег, дождь, ветер, птицы и звери. А осы уж спят.
***
В моих начинаниях, в моих рыболовно-путешественных планах постоянно мешают две вещи: клюква и картошка. Все люди, с которыми я сталкиваюсь, говорят только о клюкве и картошке.
– Ну ты как? Картошку-то выкопал? Да? А я ещё нет. А сколько клюквы набрал? А я уж вёдер пять.
У всех на уме одно, вернее, два: клюква и картошка.
Рыбинспектор Чамин сразу мне сказал:
– Не во время ты приехал, парень. Сейчас не до рыбы. Сейчас: клюква и картошка.
Мы приехали на Кишму, и попали сюда только потому, что в болотах здешних много клюквы. Хотел Чамин отправиться за клюквой, да помешал дождь.
* * *
Переходил мост, Долгий мост. А там на мысу, у костра были люди. Я взмахнул рукой и видел, как неуверенно махнула в ответ маленькая фигурка в зелёной телогрейке.
Долгий мост… В повести я назвал его Коровьим, сам уж не припомню почему. Но он и вправду сооружен в честь перегона коров с берега на берег, а вброд нельзя – трясина.
А озеро за спиной – Пегасовское. Название удивительное, его я тоже взять не решился. А созвездие Пегаса всё лето над озером, если глядеть с Горы.
***
Самое неприятное для меня после бани – это натягивать сапоги.
Я уж бывало ещё и до сапогов измучаюсь, одеваясь. Ничего после бани на меня не налезает. Кое-как рукав тельняшки натяну и отдыхаю. А тут ещё сапоги впереди!
Весной 1978 года мучился, не зная, как начать письмо к некоторой особе. И начал его с изображения собственных сапог.
***
Меня радует ежедневное утро и печалит ежедневный вечер. Утро-вечер, утро-вечер – просто замучаешься. То – радуешься, то – печалишься, то – радуешься, то – печалишься. Сам не знаю, отчего я утром радуюсь, а вечером печалюсь. Так получается.
Утром, когда радуюсь, я особенно строг и серьёзен, а вечером, когда печалюсь, веселюсь бывало напропалую.
Так бывало и вчера и сегодня. Будет завтра и послезавтра. Пускай так и будет. Не дай Бог дожить до печального утра, когда придётся веселиться.
***
У деревни Белоусово встретился мне мальчишка. И он уже прошёл мимо, когда я опомнился и понял, что он-то мне и нужен.
– А ну-ка постой, - сказал я.
Мальчишка остановился.
– Подойди-ка сюда.
Он подошёл.
– Сними-ка кепку.
Он снял.
– Ну теперь постой минутку.
Он постоял, и я сделал набросок.
– Ну, теперь можешь идти, – отпустил его я.
Он нахлобучил кепку и спокойно пошёл дальше.
* * *
Всё-таки не один раз видел я коростеля. И всегда – случайно.
Вдруг глупо-глупо выбежал коростель ко мне под ноги, запнулся, споткнулся, напугался и дунул от меня, вихляя, и долго я видел его, убегающего по дороге, пока не догадался он нырнуть в траву…
И снова выходил ко мне коростель, а я сидел на бревне, а он никак не понимал, что я такое. Как щенок обнюхивал он мои неподвижные резиновые сапоги.
* * *
Рисунок ранней весны.
Два клеста прилетели к нашему дому. Печная труба безмерно увлекла их. Они засовывали крестообразные свои клювы в щели между кирпичами, расшатывали нашу трубу, которая и без них на ладан дышит.
* * *
Жизнь идёт в два раза быстрее, чем ты её планируешь.
Но никак не быстрей. Именно в два раза.
28 июня в 15.00 в Казанской башне Кирилло-Белозерского монастыря открываются две выставки: выставка Вереницы и выставка по Монохроникам Юрия Коваля.
P.S. Кто хочет поучаствовать в судьбе Никольского храма в деревне Чистый Дор, зайдите на страницу фонда «Вереница»:
